Так я решил назвать наш путь от Усть-Кута до города Мирный, что в Якутии.
Идея проехать по этому маршруту появилась ещё два месяца назад, восемнадцатого
февраля, когда мы с Полиной, встретившись совершенно случайно на трассе под
Нижнеудинском, возвращались в Красноярск. Водитель КАМАЗа, который подвозил нас от
Канска, возвращался к себе домой в Новосибирск из далёкого якутского города Удачный, он
поведал нам, что существует автозимник, по которому из города Усть-Кут, что на БАМе,
можно попасть в Якутию, в Мирный.
Для меня, признаюсь, это было ново, я никогда не предполагал, что в Якутию можно
попасть как-то иначе, не по трассе Сковородино — Якутск через Тынду, а вот так, «в лоб». Тут
же выхватив атлас, я начал выяснять у водителя, как именно проходит этот зимник. Зачастую,
в атласах автодорог, уже бывают прочерчены «ниточки» автозимников, но, как вам наверняка
известно, год от году, в зависимости от погодных условий и иных факторов, их, бывает,
прокладывают по-разному.
Уже тогда я загорелся идеей посетить Якутию. Зачем ограничиваться только Эвенкией,
ведь не известно, когда ещё мне доведётся оказаться так далеко на востоке.
Вообще, как нам впоследствии стало ясно, существуют три зимника из Усть-Кута в
Якутию. Один просто по льду Лены, через Киренск и Витим, до Ленска, правда, этой дороги
сейчас не существовало из-за очень тёплой зимы и, как следствие, слишком тонкого льда на
Лене. Другой зимник тянется вдоль БАМа до Таксимо, где сворачивает на север и через
Бодайбо попадает опять-таки в Ленск.
Третий же, по которому прошёл наш новосибирский водитель, начинается от села
Верхнемарково, что в ста тридцати километрах от Усть-Кута вниз по Лене, и тянется по
северу Иркутской области через посёлки Бур и Непа на Тас-Юрях, что уже в Якутии.
Памятуя о страшных эвенкийских зимниках, а особенно об участке от Суринды до Туры,
где колёса «Уралов» и вездеходных КАМАЗов-«Сайгаков» целиком утопали в снегу, я с
удивлением обратил внимание на то, что это был обычный трёхосный КАМАЗ «спарка», на
что водитель возразил:
— Этот зимник очень ровно укатанный, там в день больше сотни машин проходит,
легковые ездят, «жучки», «девятки». А про Эвенкию я ничего не знаю, не был я там.
— А когда, приблизительно, он заканчивает работу?
— Да, что-нибудь в конце апреля.
В течение моей поездки уже многократно подтвердилось свойство окружающих нас
людей, везде, куда бы мы ни обращали свои стопы, давать нам самую разнообразную,
противоречивую, порой, невероятную информацию.
Например, выехав из Казани, я никак не должен был успеть за пять с половиной суток
доехать до Красноярска, чтобы успеть на встречу участников экспедиции в Туру; там, в свою
очередь, все мы непременно должны были насмерть замёрзнуть на зимнике, а за Саянами, в
Туве, нас обязательно должно было зарезать местное население. Несмотря на всю схожесть
этих высказываний с обычным обывательским мнением о чрезвычайной опасности
автостопа как такового, всё же требовалось обладание немалой долей энтузиазма, чтобы,
пренебрегая всеми этими советами, не сворачивать с пути.
Однако ж, я ещё ни разу не встречал такого обилия противоречивых сведений, как всё,
что было связано с зимником на Мирный.
Не подумайте, конечно, что я как-либо оспариваю слова человека, который днём раньше
там проехал, но то был февраль…
…А теперь был апрель.
Вообще, как и наш водитель, довольно мало людей знают что-либо об Эвенкии, а
особенно о состоянии её зимников, а вот про дорогу от Усть-Кута в Якутию знает много
шоферов, да и прочих людей, когда-то побывавших там.
Противоречивость информации, поступавшей от них, порой просто доходила до
абсурда. Предлагаю вам проследить эту удивительную последовательность.
Ровно месяц спустя, восемнадцатого марта, мы, путешествуя по Туве и направляясь в
старообрядческую деревню Сизим, ехали на «Ниве» по льду Енисея, водитель которой меня
очень удивил, сообщив нам, что интересующий нас зимник на днях закрылся, и к нему не
смогла проехать какая-то его родственница из Якутии.
Глядя на этот скованный льдами Енисей, нам казалось невероятным, что в тысяче
километров к северо-востоку отсюда уже начали таять зимники, однако это было первым
сигналом, зародившим во мне беспокойство.
Затем, где-то через две недели, в саяногорских Черёмушках, в тёплой, солнечной
Хакасии, мы встретили человека, ездившего год назад в Мирный на машине, он, напротив,
нас приободрил:
— А! Не беспокойтесь, даже если дорогу и закроют, то это только официально, там
машины будут ездить ещё целый месяц после этого.
Меня также успокаивали ещё и метеосводки, сообщавшие, что в той стороне, в Братске
идёт снег, и дует холодный ветер.
Но мы везли на север хакасское тепло, и сомнения, подогреваемые окружающими
людьми, грызли нас всё больше и больше.
— Да вы что, какой зимник?! Посмотрите, уже снега-то почти нигде нет! — говорили
двое, что подвозили нас от Тайшета до Чунского.
А на следующий день, в машине между Вихоревкой и Братском водитель произнёс два
слова, которые нас просто окрыляли:
— Успеете. Проскочите.
В Братске, уже знакомая вам по прошлой главе женщина — Капитан, в свою очередь,
высказывала свои сомнения насчёт этого ввиду очень тёплой погоды. А другой человек, Рома
Усов, с которым разговаривала Полина, напротив нас приободрил, но советовал
поторопиться.
И так, в полном неведении мы рвались вперёд, а ситуация от этого не прояснялась, а,
наоборот, становилась всё более запутанной: водитель «семёрки», подвозивший нас по дороге
на Усть-Кут, который ехал туда из Иркутска в объезд зимника, тем самым, делая крюк в
четыреста километров, сказал:
— Всё. Дороги нет. Весна. Скоро уже Лена пойдёт. Здесь-то вон, отсыпанная дорога, и
то, поглядите, что творится. Мирнинский зимник, конечно, севернее, там похолоднее, и то
навряд ли уже.
В Усть-Куте нас ждало разочарование. Сотрудник милиции, остановивший водителя из-
за его залепленных глиной номерных знаков и фар, сообщил нам, что зимник на Мирный уже
давно закрыт…
— Какого числа? — не унимался я.
— Первого апреля.
— Ужас! А сегодня двадцатое!
— Последние якутские машины на север, я видел, были здесь четырнадцатого числа.
— Что же делать?
— Вам остаётся только ждать, когда откроется навигация, это не раньше конца мая. Там
пойдут баржи на Ленск.
Всё. Опоздали. Мир вокруг меня стал вдруг невыносимо серым и противным…
Сидим в палатке за городом. У меня настроение препаршивейшее. Правда, что же
делать? Ехать в Якутию по БАМу через Тынду? Банально. Этот маршрут был не раз пройден
другими. Довольно, покатались. Поеду на запад, домой.
Полина воспринимала всё это легче, нейтральнее и оказывала мне, тем самым,
психологическую поддержку.
— Короче так, завтра едем в Верхнемарково, туда, где начинается зимник, там
непосредственно узнаём ситуацию и возвращаемся назад в Усть-Кут, — приободрился я,
думая, что так я отсюда не поверну, пока сам не убежусь в невозможности двигаться вперёд.
Я просто не могу сделать этого. Не могу.
— Да. А если вернёмся, то поедем по БАМу, в забайкалье.
— Посмотрим…, — слукавил я, втайне от Полины решив при таком развитии событий
расстаться с ней и начать возвращаться домой. Исход был ясен.
Утром, выйдя из леса, мы занырнули обратно в город, чтобы вынырнуть с его
противоположной стороны, проехав все тридцать километров этого невероятно вытянутого
вдоль реки города.
— Вот трасса на Верхнемарково, здесь обычно все дожидаются машин. Глядите, кто-то
тут стоит уже! — сказал водитель и, развернувшись, уехал.
Так мы оказались на том месте, где окончилась предыдущая глава.
Здесь действительно стояли два человека — «тюлени». Это, как правило, местное
население, ездящее на короткие расстояния на попутном транспорте вынужденно, ввиду
различных обстоятельств, например отменённого автобуса.
Не стоит пересказывать в подробностях, какое отношение испытывают к ним те, кто
ездит автостопом. Однажды, я слышал такое: «Жалейте тюленей, они и так несчастны!»
Так вот, каково же было моё удивление, когда, пообщавшись, я узнал, что один из них
едет в… Мирный!
Ура! Я знал! Я знал, что мы не одни в этом мире большом!
Александр, человек лет сорока, в телогрейке и с клетчатой полиэтиленовой сумкой,
поведал нам, что он направлялся на заработки, приехав за день до этого на поезде откуда-то с
побережья Азовского моря. Он, для экономии средств, решил поехать поездом до Усть-Кута,
и далее, по зимнику в Мирный, в то время как его семья уже дожидалась его на месте.
Кроме этого, он сообщил нам радостную весть:
— Должны сегодня машины пойти, я тут с одним мужиком на ЗИЛу говорил, он сказал,
что видел машины с якутскими номерами. Они, говорит, должны сегодня выехать, а то потом
дорога окончательно раскиснет.
Нашей радости не было предела! Мы едем! Ну, то, что мы пока ещё стоим, и машин нет
вообще, так это ерунда!
А машин не было… Час… Два…
Наконец подъехал рейсовый автобус до какой-то ближайшей деревни и забрал с собой
двух этих, уже порядком приунывших, людей.
— А! Поехали хоть до Казарков, что тут стоять! — воскликнул Александр, залезая в
автобус.
Полина, глядя на мою нерешительную попытку последовать его примеру, сказала:
— Ты куда? Ненавижу эти идиотские автобусы! Ты хочешь, чтобы тётка там начала с нас
деньги трясти? Тебе чунской электрички мало?
Последний довод на меня подействовал.
Через полчаса, прямо откуда ни возьмись — «Нива», тоже куда-то недалеко.
— А! Поехали хоть до Казарков, что тут стоять!
Недолго попрыгав в ней по пыльной дороге, мы высадились на повороте, куда, видимо,
уехал и автобус. Там мы видим нашего старого знакомого, о чём-то беседующего с водителями
трёх стоящих здесь же грузовиков.
— Всё! Дороги нет. Говорят, уже недели две никто туда не ездил. Вон, пойди, спроси у
неё, — протянул он руку, указывая на вагончик неподалёку.
— Что там?
— Да-а, дежурная.
— И что же вы теперь собираетесь делать?
— Да не знаю, обратно в город ехать надо, там узнавать… на самолёте в любом случае
надо лететь… звонить, чтобы денег высылали… до навигации ждать не могу…
Вскоре он, со своей клетчатой сумкой, влез в одну из машин и уехал.
В который раз пропадали все надежды. Чёрная полоса сменяла белую, отчаяние —
надежду, в десятый раз доказывая эту дьявольскую периодичность. Это продолжало удивлять,
хотя, как вы знаете, я расстался с идеей о Якутии ещё за день до этого. Пожалуй, наоборот,
теперь мною двигал уже азарт, как в игре: «Да проеду я, в конце концов, или нет?», а также
желание увидеть эту самую Дорогу, которой нет.
Мы постояли ещё некоторое время на обочине, вслушиваясь в шум ветра, и тут Полина
произнесла:
— А ведь это гораздо круче проехать по растаявшему зимнику…
— Ага, да! Чем не проехать по нему! — подхватил я, — пойдём в этот вагончик, узнаем,
что там за дежурная.
Это оказалось обычной придорожной столовой — «заежкой», как их принято здесь
называть. Правда, мне так и осталось непонятным, от какого корня произошло это слово:
«заезжать» или «заесться».
— Ну что вы! Не-ет, ребят, это уже до следующего зимника, — говорила хозяйка, напоив
нас чаем. — Последние машины на Мирный прошли неделю назад. Сейчас если кто ещё
ездит, то только до Яракты, это девяносто километров за Верхнемарково, отсюда, что-нибудь
сто восемьдесят, там нефтедобыча, но оттуда вы дальше никуда не уедете.
— Во! Туда-то мы и поедем! — воскликнул я, подумывая над идеей назвать всё это наше
приключение — «Экспедиция Яракта 2002» и уехать домой.
Меж тем вечерело, и тут я услышал вой трансмиссии и, выскочив на улицу,
проголосовал по «Уралу»-лесовозу, водитель которого и так собирался здесь остановиться.
Вскоре подоспели его друзья, и за шумным застольем мы не заметили, как наступила ночь.
— А-а! Что там! Все посты остались позади, впереди тайга! — говорили водители. Ещё
они напрягали всю свою волю и силу убеждения, чтобы отговорить нас ехать на зимник. В
конце концов, видя нашу непреклонность, водитель «Урала» сказал:
— Что ж, поедем, посмотрите вы, на что это похоже. Я еду тридцать километров за
Верхнемарково, в том месте я вас высажу, а сам сверну на делянку, что в пяти километрах от
дороги. К утру, часам к шести, я загружусь и, на обратном пути заберу вас. Там больше никто
не поедет!
Мы, конечно, не стали настаивать на своём, подумав: «А! Там посмотрим, но обратно-то
с тобой мы всяко не поедем…»
На протяжении всего пути он продолжал твердить нам о невозможности попасть в
Мирный:
— Нет, ну вот за это время, что мы едем, вы здесь видели хоть одну машину, встречную
или попутную?.. И не будет! Всё, зимник в Якутию закрыт! Да и вообще, делать вам там
нечего.
«Заладил…», — думали мы.
А тем временем, наш «Урал», гремя содержимым бардачка, с воем нёсся по абсолютно
пустынной грунтовой дороге, выхватывая фарами из темноты всё ещё не спиленный лес, а
также брёвна, упавшие с машин и валяющиеся вдоль дороги в великом множестве.
В небе ярко горели звёзды, да и на дороге тоже постоянно сверкали искорки
выступившего инея — признака сильных заморозков.
— На улице градусов десять мороза точно есть, погляди, как вся дорога сверкает, —
говорил водитель. — В эту ночь, конечно можно было бы проехать, дорогу-то прихватило, а
вот поедет ли кто — это вряд ли. А завтра всё, жара стоять будет, небо-то вон, поглядите —
чистое.
Через некоторое время за пригорком показалась развилка и нечто, напоминающее
намалёванные на доске буквы «Верхнемарково» направо.
Проследовав прямо, машина остановилась возле обширного деревянного дома,
называемого «пикет» и предназначенного для отдыха водителей. Одно из окон было слегка
подсвечено.
Отсюда начинался зимник на Мирный.
— Пойдём, зайдём что ли? — предложил водитель и, отворяя входную дверь, громко
произнёс: — Эй! Есть здесь кто-нибудь?!
Многоголосый храп явился тому ответом… Висящая на стене керосиновая лампа
освещала пришпиленный здесь же листок бумаги с отпечатанным на принтере бессмертным
изречением Остапа Бендера: «С деньгами нужно расставаться легко… без сожаления».
На вопли «Ну э-эй! Есть ли здесь кто-нибудь?!», пошатываясь, вышел один из храпевших
и, угостив нас чаем, грустно поведал нам историю о том, как они впятером ехали в Ленск на
своих «Жигулях», но не успели до закрытия зимника, а теперь ждали навигации. Перспектива
людям представлялась самая безрадостная.
— Тут незадолго до вас появлялся один камиказе, дорогу на Якутск спрашивал. Так мы
ему показали…
— Как давно он проехал? — всполошился я, Он был один? На какой машине?
— Да около двух часов назад, один едет. «Нива» у него такая — не то красная, не то
бардовая, темно уже было
— Нам нужна эта «Нива»! — взволнованно сказал я.
После того, как мы попили чаю, наш водитель стал собираться
— Ну, как вы решили, здесь остаётесь или дальше со мной? Я ещё на тридцать
километров еду, но там ведь нет ничего, тайга!
— Едем!!!
Вот так и началось это нечто, что очень отдалённо напоминало дорогу, скорее всего это
место можно просто назвать так: «Проехало много «Уралов» (КАМАЗов, ЗИЛов)».
Вцепившись обеими руками в ручку на панели, мы с ужасом смотрели на огромные
глубокие колеи, в данный момент скованные морозом, которые ветвились и пересекались, и
на прямых участках этой страшной «однопутки» невольно вспоминался анекдот про тот
самый «кирпич на газ, и куда же она из колеи денется».
— Ну вот, пожалуйста, смотрите. Вот это то, к чему вы так стремились! По таким колеям
разве «Нива» пройдёт? Сейчас увидите, где-нибудь на мостах уже сидит, «загорает».
У меня же эти слова вызывали приступы возродившейся надежды: «Догнать! Догнать!»,
и за каждым поворотом дороги мне мерещились красные огоньки. Однако, к нашему
разочарованию, на этих тридцати километрах, мы догнали только остановившийся «Урал»,
который ехал, в ту самую Яракту, одноимённую цель нашей «величайшей экспедиции».
В кабине сидело трое, и нас не брали… Стратегический план по перехвату «Нивы»
рушился…
Через несколько километров мы распрощались с нашим водителем, и, дав обещание
поутру уехать с ним обратно, остались стоять посреди тайги, в лунной тишине, на том, что
нельзя было назвать дорогой.
В лесу всё ещё лежал глубокий снежный покров, бережно укрываемый от весеннего
солнца хвоей деревьев, а под ногами у нас была уже не колея, а укатанный снег. Полная луна,
освещавшая сквозь ветки дорогу, придавала тайге какой-то загадочный оттенок, как в сказках
про дремучий лес и Бабу-Ягу.
Мы бродили туда-сюда по ровному, укатанному зимнику, восхищаясь этой чудесной
ночью, так располагавшей к общению и воспоминаниям о прошлом. На ум приходит странное
сравнение: это как прогулка по Арбату, только не в центре Москвы, а невесть где, посреди
тайги, с одним единственным круглым фонарём.
Между делом я начал вглядываться в следы на дороге, однако лунного света было едва
достаточно, чтобы разобрать отпечатки протектора на снегу. Здесь был не взявший нас
«Урал», и временами виднелся какой-то другой след потоньше: в голове сверкнуло: «Нива
прошла!», однако, присмотревшись и ощупав след, я всё более склонялся к мнению, что он
где-то суточной давности (за день успел оплыть) и уж слишком великоват для «Нивы», скорее
подходит для УАЗика.
— Эх! Хотелось бы верить! — терзали меня сомнения.
Меж тем, скучающий в этом безмолвном одиночестве морозец, решил, видимо,
поразвлечься, и начал прощупывать нас под одеждой тысячами своих иголочек. Вдобавок к
этому, начинала сказываться усталость от прошедшего дня, и мы, поставив палатку прямо на
дороге, улеглись спать.
— Ну как, вы едете? — помню я чьи-то слова сквозь сон, и то, как кто-то на рассвете
тормошил палатку.
— Мы едем? — переспросила меня Полина.
— Мы спим, — заключил я, удивившись сквозь сон тому факту, что вчерашний водитель
решил не настаивать на нашем возвращении с ним.
Надо признаться, что для меня пробуждение под воздействием внешних факторов —
процесс очень болезненный. И даже некоторые цели, так скажем, стратегической важности
порой не способны в такие минуты пробудить во мне сознание. «Я сплю, и пускай весь мир
подождёт!» — можно заключить это в одной фразе. Так что, спустя мгновение, я опять
провалился в сон, и уже был разбужен ворчащим где-то близко-близко мотором и
тормошащей меня Полиной:
— «Урал» до Яракты! Едем на нём или ждём «Ниву»?
— Ждём «Ниву», — пробормотал я, перевернувшись на другой бок.
Взревел мотор, и опять наступила тишина. Только сейчас я, глядя на стенки палатки,
через которые прорывался яркий солнечный свет, начал потихоньку просыпаться и здраво
оценивать окружающую обстановку.
— А-а! Что?! Полина! Что это за машина была?! Он, что, не брал нас?
— Да брал он, я же тебе говорила! Ещё он сказал, что за ним «Нива» идёт, вроде,
говорит, в Ленск, видимо та самая. Она где-то в колее сидела, он её вытаскивал.
Всплеск адреналина у меня ещё усилился отдалённым звуком мотора…
— Она!!! Вылезай быстрее! — сказал я, второпях натягивая комбез.
На этом моменте я просто обязан поподробнее остановиться на том ходе событий,
развитие и взаимосвязь которых настолько поразили нас тогда, что показались просто каким-
то чудесным провидением.
Итак, начнём с того, что наша пресловутая «Нива» была первой за прошедшие дней
десять и последней вообще машиной на этом зимнике.
Прошлым вечером водитель решил остановиться ночевать где-то в стороне от дороги,
недалеко от того места, где мы объехали не захотевший нас подвозить «Урал». Таким образом,
сами того не заметив, мы опередили эту «Ниву».
Утром, выехав на дорогу, машина где-то посреди колеи села на мосты, чтобы дождаться
того «Урала», который, вытащив её, предупредил нас о её приближении. Таким образом,
получилось так, что машина задержалась на пару часов и не промчалась просто так мимо нас,
спокойно спящих в палатке. К тому же сам перекрёсток, где мы были, способствовал тому,
чтобы водитель не заметил нашу палатку.
Если вы ездили по зимникам, то наверняка знаете, что дорога там иногда раздваивается,
это чаще всего бывает у крутых спусков-подъёмов. Спускаются машины «в лоб», а на подъём
ищут дорогу поположе. При этом водители, как правило, при выборе пути руководствуются
правосторонним движением.
Так вот, дорога в этом месте расходилась в три стороны. Одна — прямо, куда ночью
уехал наш лесовоз на свою делянку; другая — чуть левее, куда обычно проезжали все машины,
и где мы поставили свою палатку, предполагая, что там нас всё равно не минуют. Ну и,
наконец, третья — резко влево, откуда машины обычно выезжали, двигаясь в обратном
направлении. Водитель «Нивы» избрал именно эту дорогу.
Наконец, Полина, проснувшаяся рано утром и вылезшая из палатки, как бы это поточнее
сказать… в общем, просто пройтись, потом, возвращаясь в палатку, вдруг услышала вой
мотора приближающегося «Урала», водитель которого сообщил ей, что за ним идёт «Нива».
Полина, уже будучи обута, и на мой вопль «Она!!! Вылезай быстрее!» выскочив из
палатки и, к своему ужасу, увидев, что машина поехала по другой дороге, опрометью кинулась
туда и, всё-таки, успела её перехватить…
— Здравствуйте, мы о вас столько слышали! Это Вы в Якутию едете?
— Да. А вы, я слышал, в Ленск добираетесь? Мне о вас сказал водитель того лесовоза,
что только что навстречу прошёл.
— Не-ет, мы не в Ленск, мы в Мирный. Путешествуем по Сибири автостопом, сами из
Москвы. Уже побывали в Эвенкии, Хакасии, Туве, а сейчас вот пытаемся прорваться в
Якутию.
— Да у меня вот видите: места мало, мне тут тёща всего надавала, забито всё.
Тут Полина, прыгавшая от утреннего холода вокруг машины, обнаружив на заднем
сиденье свободное двадцатисантиметровое пространство, вдруг воскликнула:
— О! Здесь я буду сидеть!
— Вы из Челябинска? — спросил я.
— А как ты узнал?
— Так номера же, — указал я на прикреплённые под стеклом транзитные номера.
На мой взгляд, в водителе не чувствовалось особого энтузиазма, но и отрицательно
настроенным его тоже нельзя было назвать, к тому же мы видели, что поместиться в машине
явно можно. Итак, настало время для введения в игру нашего главного козыря.
— Кстати, нам тут все наперебой твердят, что там дорогу в конец развезло, не проехать.
— Да я и сам не знаю, проеду ли. Тут мужики говорят, что машину вообще до следующей
зимы где-нибудь посреди тайги оставлю. Я уже тут два года назад ехал, где-то в это время, так
тогда даже таять не начинало, а в Якутии, вообще, мороз стоял — сорок градусов.
— Ну если, вдруг, вы бы, где посреди тайги и застряли, мы бы вам вытаскиваться
помогли…
Сей неопровержимый довод не мог оставить его равнодушным…
— Да?… Вещей-то у вас много?
Распихав в течение десяти минут вещи по всем свободным уголкам этой машины и
втиснув Полину в едва увеличившееся место на заднем сидении, мы, хлопнув дверью,
тронулись в путь, ещё не до конца осознавая всю реальность происходящего.
Теперь, оглядываясь назад, я вижу произошедшее тогда лишь как начало той небывалой
и удивительной цепочки событий, которые происходили с нами на всём протяжении пути. А
тогда мне всё казалось просто невероятно удивительным и чудесным: и эти замшелые
таёжные кедры, и этот ещё кое-где не растаявший снег, и даже эта колея из глины,
затвердевшая на морозе как бетон, ухабы на которой частенько били меня головой о потолок
машины — вся эта, не существующая дорога, вдруг ожившая под взглядом через волшебное
стекло машины и понёсшая нас вперёд.
Владимир Петрович, как звали нашего водителя, ехал к себе домой, в Усть-Омчуг
Магаданской области, где он жил вместе со своей семьёй. Он поведал нам, что занимается
там добычей золота, а так как дело это сезонное, то он предпочитает проводить зиму у своей
родни в Краснодарском крае. Улетев осенью туда на самолёте, он возвращался сейчас на
новенькой «Ниве», которую купил в Челябинске, заехав туда погостить к своей тёще.
— Машины у нас там все японские, а наши стоят раза в полтора дороже, чем на Большой
Земле. Был у меня как-то японский джип, так ездить на нём по дороге-то хорошо, удобно, а
вот по бездорожью сунешься — у него колея широкая, а дорожный просвет — маленький, он
в ураловской колее обязательно сядет на днище, и всё, кранты… Сколько раз я с ним
намучался, потом продал его там одному, пусть по городу на нём ездит. А «Нива», сам видишь
— боком идёт себе и идёт по колее. Уровень комфорта, конечно… но всё лучше, чем потом
посреди тайги с этим джипом кондыбаться…
Машина, действительно, резво скакала по колее, накренясь на один бок. Мы поначалу
думали, что развороченной колеи больше не будет, и далее пойдёт укатанный зимник, однако
вскоре мы выехали на открытые участки, где за прошедшие дни весеннее тепло уже успело
растопить снег.
По нашим прогнозам, через пару-тройку часов, набиравшее силу утреннее солнце
должно было размягчить заиндевелую глину, осложнив наше продвижение вперёд.
— Что ж вы ночью-то не ехали? — спросил я водителя.
— Да я перед этим весь день ехал — устал. Кстати, там мужики говорили, что только на
первых порах такая размазня будет, а дальше, на севере, похолоднее, так что зимник там ещё
стоит. Сейчас, главное, где-то до полудня успеть как можно дальше проскочить.
Так, со средней скоростью десять-двадцать километров в час, мы через некоторое время
доковыляли до переправы через Нижнюю Тунгуску, где перед нашим изумлённым взором
тайга, расступившись, открыла целый форпост цивилизации — стройплощадку.
Кругом чернел развороченный грунт, тут и там валялись поваленные деревья, в каком-то
месте вместо деревьев торчала группа бетонных свай, пыхтели двигатели машин и тракторов.
Возле одного из них столпились мужики в телогрейках и что-то оживлённо обсуждали с
высунувшейся из окна головой тракториста.
Во время появления нашей «Нивы» они дружно прекратили обсуждение
производственных вопросов и, уставившись на нас, стали поворачивать головы, по мере
того, как мы проезжали мимо них, спускаясь на вздувшийся лёд Нижней Тунгуски.
— О! Мост строят, надо же! — воскликнул Владимир Петрович. — Там поговаривают,
будто бы всесезонка до Яракты будет, нефтяное месторождение всё-таки. Эх, не провалиться
бы здесь…
Мы находились в самом верховье этой, растянувшейся на тысячи километров реки,
несущей свои воды на север Иркутской области, а затем на запад, через всю Эвенкию к
Енисею.
Мне почему-то вдруг вспомнилось наше пребывание в Туре с Антоном Кротовым и
Женькой Лохматым и та, другая Нижняя Тунгуска, по льду которой мы там бродили в феврале.
Там это была настоящая, большая река, а здесь — всего лишь ручеёк, метров в десять
шириной.
Километрах в ста вниз по течению есть такая деревня Подволошино, названная так из-за
кратчайшего расстояния между Нижней Тунгуской и Леной и, соответственно, волока,
которым в древности пользовались купцы и первопроходцы. Оттуда начинается, очень
пользующийся популярностью у туристов-водников, маршрут через Туру вниз к Енисею.
На мой взгляд, и с этого места, где мы только что пересекли речку по льду, можно было
бы начать сплав, однако я слышал чьё-то мнение, что речка здесь ещё слишком узка.
А за рекой начинался крутой подъём, и выглядело это жутковато: «пашня», занимавшая
всю ширину просеки, ободранные стволы деревьев по сторонам, обрывки тросов, торчащие
из-под земли, кучка песка, с воткнутой в неё табличкой, заботливо оставленная здесь
дорожной службой — всё это помнило те страсти, кипевшие здесь ещё каких-нибудь две-три
недели назад, когда последние машины с отчаянными водителями прорывались домой.
— Да-а, что тут через пару часов начнётся… кошмар, мы бы уже не проехали, — сказал
наш лихой водитель, смело беря подъём по застывшим ухабам.
Мы тогда, по своей наивности, ещё не предполагали, что впереди нас в любом случае
ждёт кошмар, причём не один…
— А зачем в куче песка табличка «песок»? — полюбопытствовала Полина.
— Понимаешь, — ответил я ей, — когда зимой кругом лежит снег, гораздо нелепее
выглядела бы куча снега с табличкой «сугроб».
В конце подъёма опять начался не растаявший зимник, лишь изредка перемежаемый
открытым грунтом. Наша скорость немного повысилась, и через какое-то время мы легко и
шустро миновали поворот на ту самую Яракту, которую нам многие прочили как тупик нашей
поездки. В этом месте дорога сразу же сузилась и стала менее укатанной.
Я никак не мог поверить своим глазам… это не сон! Мы едем дальше… Дальше! О, как я
рад был этой дороге, этому лесу, снегу, солнцу! И, казалось, что сегодня это всё тоже по-
весеннему радуется нам. В конце концов, даже не столь важно, попадём мы в Якутию или
нет, главное то, что впереди нас ждут приключения, и мы едем, едем навстречу им!
Так мы ехали вперёд, а солнце начало заметно припекать, начиная сгонять иней с
вершин застывших ухабов, и окрашивая их в более тёмный «мокрый» цвет.
Порой, на пути нам попадались лужи невероятных размеров, ещё затянутые, после
морозной ночи, двухсантиметровой коркой льда. Очень часто такие «грязевые ванны» никак
невозможно было объехать, а об их глубине можно было только догадываться, и меня, тоже
немало сидевшего за рулём, удивляла смелость Владимира Петровича, с какой он их
преодолевал: Машина с гулким рёвом вспарывала лёд колёсами, разбрасывая вокруг себя
осколки льда и мириады брызг. Маленькие льдинки, порой, казались одушевленными и, как
будто напуганные, разбегались от нас в разные стороны по остальной, нетронутой
поверхности ледяной корки.
Казалось, что сегодня мы были первыми здесь, и, временами, накатывала та лёгкая
дрожь нервного возбуждения и, какой-то лёгкий холодок беспокойства цивилизованного
человека, уносимого прочь в бескрайние, дикие дали.
И всё же, забавно было наблюдать различные таблички, дорожные знаки, и тому
подобное на дороге, которая сама по себе, собственно, отсутствует. Этой дороги нет! А всё,
что есть — это деревья вокруг, порой, какие-то таблички, прибитые к ним и наша «Нива».
Всё!
Вот опять на дереве показался километровый знак — уже девяностый километр. Быстро.
Я впервые наблюдаю такое, чтобы километровые знаки были расставлены не через каждый
километр, а через десять.
Табличка «Пикет Уржун 40км» подкрепила мои мысли, и я ненароком представил себе
ситуацию оказаться так посреди тайги со сломанной машиной и удовольствие сходить за
помощью туда обратно сорок километров.
Возле пикета Уржун, наше нечто, называемое дорогой, расширялось, колеи множились,
рядом стояло несколько неприглядных деревянных строений, и при некоторой доле
воображения, в это всё напоминало небольшую железнодорожную станцию. Стояла тишина,
и поначалу казалось, что кроме нас здесь больше нет никого. Однако, всё же, на наши вопли,
из одного из балков вылез едва проснувшийся, неряшливый мужик и, не скрывая
недовольства по поводу своего потревоженного сна, осведомился:
— Чо?
— Бензин есть у тебя?
— Нет тут бензина, чего в Усть-Куте не заправился то?
— Да заправился я. Просто, думаю, вдруг не хватит до Мирного, дорога-то, вон какая,
кто ж знал… Что там дальше-то делается, не знаешь?
— До Бура — такая же, тут местные ездят — разворотили вот, а там должна быть
получше.
— А сколько до Бура осталось?
— Километров сорок или вроде того.
— И давненько ты тут один?
— Да дня два назад машины последние прошли…
— А как же вы отсюда выбираетесь? — вступил в разговор я; меня, как дитя
цивилизации, всегда удивляли подобные отдалённые уголки: вот кончится зимник, и как же
здесь люди будут перемещаться после этого?
— Да тут в семи километрах есть зимовьё на берегу речки, так оттуда на моторке.
Мне всё это было настолько в диковинку, как какой-то другой мир, так не похожий на
тот, в котором я до этого жил и к которому привык. Пожалуй, в свою очередь, и я казался
здесь чужеродным телом в ярко-жёлтом автостопном комбинезоне, а особенно со своей
просьбой воспользоваться каким-нибудь тёмным помещением, чтобы перезарядить в
фотоаппарате плёнку с вырванным из кассеты концом.
Побродив по этому месту (там, где позволял грунт), мы двинулись дальше в путь. Опять
взвыла магнитола, полетела из-под колёс грязь и снежная жижа, мимо нас поползли
замшелые таёжные кедры, а я, уставясь в окно невидящим взором, задумался о том человеке,
содержателе «караван-сарая» на протяжении всей зимы шумного и переполненного
машинами; теперь же, когда дорога закрылась, он жил здесь как отшельник, наслаждаясь
тишиной и покоем этого таёжного уголка, внезапно ставшего глухим и отдалённым, и даже не
радуясь случайным визитёрам.
Через пару часов отчаянной езды показался деревянный щит, указующий куда-то влево;
надпись на нём гласила: «г БУР 9 км». Я подсознательно отметил эту букву «Г» — «город?»,
да, моё и без того переполненное впечатлениями воображение уже принимало всё как
данность.
Около указателя дорога, поворачивая направо, делалась заметно шире, образуя возле
поворота стояночную площадку. Вернее сказать, так было каких-нибудь пару недель назад,
ведь, реши вы воспользоваться этой «стояночкой» сейчас, то вы бы оставили здесь свою
машину надолго…
— Ну и где же здесь ехать-то? — произнёс наш водитель, глядя на текшие везде ручьи.
— Эх! Помирать, так с музыкой! Кстати, поищи там другую кассету, а то меня эта уже совсем
достала.
«…Улицы московские — Спасские, Петровские…»
— Только не эту!!!
«…В тёмно-синем лесу, где трепещут осины…»
— Ну да. Разве что ещё не полночь…
В этот миг я ощутил падение и жёсткий удар днищем о лёд. Переведя взгляд с магнитолы
на дорогу, я увидел, что машина, очень сильно накренясь на правый бок, сидит в глубокой
луже, так, что я мог бы, высунув руку из окна, дотянуться до снежной каши.
Похожие ситуации уже происходили с нами сегодня, и всякий раз, Владимир Петрович
справлялся с ними, как правило, выезжая вперёд или назад враскачку. Но сейчас это, похоже,
только усугубило ситуацию: машина только чуть дёрнулась вперёд, утопив, вдобавок, и заднее
колесо.
— Сейчас подтолкнём! — сказал я. — Полина, вылезай!
Машина до такой степени накренилась, что вылезти можно было только через
водительскую дверь.
Как мы и опасались, наши усилия никаких результатов не дали, в нас лишь летели
брызги из-под колёс, которые свободно вращались глубоко под водой, скользя по ледяному
дну. «Ой… Кажется, мы влипли…» Эта мысль тревожным холодком начала предательски
вкрадываться в наше сознание.
После осмотра стало ясно, что сидим мы действительно основательно: спереди — на
правом поперечном рычаге, а сзади — на дифференциале моста. Вдобавок ко всему
невозможно было даже поддомкратить машину — некуда упереться.
— Костя, пойди туда по дороге, поищи чего-нибудь подложить; там только что где-то
доска валялась. А я вперёд по дороге схожу, посмотрю, что там.
Я отправился назад по дороге на поиски чего-нибудь, не знаю чего. Приходилось
перепрыгивать через ручейки и огромные лужи, что было почти бесполезным: бугорки в
промежутках, казавшиеся твердью, сейчас совсем оттаяли и засасывали по щиколотку в свою
пучину. Глядя на эти, бегущие по колеям ручейки с играющими на их поверхности
солнечными бликами, на эти лужи, с непобеспокоенно прозрачной водой, вслушиваясь в
тишину (может едет кто?), нарушаемую лишь весенним птичьим щебетанием, я внутренне
восклицал:
— Это же и в самом деле Дорога, Которой Нет!
Немногим раньше в тот день мне уже пришло в голову название всего этого —
происходившего с нами и окружавшего нас, однако, лишь сейчас я начал ощущать это так
всецело и всеобъемлюще.
Пройдя не больше километра, я опять увидел уже знакомый деревянный щит,
сколоченный из трёх досок, с прибитыми к ним кусочками штапика, образующими буквы: «г
Бур 9 км». Приглядевшись, я заметил, что это просто кто-то пошутил, оторвав один из
кусочков и, таким образом, превратив Бур из села в город. За время моей прогулки я не нашёл
ни одной доски, вероятно, мы могли видеть нечто похожее на доску ранее, за двадцать, а то и
пятьдесят километров отсюда, а валявшиеся тут и там по тайге круглые гнилушки нам помочь
явно ничем не могли. С этой мыслью я решительно шагнул к указателю «г Бур 9 км».
Оказалось, что рейки, на которых он держался, не были даже вкопаны в землю, а просто
воткнуты в сугроб. Аккуратненько вынимая щит из сугроба, я наивно полагал, что мы сейчас
по нему аккуратненько выедем из ямки, а затем я его также аккуратненько поставлю на место.
К машине мы с Владимиром Петровичем вернулись почти одновременно.
— Интересно, что это за Бур в девяти километрах отсюда? — спросил он, глядя на
принесённый мною щит.
— Уже в десяти, — пробормотал я, еле отдышавшись.
— А я вот вперёд прошёлся, так там дерьма этого ещё километра на два, а потом зимник
ровненький, вот блин, не доехали. По всему похоже, мы действительно последние, свежих
следов — никаких, и ведь сегодня после Яракты нам ни одной машины не встретилось.
— Был, вроде, один УАЗик навстречу, сразу за Ярактой.
— Да это там, местный… В общем, надо или не надрываясь сидеть ждать машины, или
как-то вытаскиваться… А ведь, как по закону подлости, только вытащишься — тут же кто-
нибудь поедет! — сказал Владимир Петрович и, оглядываясь, добавил: — Вон, смотри, тут
уже до нас костёр жгли! Видимо, не мы первые в этой яме сидим… Ну ёлки-палки! Нам ещё
не хватало тут начать костёр жечь…
— Давайте, я схожу в деревню за помощью, может там есть трактор, а то от меня тут всё
равно никакого толку, — вызвалась Полина.
— Ну, иди тогда, а если мы выедем, то за тобой приедем.
После этого опять последовали тщетные усилия, указатель «г Бур 9 км» под тяжестью
машины мгновенно разлетелся на куски, а монтировка, которой мы обкалывали лёд с краёв
ямы, сбежала от нас, нырнув в снежную кашу. Машина не сдвинулась с места. Грустно
взглянув на плавающие среди кусков льда остатки указателя, я подумал о том, что совсем
недавно эти щепки ещё несли какую-то информативную нагрузку, а незадолго до этого
радовали усталые глаза тысяч водителей, преодолевших очередной отрезок пути.
Владимир Петрович, с той же грустью посмотрев на эти щепки, скорее всего, подумал о
другом, потому что сказал:
— Надо идти в деревню, что-то Полина уже долго там…
Как обычно бывает по закону Мерфи, дорога, по которой не надо было ехать, оказалась в
отличном состоянии — твёрдый, не растаявший зимник, мы шли по нему легко и свободно.
— Эх! Вот бы вся дорога такая была! — говорил Владимир Петрович, разглядывая снег у
себя под ногами. — О! Гляди, какой-то след протектора, вроде как «Урал» недавно, может,
дня три назад прошёл. Ты что думаешь?
— Да я не знаю, протектор «ёлочкой», это может быть что угодно, хоть ЗиЛ-131.
— Нет, у него колея уже, а здесь она широкая. Да и вообще, сто тридцать первый не
любят, на нём по ураловской колее не сунешься, тут же сядешь врастопырку. А вот куда он
ехал? По-моему, в сторону деревни.
— Колёса обычно устанавливают «ёлочкой» вперёд, — говорил я, — значит, на дороге
они отпечатываются «ёлочкой» назад, а здесь непонятно — правая сторона назад тычет, а
левая — вперёд.
— Да у него просто левое заднее колесо не так стоит! Вот, посмотри, на повороте это
видно. Короче, там, в деревне есть «Урал» — это уже радует.
От ходьбы становилось немного жарко, и он решил снять свою дорогую дублёнку,
положив её с краю на сугроб со словами:
— А! Никуда не денется, главное место это как следует приметить.
Опрометчивость этого шага сказалась спустя четверть часа: начинало холодать.
— Слушай, Кость, ты знаешь, что я подумал, а вдруг там, по дороге кто поедет? Ведь
ждать-то там нас никто не будет, посмотрят на пустую машину и поедут дальше. Давай, ты
иди в деревню за Полиной и за трактором, а я пойду назад, к машине — мало ли, вдруг
действительно кто поедет — вытащит.
Я пошёл дальше по дороге один, периодически вглядываясь в Полинины следы на снегу,
и, вопрошая окружающие кедры, куда же нас всех, наконец, выведет эта не существующая
дорога…
А дикий таёжный лес наполнялся весенними соками, в нём вовсю кипела жизнь,
наполняя его птичьим гомоном и таинственными шорохами. Скорее всего, это бегали зайцы,
или копошились белки, а, порой, откуда-нибудь из-за сугроба или из-за дерева, напуганные
мной, тяжело, задевая ветки, взлетали пузатые куропатки. Каждый раз, какой-нибудь
внезапный хруст упавшей ветки заставлял меня в испуге оборачиваться: очень уж не хотелось
встретиться здесь с более крупным таёжным зверем. Меж тем, солнце уже давно перевалило
за полдень, всё с большим трудом прорываясь сквозь голые ветви деревьев, и вскоре, порывы
ветра стали доносить лай собак и тарахтение поселковой дизельной — близость
цивилизации.
К моему удивлению, село Бур оказалось довольно внушительных размеров, примерно
как типичный средне российский центр сельсовета — около полусотни дворов,
расположенных по берегу реки Непы, посреди бескрайней тайги. Чуть поодаль, вверх по
берегу, за перелеском располагалась дизельная и другие хозяйственные строения. В этих
перелесках между группами строений всё ещё лежал мокрый снег, а на улицах и на площадке
перед магазином уже вовсю царило хорошо знакомое нам весеннее бездорожье. На реке ещё
стоял вздувшийся потемневший лёд, грозивший вот-вот тронуться, окончательно перерезав
все сухопутные зимние дороги, однако ж, открыв тем самым летний, водный путь.
Я, правда, поначалу мало обращал внимание на всё это и, лишь уткнувшись взглядом в
снег, высматривал Полинины следы, пытаясь, таким образом найти её. Они привели меня к
одному дому, но там никого не оказалось: поперёк двери стояла палка; затем следы
появлялись с другой стороны крыльца и шли по направлению к центру села, окончательно
теряясь в грязи где-то посреди улицы. Вдобавок удручало то, что мне до сих пор на глаза не
попалось ни одной живой единицы техники, более того, село казалось вообще безлюдным…
Но вот появились три женщины, видимо, возвращающиеся домой с работы. Они быстро шли
по улице, на них были резиновые сапоги, и грязь им была нипочём.
— Извините, вы где-нибудь здесь не видели одну девушку, такую, в розовой куртке и
розовых штанах?
Странно, они почему-то не приняли меня за космонавта… Ведь любой человек,
носящий, по роду занятия, автостопный комбинезон, настолько привыкает к такой
своеобразной, порой, реакции водителей, пассажиров метро, просто прохожих в городах, что
удивляется обратному.
Нет, они не видели… вот так просто.
Тут начали попадаться другие прохожие, про девушку в розовом они, правда, ничего
сказать не могли, зато знали кое-что про тракториста, который живёт «вон там», но сейчас его
дома нет, он должен вскоре подъехать «вон оттуда» на своём тракторе. И действительно, пока
я шёл «вон туда», по указанному направлению к его дому, раздался шум двигателя, и «вон
оттуда», с улицы показался трактор ДТ-76, волокущий за собой несколько хлыстов древесины.
Пытаясь переорать двигатель, я обратился к трактористу и по его жестам понял, что мне было
бы лучше подождать его у него дома, «вон там».
Спустя минуту, приоткрыв дверь в обширные сени, я с удивлением обнаружил там
радостную Полину, вышедшую мне навстречу.
— Привет, как дела? А я тебя в окно увидала! Заходи, меня тут уже чаем напоили.
Дом, как и сени, был тоже просторным, так можно было судить по кухне, куда нас
пригласила жена хозяина. Его сын, лет восьми, заинтересованный нашим появлением, начал
задавать разные вопросы и, слушая рассказы о наших путешествиях, сильно завидовал нам. Я,
почему-то, вспомнил себя в таком же раннем детстве, думая, что тоже бы позавидовал такой
свободе перемещений.
Дождавшись тракториста, мы ещё недолго пообщались с ним о нас, о машине и о весне.
По поводу оплаты, я ничего толком сказать не мог, лишь предоставив ему решать этот вопрос
с водителем.
— Ладно, там договоримся, поехали!
— Пап, а можно мне с тобой, ну пожалуйста! — попросился сын.
— Куда же я тебя посажу-то? Да и чего тебе там делать?
— Там балок есть… — пробормотал мальчик, теряя надежду.
— Возьми карабин, не забудь — напомнила жена.
— Да ну!
— Возьми, возьми!
«Тайга» — подумал я.
Несколько минут спустя, мы уже тряслись в неподрессоренном гусеничном тракторе ДТ-
76, едва разместившись втроём в его кабине. Мне, конечно же, досталось самое неудобное
место: пришлось сидеть боком у задней стенки на молочном алюминиевом бидоне, а
положенные на него тряпки, признаюсь, не сильно сглаживали неровности дороги.
Приходилось постоянно держать в напряжении мышцы рук и ног, чтобы не удариться обо
что-нибудь головой и смягчить передаваемые бидоном неровности дороги.
Но относитесь же ко всему с философской точки зрения! Можно же, скажем,
помедитировать под гул мотора, уставясь на то, как толстый кривой стальной трос, волочась
за трактором, рассекает снег, оставшийся нетронутым между двумя следами от гусениц.
Можно порадоваться за Полину, просто ликующую оттого, что первый раз в жизни едет на
тракторе. Можно, в крайнем случае, пойти пешком, но… это — в крайнем случае.
— Ну, где ваша машина?
— Там, чуть подальше.
Вот показалась наша тёмно-бардовая «Нива», беспомощно сидящая обоими правыми
колёсами в глубокой луже. Мы выскочили из трактора на свободу, потирая различные
занемевшие, затёкшие, ушибленные места, и предоставив Владимиру Петровичу далее
общаться с трактористом.
Тут всё-таки произошло то, что мог ожидать любой здравомыслящий человек:
тракторист заломил бешеную цену. Да. Вероятнее всего это была моя ошибка. Я предвидел
такой поворот событий ещё когда в гордом одиночестве шёл по направлению к деревне; я
тогда ещё гадал, сколько же может стоить такая услуга тракториста, однако догнать Владимира
Петровича на тот момент было уже нельзя.
— На сколько ты с ним договаривался? — подбежал он ко мне.
— Я ему сказал, что по месту договоритесь, откуда я знаю, сколько это может стоить!
— Ну ясно. Всё! Всё! — замахал он рукой трактористу. — Не нужно! Поезжай! — и,
понизив голос: — Вот, блин, идиот, заломил цену! Самое главное сказал-то как! Рублей
пятьсот-шестьсот, говорит!.. Кто же так цену называет? Что-то вроде так, приблизительно…
Это как в том анекдоте: «Гиви, скажьи, сколко будэт дважьды два? — Ну так… сэм-восэм…»
— Я прекрасно знаю, — продолжал он, — сколько стоит работа этого трактора —
семьдесят рублей в час, сорок минут туда, сорок обратно, ну ещё столько же на возню — два
часа, это сто сорок рублей… ну двести… Он, короче, сам себя и наказал — прокатился за
свою солярочку.
Он ещё много чего сказал по поводу тракториста, машины и всего произошедшего с
нами, а в промежутках мы, вздыхая, прислушивались к огорчённому пыхтению трактора, всё
ещё доносившемуся до нас из-за леса. Но вскоре его сменило радостное гудение моего
примуса; вечерело, мы с Полиной поужинали, сварив на примусе какую-то крупу, и улеглись
на ночлег в палатке. Владимир Петрович, отказавшись от нашей стряпни, устроился на
сиденье в машине.
Я засыпал с мыслью, что совсем недавно мы с ней так же лежали в палатке, только не
посреди тайги, а в вагоне товарного поезда. И, по правде сказать, уснуть сейчас оказалось
гораздо проще, чем тогда…
То ли ночь, выдалась слишком морозной, то ли спать на сиденье в перекособоченной
машине было не очень комфортно, но рано утром, ни свет ни заря, наш компаньон принялся
нас будить …
— Э-эй! Встава-айте-е!
— У-у… — понежился в нагретом спальнике.
— Костя, пошли в деревню, за ночь никто не проехал, похоже, что мы действительно
последние. Нам тут нужен хотя бы нормальный лом и топор.
— Угу-у… Ща-а…
Утро выдалось таким же красивым, как и предыдущее. Заморозки посеребрили инеем
вывернутый наизнанку грунт, опять покрыли ледяной корочкой лужи и не дали подольше
поспать нашему водителю.
И вот, опять нам под ноги полезли те же самые десять километров, те же впечатления в
голову… другие мысли.
Да, каждые упущенные сутки лишали нас последних шансов преодолеть этот зимник,
назойливой мухой витала мысль, что дальше дороги нам уже не будет. Но ничего, построим
плот и будем сплавляться на нём вниз по Непе и по Нижней Тунгуске. Опять в Туру! Как Вам
эта идея? Только теперь уже не с Антоном Кротовым по зимникам, а с Полиной на плоту по
реке!..
— Ты вчера тут шёл, много ещё осталось? Пора бы уже…
— Ещё не скоро. Сейчас вон поворот будет чуть влево, за ним пойдёт открытая
местность, там ещё километра три…
Опять Бур.
Зашли первым делом в магазин, купили пачку чая, пакет томатного сока и килограмм
сухарей, которыми потом целый день хрустели. Обход деревни утешительных результатов
поначалу не дал. Выяснилось, что вчерашний трактор был у них единственным.
— Ясно. Монополизм окончательно испортил нашего вчерашнего знакомого!
Интересно, сколько бы он заломил, приди мы к нему сейчас? Тысячу?
Немного погодя нашлась ещё одна живая единица техники, ГАЗ-66. Условно живая.
Просто добавь бензин…
— И что дальше делать? Мне домой надо, меня там работа ждёт, участок кто-нибудь
другой займёт и всё. А ещё надо технику подготовить. Может, продать к чертям эту машину!
Потом куплю себе другую. Хотя, кто её тут купит, ни у кого же здесь денег нет! Кругом
нищета!
— Вроде же говорили про какие-то «Уралы», что должны прийти на днях.
— На днях! Это притом, что не сегодня-завтра пойдёт лёд на реке!.. Лошадью, что ли её
вытаскивать?.. А-а! — махнул он рукой в расстроенных чувствах и побрёл по селу искать
помощи не пойми у кого. А я обратил внимание на то, что привело его к такой, казалось,
нелепой мысли…
По улице, по этому тесту из глины, измученная лошадка тащила за собой узкие сани,
наподобие нарт, на них лежала обыкновенная ржавая двухсотлитровая бочка, на которой
восседал обыкновенный деревенский мужичок в ушанке и, как водится, изрядно пьяный. Пока
я взирал на эту, проезжающую мимо меня картину, сани вдруг остановились — что-то там не
заладилось. Я подошёл. Оказалось, что у саней оторвалась правая оглобля; в бочке же была
вода, которую он возил домой с ручья.
— Здравствуйте, у нас машина на дороге застряла, вы не могли бы нам помочь? —
произнёс я, сразу же понимая безрезультатность попытки.
В ответ, как только он узнал откуда я, он принялся объяснять, как называются различные
части упряжи:
— Вот это — супонь, а вот это — шлея…
Однако, что-то в этом пьянице было добродушное и умиляющее (пожалуй, подошло бы
восклицание «Это был просто типаж!»), я воспользовался предложением прокатиться на
санях до его дома и, продолжая слушать лекцию об упряжи, помог ему распрячь лошадь.
Спустя некоторое время, возвращаясь к месту, где мы расстались с Владимиром
Петровичем, я забеспокоился, что его теперь сложно будет найти, но он вдруг как из-под
земли вырос прямо у меня на пути:
— Ну что, договорился с ним?
— Нет, дохлый номер…
— Да сразу было ясно. Пойдём туда, на том конце деревни, говорят, какие-то эвенки
живут, у них лошадь есть.
— Я же говорю, идея вытаскивать машину лошадью мне понравилась с самого начала!
Семья эвенков была, на самом деле, смешанной крови, в них лишь угадывалось что-то,
не совсем обычное. Эти люди оказались, пожалуй, наиболее доброжелательными и
приветливыми в Буре. Их было два брата — Вова и Сергей, мать Юля и пожилая бабушка;
отца они уж год как похоронили, и всё хозяйство легло на плечи двух сыновей.
Старшего брата, Сергея не было дома, и к нам вышел Вова:
— Ну ладно, где-то через полчаса поедем, зайдите пока в дом, чаю попейте, мне ещё
надо с хозяйством разобраться.
— Да ну, что заходить-то, к машине надо идти, на дороге догонишь если что.
Я, напротив, с радостью воспользовался предложением, не совсем понимая смысла
бежать впереди паровоза, и почему Владимир Петрович отказался зайти. Мне всегда был
интересен быт местных жителей, а особенно такой глубинки.
Дом оказался очень просторным для деревенского; хоть кухня, куда меня пригласили,
была не очень большой, оттуда, сквозь приоткрытые занавески, просматривались две
обширные неоклеенные комнаты, устеленные домоткаными ковриками-дорожками, однако
мебели в них было крайне мало, из-за чего они казались немного пустыми.
Вова вышел во двор заниматься хозяйственными делами и запрягать лошадь, Сергей
ожидался позднее, и их мать с бабушкой принялись расспрашивать меня о нашей поездке, об
этой «Ниве», выстраивать предположения, что с нами всеми дальше будет. При этом они
потчевали меня чаем с душистым хлебом домашней выпечки, а также необыкновенно
вкусным парным молоком. Всё это казалось мне тогда райской пищей.
Когда бабушка этого семейства узнала, что мы были в Туре, она удивилась этому факту,
поведав, что тоже когда-то там жила, а потом переехала с мужем сюда, в Иркутскую область.
Юля, в свою очередь, рассказывала мне об их жизни в Буре.
— Да, у нас тут ещё месяц тому назад столько машин по зимнику шло, а сейчас уж всяко
вы последние. Ой! У нас же дочка, Ирина на пикете живет, может, вы ей моё письмо
передадите? Вы же как раз туда едете!
— А где пикет этот?
— Это дальше по дороге будет, двести сороковой пикет называется, она там с мужем
живёт, бурят он у неё.
— Если доедем, то конечно передадим!
Беседа наша протекала в радостной атмосфере, совсем не такой, как при общении с
другими людьми в Буре. Мне позднее вспомнилось, что другие отзывались о них с какой-то
недоброй завистью, ведь у них и корова, и лошадь, и дом огромный, и алкоголиков в семье
нет, только почему-то все, кроме них, отказали нам в помощи.
— Собирайся, поехали! — вбежал Вова. — Передайте Сергею, чтобы он потом подошёл
на дорогу! Он у нас всё пешком ходить любит, сотни километров по тайге наворачивает!
Юля, узнав, что там, на дороге осталась Полина, передала для неё ещё хлеба и литровую
банку молока. Вова кинул охапку сена на сани, и мы под лошадиный топот помчались с
ветерком по той самой дороге, где я уже два раза прошёл пешком и один раз проехал на
тракторе.
О, как давно я не ездил на санях! Я даже не помню, когда это было в прошлый раз! Лет,
может, семь или восемь тому назад. А застоявшиеся лошади легко переходили в галоп,
заставляя сани нестись по дороге с бешеной скоростью. Самое главное, сегодня не
приходилось сидеть ни на каком бидоне, который бы норовил при каждой кочке сделать мою
жизнь ужасной, можно было просто, развалившись на сене, глядеть в небо на проплывающие
надо мной ветки деревьев.
Проскакав около трети пути, лошадь, набегавшись, пошла чуть помедленнее, и тут
впереди замелькала спина Владимира Петровича. Он запрыгнул в сани, но вскоре
почувствовал, что может так замёрзнуть после ходьбы в хорошем темпе. Тогда Вова стал
иногда пускать лошадь шагом и с ним вдвоём шёл пешком рядом с санями. Последний
километр после поворота мы все шли пешком, так как там снежная дорога кончилась, и
лошадь не могла везти нас по этим страшным колеям.
— Вон она стоит, кажется, прям, садись и поезжай! Не сильно и перекособочена,—
сказал Владимир Петрович, подходя к машине, и добавил: — Ну что вот с ней делать?
— Сейчас посмотрим. Вытащим, куда она денется!
За этим последовало обкалывание краёв ямы ломом и многочисленные бесплодные
попытки вытолкать машину. Машина начала немного двигаться вперёд-назад. Одно время,
мы даже действительно пытались тянуть машину лошадью, но животному не объяснишь, что
это надо делать враскачку, рывками, и от этой идеи сразу же отказались.
Полина, тем временем, сварила что-то на костре, и, пока мы сидели, кляня на все лады
это место, где не мы первые, не мы последние, появился старший брат Вовы — Сергей.
Выглядел он гораздо старше его и подошёл к делу более основательно. Пока мы опять
катали машину взад-вперёд по луже, он взял из саней топор и срубил в лесу небольшую ель,
из ствола которой мы сделали огромный рычаг и, навалясь на него как древние египтяне,
приподнимали задний мост машины и, поворачивая бревно в сторону, пытались выставить
колесо на край лужи. Попытка за попыткой, но каждый раз, или срывалась опора рычага, или
не хватало каких-нибудь сантиметров, чтобы вытащить колесо из воды.
А час от часу становилось всё теплее, процесс таяния становился интенсивнее, и самое
неприятное от этого заключалось в том, что мокрый, смёрзшийся снег с правого края машины,
по которому мы постоянно ходили, начал размягчаться, и мы стали по колено проваливаться
в ледяную воду.
Меня эта участь постигла последнего, и это вызвало весёлую реакцию окружающих:
— А-а, что, всё-таки нырнул, сухим не остался?
Наконец, при очередной такой попытке, Сергей пошёл на отчаянный шаг. Пока мы
давили на рычаг, он встал ногами в лужу, прислонился спиной к машине, и, подхватив её за
собой руками, сделал рывок вверх. Всё произошло с молниеносной быстротой, я не поверил
своим глазам: колесо машины стояло наверху, на краю ямы.
— Теперь главное, чтобы оно обратно не соскользнуло! — мы с Вовой упирались в
правый бок машины, а Владимир Петрович пытался сдать назад, пока Сергей толкал машину
спереди.
Через минуту всё было позади. Переднее колесо выскочило из ямы с разбега, и теперь
машина, освобождённая от ледяного плена, уже стояла на возвышении, в ней опять играла
магнитола, и мы веселились… Ребята даже предложили Полине покататься на лошади, на что
она с радостью согласилась. Весело было наблюдать то, как они пытались затащить её на
лошадь. Дело это оказалось нелёгким, да ещё к тому же деликатным.
— Конечно! Ты на санях-то катался, я же тоже хочу! — произнесла она, глядя на меня
сверху вниз.
— Ну что, ребят, пить-то будете? — предложил на прощание Владимир Петрович,
доставая из машины бутыль со специально разбадяженным для таких случаев спиртом.
— Я не пью, — был мой стандартный на то ответ.
— Ну, по одной, если…
Для местных ребят это было, похоже, тоже не главным в их жизни.
Через некоторое время они, попрощавшись, уехали, а мы начали собираться в
дальнейший путь. Опять уложились, сели и поехали, как ни в чём не бывало, как будто ничего
и не произошло. А через два километра дорога, действительно, пошла получше, и ничто уже
не напоминало о той страшной яме, задержавшей нас на полтора дня. После десяти минут
пути сознание совсем начало отходить от тех переживаний и припоминать, все ли вещи я
собрал на том месте. О ужас! Не хватало Полининого маленького рюкзачка и палатки!
— Хорошо, что сейчас обнаружили, а то километров через двадцать я бы уже назад не
поехал, — проворчал наш замечательный водитель.
Он вернулся назад до того места, где начиналась хорошая дорога, а я, пробежавшись
оставшуюся часть, увидел наши вещи, заботливо уложенные на сухую прошлогоднюю травку
возле этой, ни на что не похожей дороги. Ещё чуть дымился костёр, однако, здесь уже было
совсем не так, как полчаса назад, люди отсюда ушли и не скоро вернутся, было слегка жутко,
это как страх одинокого человека посреди дикой природы.
Где-то через полчаса езды, когда уже начинало смеркаться, вдруг, впереди нас показался
свет фар. Навстречу нам шли два КАМАЗа!
— Ну, я же говорил, ёлки-палки, как только вытащимся, тут-то машины и пойдут! — в
сердцах воскликнул Владимир Петрович.
— И откуда они только взялись?
— Они то же самое о нас думают… Не-ет, а всё-таки удачно мы сели возле деревни, а то
представляешь, посреди перегона где-нибудь! За помощью куда-нибудь за пятьдесят
километров идти! А ведь было дело, я как-то семьдесят по тайге прошёл… Мне со своего
участка, где мы золото мыли, надо было срочно выехать. Техники свободной тогда не было,
ну я и пошёл пешком по дороге-то. Да тоже, что за дорога-то! Если кто и поедет, так это
бабушка надвое сказала. Оттуда до дороги, до большака — девяносто, думаю, за два дня дойду.
Ну вот, на следующий день уже двадцать километров оставалось, меня сзади «Уралы»
догоняют. Они-то меня и подобрали.
Солнце село. Укатанная снежная дорога, прямая как стрела, проходила по таёжному
профилю, среди высоких хвойных деревьев, уходя строго на восток, в точку, где она
встречалась с небом, такого же, голубовато-серого цвета, и где также сходились две высокие
стены этого тёмного леса. А за нашими спинами, тот же самый клин неба был окрашен
полыхающей вечерней зарёй, отражавшейся в блестящей, пустынной дороге.
Уже не было пути назад, да и за путь вперёд, тоже никто не мог бы поручиться. Нельзя
было, перейдя на противоположную сторону дороги, взять и поехать обратно в Усть-Кут или
даже Бур, как бы близко он ни был. Мы начали понимать, что от нас уже ничто не зависит,
мы целиком и полностью в руках случая. Что ж, посмотрим. То ли ещё будет!
Уже окончательно стемнело, фары выхватывали из темноты высокие сугробы по
сторонам дороги, оберегаемые от весеннего солнца плотно обступившими нас высокими
деревьями. Езда по ровной, чуть волнистой дороге напоминала мне качку в море.
В свете фар, на фоне светлой дороги, то и дело мелькали глухари и серые пузатые
куропатки. Они, подпуская нас невероятно близко, нехотя взлетали, предварительно
разбегаясь и усиленно работая крыльями, за тем лишь, чтобы перевалить за высокий сугроб,
тянущийся по обеим сторонам дороги.
При этом Владимир Петрович каждый раз сокрушённо ворчал:
— Ну, ёлки-палки, сколько же тут дичи! Какие же они жирные! Эх, ну хоть бы ружьишко
какое было! Вон, погляди, сидят, смотрят, как будто издеваются! Вас что тут, не стреляют? Тут
народ, наверное, одной колбасой питается?.. Полете-ело мясо!
Вдобавок ещё, на нашем пути несколько раз попадались зайцы-беляки, которые
некоторое время бежали перед машиной, а затем резко брали вбок и замирали, сразу же
оказываясь позади нас. Водитель, со словами «Эх, сейчас бы свеженькой зайчатинки!», тут же
начинал гнаться за бедным зайцем, пытаясь на него наехать. Я, напротив, желая зайцу добра,
думал: «Только бы он убежал! Только бы он убежал!», и вспоминал, как один тюменский
водитель, подвозя меня три месяца назад до Омска, рассказывал о похожей ситуации. Как-то
он ездил далеко на север Тюменской области — в Новый Уренгой и Ямбург и, бывало, гнал
зайца между двух сугробов, по зимнику, несколько километров, прежде чем бедный зверёк
падал в изнеможении.
Наши зайцы, видимо, были поумнее, чем нимало огорчали водителя, и он опять
восклицал:
— Ну, хоть бы пистолетик какой-нибудь был!
Так мы продолжали ехать дальше и дальше, из колонок уже в десятый раз нёсся тот же
самый шансон, окружавшая нас тайга опять стала низкой, а дорога плохой.
— Да когда же, наконец, эта Непа будет? — посетовал водитель.
И вот, дорога, извиваясь, начала спускаться вниз, показались огни, и тайга,
расступившись, открыла вид на долину Нижней Тунгуски, освещённую остатками сумерек. На
нашем берегу виднелось несколько изб, разбросанных по склонам; в окнах некоторых
виднелись огоньки.
— Непа. Остановимся? — предложил я.
— Да что тут останавливаться, ехать надо, пока подморозило! — сказал водитель,
проезжая мимо деревянной избушки-пикета
— Может надо спросить, прежде чем на лёд соваться?
Но мы уже въезжали на ледовую переправу… Нижняя Тунгуска сильно изменилась со
времени нашей прошлой встречи с ней там, за Верхнемарково. Она стала в несколько раз
шире и полноводнее, однако, до тех размеров, что в Туре ей было ещё далеко. Ледовая
переправа, длиной метров в двести, слегка возвышалась над остальной снежной гладью реки.
Так получается оттого, что лёд в этом месте специально намораживают, когда весной или во
время длительной оттепели обнаруживают недостаточную, опасную его толщину. По краям
переправы втыкают палки, чтобы водители, чего доброго, не съехали с неё на тонкий лёд.
Миновав переправу на одном дыхании, мы вскарабкались на противоположный берег и
опять углубились в тёмный лес.
— Да, ерунда эта переправа! У нас, в Усть-Омчуге ездят по льду Колымы, по посёлкам,
чуть ли не до самого ледохода, пока кто-нибудь не провалится. В том году там «Урал»
утопили; после него, правда, уже никто ездить не решался… При этом, главное, успеть
выскочить из машины. Водители, бывает, уже с открытыми дверями ездят, одной ногой на
ступеньке. Машина то, она не сразу под лёд уходит, а постепенно так, носом, носом…
Я повернулся к окну, чтобы удостовериться, что мы едем по земле. Лбом об стекло бац!
Да, мы едем по земле.
—…но ведь то «Урал», а это — «Нива», легковая, так что не беспокойся, не провалимся!
И опять целые сто километров застывшего грунта кидали нас из стороны в сторону,
подбрасывали, норовя ударить головой о потолок, и срывали остатки антикора с днища
машины.
Этой ночью, когда уже окончательно стемнело, нам предстояло попасть в очередную
затруднительную ситуацию. Нас угораздило заблудиться…
Дело в том, что на этой дороге частенько попадались разного рода повороты, развилки и
разветвления. Они, зачастую, оказывались более «распаханными», чем «главная дорога».
Объясняется это элементарно: в тайге, там, где есть хоть какая-то дорога, обязательно будут
рубить лес, понятно, из-за низкой себестоимости вывозки. (Как мы помним, в случае с
БАМом это достигает колоссальных масштабов.) При этом никакой идиот не станет рубить
лес прямо возле дороги — заметят. И уж конечно, он не станет оборудовать поворот на
делянку никакими указателями, всё равно все знают, куда надо ехать. Так что лесовозов,
зачастую, на дороге бывает больше, чем проходных машин.
Что касается указателей, то нам, на прямых участках этой дороги, посреди леса, не раз
попадались прибитые к стволам деревьев таблички-указатели типа «Мирный — туда», «Ага,
— думали мы, — едем правильно», или «Усть-Кут — обратно», «Ну да, тоже верно». Мы
силились понять их назначение в данных местах, но безуспешно. Владимир Петрович, как
человек, более знакомый с вольными нравами Сибири, выдвинул такое предположение:
— Ну, это для тех шоферов, которые соберутся после рейса и пьют. Там ещё кто-нибудь
остановится. А когда у них через несколько дней водка кончится, тогда они и начинают
вспоминать, где находятся и как сюда попали. Ну, делать-то нечего, начинают разъезжаться
кто куда. Тут ему раз, табличка — «Мирный», он: «Ах, да!.. Мирный!.. Мирный?! Елкин
зелёный! Мне же в Новосибирск!»
…
— Слушай, по-моему, мы не туда уехали… не помню что-то я этих мест с прошлого
раза… ну-ка, поехали назад, к тому повороту.
Он развернулся, и через четверть часа мы опять стояли посреди обширного
пространства, от которого в разные стороны лучами расходилось пять дорог. Свет фар
вырывал из кромешной темноты стволы деревьев, со всех сторон окружающие нас, а кроме
них, повсюду были лишь комья глины, вывороченные колёсами машин. Никаких указателей,
разумеется, не было.
— Ну что, куда дальше ехать? — произнёс водитель и начал рассуждать: — Так, вон
оттуда мы приехали, туда мы только что съездили; вон та дорога — навряд ли — слишком
резко влево берёт, остаётся две: вот эта — прямо и вниз и вон та — левее и наверх. Ну что ты
по этому поводу думаешь?
— Может быть та, наверх которая, она, вроде, поровнее…
— Нет, поедем-ка сюда, — сказал он, направляя автомобиль по дороге прямо. — Вроде
как, я что-то такое припоминаю… так или иначе нам должен попасться километровый знак.
И действительно, вскоре, в свете фар вдруг засияла табличка, обозначающая очередной
десяток километров, а когда мы проехали мимо ещё пары таких, наши догадки вдруг обрели
окончательное подтверждение: на прямом участке дороги к дереву была прибита указующая
вперёд табличка — «Мирный».
— Вот спрашивается, какого … они её сюда прибили?! И ведь не скажешь, что на дороге
нет указателей!
Я продолжал размышлять над этим, когда он отвлёк меня восклицанием:
— Пикет, «что» двадцать пять километров? Что там, на знаке было, ты не заметил?
— А? Нет, — вышел я из задумчивого состояния.
— Что-то на «Г», по-моему, было.
Пикет «Гашенка» появился так, как здесь обычно появляется всё — внезапно, «из-за
дерева».
Это известное свойство густого леса. Скажем, отойдя метров на сто от охотничьей
избушки-зимовья, вы можете впоследствии её благополучно не найти, если, конечно, с вами
нет человека, который сам хорошо знает местность. Или, например, идя по пустынной дороге,
по профилю, с намерением, не дай Бог, пройти километров пятьдесят, чтобы достичь жилья,
вы, усталый и измотанный, можете сидеть на бревне, полностью упавший духом, в каких-
нибудь пятидесяти метрах от цели. Однако, в таких случаях, обычно становится слышен лай
собак, вой автомобильной трансмиссии или пыхтение дизельной, как в случае с Буром, само
же жильё появляется внезапно — «из-за дерева».
В целом, пикет «Гашенка» ничем не отличался от «Уржуна», такая же небольшая группа
строений посреди тайги, горы металлолома и пара топливных ёмкостей. Зато встречены мы
были здесь гораздо гостеприимнее. Хозяин, немножко «поддатый», пригласил нас зайти и
поужинать.
Я, вслед за Владимиром Петровичем, вошёл в просторную, но единственную в доме
комнату. На столе, возле окна, теплилась керосиновая лампа, служа приветственным
огоньком случайным путникам, вроде нас, она бросала скупой свет на стол, стены, на низкий,
закопчённый потолок. Над столом, на прибитой к стене полочке, стояла радиостанция
«Ангара», обычный атрибут этих мест. Здесь, коротковолновая радиостанция — это
единственное средство связи с окружающим миром. В противоположном, тёмном углу на
нарах лежала тоже изрядно выпившая женщина и, время от времени, что-то невнятно
бубнила себе под нос. У входа стояла печка, сваренная из стальных листов, в ней ещё тлели
угли, и нам, наконец, представилась возможность высушить на ней свою мокрую обувь.
Хозяин принялся «колдовать» над старым, полуразбитым магнитофоном, который был
запитан от аккумулятора, пытаясь извлечь из него хоть какие-нибудь звуки.
— Да ладно, не надо, и так посидим! — останавливал его Владимир Петрович, уже
достаточно наслушавшийся кассет.
И тут наши уши, уже опухшие от попсы и шансона, вдруг услышали пение Высоцкого!
Как только сюда попала эта кассета?
Закончив возиться с магнитофоном, он подал нам на стол большую миску варёной
картошки, квашеную капусту, хлеб. Какой же вкусной показалась нам эта простая пища после
долгого пути! Вдобавок она была приправлена весёлыми байками хозяина.
— Я вам в дорогу банку зелёного горошка дам, а то я его уже видеть не могу! Да.
Из тёмного угла опять раздалось невнятное бормотание.
— Тихо, кому сказал! Спи, давай! — прикрикнул он и продолжал — У нас тут зимой
одна машина горела, так повыкидали из неё всё, что успели. Много чего было, горошек вот,
минеральная вода. Да! Я вам ещё минеральной воды в дорогу дам, у меня её мно-о-го!
Он вышел и принёс с собой две пластиковые бутылки.
— У меня там штук восемь таких, забирайте все! Тока-а… они без газу…
Я взял у него одну, и неожиданно из-под крышки потекла струйка воды.
— Ой! Она текёт!
— Так я и говорю же, они все дырявые, на жару полопались.
Действительно, бутылки, все как одна имели небольшую дырочку прямо под крышкой на
горлышке, которые были причудливо раздуты и наклонены в сторону. Побоявшись залить
минералкой машину, мы, всё же отказались, хотя впоследствии, мучимы жаждой, об этом
пожалели.
Когда мы закончили ужинать, я вышел на улицу подышать воздухом. Стояла ясная
лунная ночь, уже третья по счёту, которая застала нас на этой дороге. Мне интересно было
побродить вокруг, и тут я обнаружил нечто, крайне удивительное. За домом, переливаясь
мириадами бликов, сияла в лунном свете огромная, в полтора человеческих роста… гора
стеклотары! Да. Здесь определённо некому собирать бутылки…
Зайдя обратно в дом, я обнаружил нашего водителя уже прощающимся с добрым
хозяином, удивлённым таким скорым отъездом.
— Ладно, давайте собираться, ехать надо!
— Что ж? Эйт-то вы, ночевать-то не останетесь?
— Да ведь сейчас самое время ехать, пока дорогу подморозило!
— А! Ну ладно, тогда счастливо вам доехать!
И пикет «Гашенка» исчез за деревом, где-то в тёмном лесу.
Через пару часов пути, наши сытые желудки начали навевать на нас сон, и мы, дружно
зевая, уже жалели, что не остались ночевать на том пикете. Впереди ещё были долгие десятки
километров пустынной ночной тайги, да, к тому же, дорога, вопреки многочисленным
обещаниям, не становилась лучше. Напротив, эта сотня километров показалась нам чуть ли не
самой сложной. Однообразие кошмарной дороги, уходящей в бесконечную темноту…
Наступило пресыщение экзотикой…
Безумно хотелось спать, и я постоянно обо что-нибудь ударялся головой.
— Да ёлки-палки, когда же будет пикет?! — в который раз посетовал водитель. — Не
могу уже! По-моему, тут не сто километров, а все двести!
Вести машину я ему не предлагал; знаете, мне совсем не улыбалась перспектива
посадить её где-нибудь посреди тайги в хорошую лужу, на память, нехай растёт! Думаю, что и
Владимир Петрович тоже бы вряд ли на это пошёл. И продолжал бороться со сном.
Наконец забрезжил рассвет, а дорога, к нашей радости, опять сделалась снежной.
И вдруг, что это? Впереди мелькнули два красных огонька… Нет, то не были глаза
какого-нибудь дикого зверя, просто посреди дороги стояли два бензовоза, а их водители
крепко спали, никак на нас не прореагировав.
— Во! Машины! То-то я гляжу, как будто чьи-то следы на дороге! А как встали-то, прямо
посередине, уже уверены, что за ними никто не поедет! — сказал Владимир Петрович, с
трудом объезжая их.
С рассветом уже не так хотелось спать, можно было смотреть по сторонам, ведь утро
опять выдалось прекрасным — третье утро Дороги, Которой Нет.
И тут нашим изумлённым глазам предстал дорожный указатель. Нет, серьёзно, это даже
не был знак «Железнодорожный переезд» где-нибудь посреди глухой эвенкийской тайги, а
просто самый настоящий, бело-синий дорожный указатель! Он гласил: «Калинина Ерёма
Ербогачён (прямо) Мирный (направо)»
Это — Кресты. Пикет.
Три здания, на одном из них написано «Столовая», за ними большая, расчищенная от
леса площадка, на которой навалены горы строительного леса. И ни души вокруг…
— Костя, пойди, постучись в «Столовую», может, там кто есть, а я пойду, вон в тот дом
схожу.
Постучался, открыли не сразу.
— Доброе утро! Можно тут у вас поспать где-нибудь?
Человек с заспанным лицом лаконично указал мне в сторону здания, куда уже пошёл
Владимир Петрович:
— Там.
Здание, предназначенное для ночлега водителей, состояло из двух довольно
вместительных комнат, вход в которые осуществлялся с двух противоположных сторон дома.
Комната, в которой мы оказались, производила, прямо скажем, не лучшее впечатление. По её
углам стояли две железные койки, а слева от входа — сварная печка-буржуйка, возле неё
валялись свечка и две пустые консервные банки, которые когда-то использовались в качестве
кружек.
— Может, на ту сторону пойдём, посмотрим, — предложил я.
— Там ещё хуже, я уже смотрел.
— Да?.. Есть будем? Тут печка есть, можно что-нибудь приготовить.
— Вы — как хотите, а я — спать.
С этими словами он улёгся прямо на железную сетку кровати, заскрипевшую под ним, и
мигом уснул.
— Полина, может, тоже спать ляжем? Я больше не могу. Ещё не хватало тут сейчас
печкой дымить…
Оглянувшись в поисках наименее грязного места на полу, я обнаружил большой чистый
лист фанеры, прислонённый к стене.
— О, фанера! Отпинай этот мусор в сторону, я её сейчас сюда опущу.
Затем мы принесли из машины наши «пенки» и спальники и повалились спать.
Что говорить, видимо, койка Владимира Петровича оказалась не очень удобной…
Разбудив нас, он быстро засобирался в дорогу:
— Ехать надо скорее, на улице, вон, жара, всё течёт! Того и гляди, мы тут на всё лето
останемся!
И машина с прежним остервенением принялась месить глину.
— Хорошо ещё, что за нами те бензовозы идут, всё как-то спокойнее. Я чего и
тороплюсь-то, а то они нас живо обгонят и вперёд уйдут, ждать не будут. «Уралы» всё же.
— А они не проехали, пока мы спали?
— Да они же напротив столовой стояли. Ты что, когда выходил, их не заметил?
— Нет, не заметил. А откуда они вообще взялись? Их же в Буре не было, пока мы там
сидели.
— С Непы, скорей всего, идут.
Потом нам стало известно, что те бензовозы пошли прямо, на Ербогачён, и за нами, на
самом деле, никаких машин не было. Однако тогда, в критических ситуациях, эта ошибочная
уверенность лишний раз успокаивала нам нервы.
И вот, такой момент настал. Владимир Петрович сделал ошибку в выборе колеи, и
машина, подпрыгнув, наскочила днищем на кочку. При попытке сдать назад, она просто
взревела, беспомощно взмахнув передними колёсами. Сердце привычно защемило…
— Ну что, пошли смотреть.
Выйдя, я оглянулся назад на дорогу, на которой остался свежий след от колёс нашей
«Нивы». Эти следы выныривали из огромной, взбаламученной лужи, раскинувшейся в
низине.
Это была марь, как в тайге называют заболоченную, труднопроходимую местность.
Кругом всё было утыкано низкорослым хвойным редколесьем, в котором, под углом к
дороге, едва угадывалась прямая, как по линейке, стрела профиля, прорубленная здесь
десятилетия тому назад. Сильно припекало солнце, среди деревьев лежал просевший,
пожелтевший снег, тут и там бежали говорливые ручейки, в воздухе уже совсем веяло
весной…
— Ну, надо же так! Такую лужу проехать и так глупо сесть! — произнёс водитель и,
минуту спустя, добавил: — Хотя, похоже, ничего особо страшного нет, ну-ка, я ещё раз назад
попробую, а вы с Полиной толканите.
Толканули. Выехали.
— Хорошо, что дорога после низины немного на подъём шла, — Владимир Петрович
начал рассказывать нам премудрости езды в бездорожье — если на подъёме сядешь, то назад-
то всегда выедешь; самое страшное — это если на спуске забуришься, тут назад уже никуда.
— Да. В Буре мы уже забурились.
И вот, спустя некоторое время, опять похожая ситуация — машина села в колею на
днище, теперь уже по диагонали. На этот раз мы застряли у левого края дороги, и раскрыв
дверь, я не знал, как выйти из машины — поставить ногу было решительно некуда.
Да, тут всё оказалось гораздо сложнее. Машина, бешено вращая передним левым и
задним правым колёсом, никак не хотела покидать своего насиженного места, как бы заявляя
нам «Хватит! Я больше не хочу!»
— Ну чего, поддомкратить попробуем? Вон, полено валяется, давай его сюда.
— Может, бензовозы подождём?
— Не хотелось бы их вперёд пускать, они могут нам ещё потом пригодиться.
Где-то через час возни в этой липкой грязи, мы всё же вытолкали нашу строптивую
машину и, как пишут в школьных сочинениях, «грязные, уставшие, но довольные…»
Сейчас всё уже окончательно растаяло, текли ручьи, машина ревела, вступая в
отчаянную схватку с этим бурым тестом, летели комья глины, и всё же дорога, мало помалу,
сдавала нам свои километры.
— Эх, дорога уже вовсю раскисла, — говорил водитель, неистово вращая рулевым
колесом. — Ещё с утра по бровке ехали — держала, а сейчас колесо так и соскальзывает! Того
и гляди, на пузо сядешь. Хорошо ещё, что за нами машины идут.
Вопреки всем ожиданиям, машины появились нам навстречу. Два «Урала». В кузове
одного из них сидел человек в телогрейке в обнимку с бензопилой.
Владимир Петрович вышел и о чём-то переговорил с водителями.
— Что за машины-то? — спросил я его потом.
— Да местные они, на Кресты идут, потом куда-то туда, дальше.
После этого он, в схватке со свежим ураловским следом, и с ещё большим
остервенением вращая рулём, произнёс фразу, почему-то врезавшуюся мне в память:
— А-а! «Урал» пропёр, «свежачка» намесил!
И вот — долгожданный пикет «Чона». Он представляет собой как бы два пикета,
расположенные по обеим сторонам дороги и разнесённые примерно на километр, очевидно,
чтобы не создавать заторов зимой, когда машин на этой дороге чрезвычайно много.
На первом пикете никого не было, и мы остановились у второго, рядом с которым уже
стояли два грузовика, и где царило заметное оживление. Выйдя из машины и сладко
потянувшись, я окинул взором этот невысокий хвойный лес, окружающий нас со всех сторон
и в это время окрашенный в весенние, серо-зелёные тона, в котором совсем скоро исчезнут
остатки пожелтевшего снега. Ярко светило солнце, щебетали птицы, журчали ручьи, в воздухе
веяло душистой весенней прохладой. Картину лишь портил «след цивилизации» —
перепаханная тысячами колёс полоса грунта и разбросанные здесь и там огромные куски
ржавого металлолома. Передвигаться пешком тут можно было только бегом: перепрыгивая
через лужи по бугоркам, в которых, зазевавшись, можно было оставить ботинок.
Велико же было наше удивление, когда оказалось, что нас здесь уже давно ждут…
— Ну, что же вы так долго? — спросил вышедший нам навстречу человек в
камуфляжной куртке. — Мы вас уже два дня назад ждали!
Владимир Петрович, как ни в чём не бывало:
— Да застряли тут пару раз…
— А, понятно, а то нам тут с Непы передали, что какой-то камиказе едет.
— А мы на Непе не останавливались! — возразил я.
— Да видели вас там…
Всё стало ясно.
— Ну, заходите в дом, что ли…
Зайдя внутрь, мы с удивлением огляделись… Ничего похожего на Гашенку или Уржун.
Просторный зал с высоким потолком, стены, обитые вагонкой, обеденные столики, в углу
даже стоял телевизор, на экране которого шёл фильм. Иными словами — ничего похожего на
то, что мы видели до этого, а самая обыкновенная придорожная столовая, которую можно
найти на какой угодно магистральной трассе. На стене у входа была вывешена карта северной
части Иркутской области, на которой фломастером была выведена линия автозимника.
Уткнувшись в неё, я предоставил Владимиру Петровичу общаться с хозяином этого заведения.
— Есть-то будете? — гостеприимно поинтересовался он, и, не дожидаясь ответа,
обратился к человеку на кухне: — разогрей им чего-нибудь поесть… там, в холодильнике,
посмотри, суп, вроде оставался, ещё что…
Повернувшись к нам, он продолжил:
— И как же вас угораздило в это время сунуться на зимник? Я даже не знаю, как вы
досюда-то доехали.
— Да вот доехали…
— Последние машины неделю тому назад прошли, мы уж и не думали, что кто-то ещё
будет.
— Да не знаю, я два года назад, где-то в это же время здесь проезжал, так всё нормально
было, зимник ещё стоял, куча машин шла. А в Якутии, в Вилюйске, вообще сорок градусов
мороза было.
— То в Якутии, там-то весна всегда позднее наступает.
— Это хорошо, а то меня волнует переправа через Лену в Якутске, мне-то дальше, на
Магадан ехать.
— Нет, про Якутск я ничего не знаю, а вот до Мирного уже должен доехать. Самое
страшное — у тебя позади. Там, через несколько километров дорога получше пойдёт.
— Да нам и до вас это частенько обещали!
— Конечно, вы бы ещё на недельку попозже бы поехали, вы бы тогда и досюда не
доехали, а доехали бы, то поставили бы до осени свою машину во-он на том пригорочке.
Знаете, что тут в прошлом году творилось? Была такая же ранняя, теплая весна, резкое
потепление. От него, как раз, наводнение в Ленске произошло. Слышали? Так вот, знаете,
сколько шоферов на зимнике застряло с товаром, проехать-то невозможно. Люди тут
стрелялись, вешались. Конечно, товар гниёт, а у всех семьи… Целый месяц собаки у нас одну
колбасу ели, под конец уже и видеть её не могли. Это ж дело серьёзное, а вы говорите…
Тут нам принесли обед, и мы, одолеваемы волчьим аппетитом, переключили своё
внимание от разговоров к делу.
Мне, москвичу, мало знакомому со всеми превратностями езды по зимникам, было
сложно поверить во всё сказанное этим человеком, и пока мы утоляли наш голод, я принялся
расспрашивать его обо всём.
— Скажите, а в каких, примерно, числах этот зимник начинает работать?
— Да, обычно, где-нибудь в конце ноября — начале декабря, это смотря какая зима.
— И что же, если отсюда теперь уже не выехать, вы здесь до декабря сидеть
собираетесь?
— Нет, конечно! Мы вот сейчас приехали сюда закрывать пикет, всё уже; ну, вы у нас,
разве что, вне графика. Завтра ещё, надо будет съездить здесь кой-куда, а потом, на днях,
вездеход за нами должен прийти; и всё, домой, в Ербогачён.
— И что же, тут никого не останется?
— Ну почему никого? Сторож один останется, специально для этого на лето человека
нанимаем. Он тут охотиться будет, да и подремонтирует кое-что за лето. Есть же люди,
которые любят одиночество. Да, а вы-то, путешественники, какими судьбами здесь?
— Да вот, по Сибири автостопом путешествуем, интересно…
— Э-эх, ребят, нечего вам на зимнике делать, это опасно! Ехали бы вы лучше, куда-
нибудь… — и он начал выдавать те самые стандартные фразы о серьёзности и опасностях
севера, многократно слышанные нами и до, и после этого; о том, что ездить надо только по
магистральным трассам и куда-нибудь на юг, в Крым и прочие места, и ни в коем случае
больше не соваться на зимники.
— Тут в прошлую зиму, — продолжал он, — морозы под пятьдесят стояли, железо,
бывает, таких температур не выдерживает! Было дело, один посреди перегона встал, в сорока
километрах отсюда, у него двигатель заглох, он воду-то слил и сидел ждал, пока кто-нибудь
поедет. А машины только на следующий день пошли, так он чуть не околел на
пятидесятиградусном морозе! А вы автостопом! Вот скажите, зачем вам в Мирный?
Такого рода людям, обычно сложнее всего бывает объяснить, зачем и с какой целью мы
едем так далеко. Да и не нужно это делать, всё равно он останется убеждён, что просто какие-
то сумасшедшие от нечего делать колесят по белу свету.
— Тут вон, ещё двое таких же, как вы есть.
— Да?
— Да. Из Таджикистана они откуда-то. Вот, добираются на заработки в Мирный, и ни
денег у них, ничего. Так же как и вы, автостопом. Те КАМАЗы, что были неделю назад, их
что-то брать не захотели, они и надеялись на вашу «Ниву». Нам-то передавали, что водитель
один едет. А теперь им уже не на что надеяться, всё уже. Что ж… ну отвезём мы их завтра ещё
на тридцать километров, мы там, в сторону свернём, а они дальше пешком пойдут.
— Что?! Сто километров?
— Ну да, сто — до Двести Сорокового, ещё сотня до Сто Пятидесятого, а там уже и Тас-
Юрях будет.
— Кошмар!
— А куда ж им ещё деваться-то? Назад уже тоже некуда.
Сидя за столом и вкусно обедая, я не мог поверить во всё это.
И вот, наш обед исчез, как всё рано или поздно исчезает, и Владимир Петрович,
поблагодарив хозяина, поинтересовался:
— Сколько мы вам должны?
— Да что должны, вы ведь наши последние посетители!
Уже взревел мотор, и мы готовы были тронуться в путь, когда к нам подбежал один из
двух таджиков и… и… я ему искренне посочувствовал.
— Ну, хотя бы сумки возьмите!.. — попросил он в последнем порыве надежды.
— Да ну ты что, не видишь, как всё забито?
«Ой, у них ещё и сумки!.. — думал я. — И они с ними собираются идти пешком?.. триста
километров?.. бред какой-то… нет, ну хотя бы у них рюкзаки были… всё равно бред».
Когда я очнулся от этих мыслей, машина уже перескочила по небольшой гравийной
насыпи через Чону и углубилась в лес. Подобные переправы, каждую осень насыпают, как
правило, на небольшие, перемерзающие речки; весной же, в половодье, их, конечно, уносит
течением.
Вскоре, действительно, кончилась размазня, однако, хоть грунт и был покрыт не
растаявшим спрессованным снегом, это не сильно утешало водителя, потому что снег, по
которому всю зиму могли ездить тысячи машин, на весеннем солнышке размяк,
превратившись в обманчивое снежное болото, по виду ничем не отличавшееся от твёрдой
дороги. На ней машина разгонялась, а затем, совершенно неожиданно ухала в эти невидимые
ямы, ударяясь дном и вызывая при этом брань водителя.
Но вот показалась какая-то развилка.
— А, помню это место, вон туда они завтра поедут! — сказал водитель, смело беря
левее, на гораздо менее изъезженную дорогу. — Тут, километрах в шести отсюда, раньше
какая-то геологическая партия стояла, я в прошлый раз туда по ошибке заехал; кажется-то, что
главная дорога та, а не эта. А там добра!.. Чего только нет!.. Просто горы всякой техники,
дизеля, бытовки… в рабочем состоянии, и всё брошено! Этот на пикете сказал, они завтра
там какой-то двигатель забрать хотят.
И действительно, любой, не знающий дороги, непременно бы свернул направо, на более
широкую дорогу. Казалось, что всё было создано нарочно, чтобы запутать водителя. И когда
на «Чоне» мы пожаловались на эти идиотские указатели, расставленные явно не там, где
надо, хозяин ответил нам, что тут все кругом «свои» и знают, куда ехать.
— А эти, двое, с сумками, что, отсюда собираются дальше пешком идти? — никак не мог
поверить я.
— Ну, видимо, да.
В Полинином дневнике по этому поводу осталась запись:
«На Чоне, где мы останавливались обедать, оказалось двое таджиков, тоже
спешащих в Мирный на работу. Им придётся идти пешком, а мы едем с музыкой, нам
везёт.»
И правда, почему-то они, для кого попадание в этот «город мечты» было, можно сказать,
делом жизни или смерти, терпели лишения и неудобства, а мы, кто стремился туда просто
так, забавы ради, ехали туда в автомобиле, с музыкой и смехом.
Меж тем, солнце клонилось к закату, постепенно погружая лес во мрак. Спустя короткое
время, когда мы пересекали очередную марь, место, где деревьев почти что нет, слева от нас,
сквозь тощие кедры, мы увидели ту необыкновенную зарю, что обычно бывают только на
севере. Она полыхала поверх горизонта, тем насыщенным тёплым светом, который, казалось,
проникает в глубину души, согревая вас изнутри. «…Вот, мы уже почти в Якутии и, думаю, не
раз ещё такое увидим…»
Дорога вышла на профиль, который устремился по холмам сквозь таёжные дали в
бесконечность. Проведённый на карте по линейке, он, порой, пролегал по крутым склонам,
которые стали попадаться всё чаще и чаще, и дорога в этом случае сворачивала с него, чтобы
объехать непреодолимый подъём, а затем опять возвращалась в своё прежнее русло. Началась
холмистая местность, стали попадаться косогоры и частые подъёмы и спуски. Это, видимо, и
был тот самый перевал, отделяющий Якутию от Иркутской области.
После поездки в Туву, у меня, со словом «перевал» ассоциировались высокие горные
массивы, скалы и серпантины, и после того, как нам на Чоне сказали: «Там будет перевал, за
ним — Якутия», я ожидал увидеть здесь нечто подобное… Как жаль, ничего такого здесь не
было, я даже не заметил никакого знака, означавшего въезд в Якутию…
Мы стали двигаться несколько быстрее и, когда совсем наступила кромешная тьма,
выехали на открытую площадку, на которой виднелись какие-то сараи и топливные ёмкости.
— О, Двести Сороковой пикет! — обрадовались мы, что так быстро преодолели этот
участок дороги.
Однако, начав кружить здесь в поисках людей, мы никого не нашли.
— По-моему, тут никого нет, — произнёс, наконец, Владимир Петрович.
— По моему, тоже.
— Что-то не похоже всё это на Двести Сороковой, там, вроде, речка ещё есть…
Опять потянулась эта бесконечная дорога, казавшаяся замкнутым кругом, мы уже начали
сомневаться, что вообще когда-нибудь доедем до пикета, но вот, наконец, показалась речка, в
месте переправы заваленная брёвнами, за ней подъём… и долгожданный свет в окошке.
Увидев свет фар, нам навстречу вышел человек, судя по силуэту, высокий и крупный, и
пригласил в дом, задавая те же самые вопросы: почему мы так долго ехали и, вообще, что так
поздно оказались на зимнике.
Дома, в свете керосиновой лампы, мы разглядели его смуглое широкое лицо. Это был
тот самый человек, о котором нам рассказывали в Буре. Он сразу представил нам свою жену,
к моему удивлению, оказавшуюся молодой и обладавшую какой-то природной
привлекательностью. В её чертах просматривалось что-то такое нерусское, заимствованное
ею от своих далёких эвенкийских предков.
— А-а! Здравствуйте, это вы — Ирина? А у нас для вас письмо.
— Откуда, с Чоны?
— Нет. От ваших родных из Бура.
— Ой, интересно. Да вы садитесь, поешьте, сейчас я…
И пока мы наслаждались простым деревенским ужином, Ирина принялась читать
письмо, а её муж рассказывал нам о вверенных ему владениях.
— Вот, уже неделю без электричества живём…
— А что, до этого оно было? — изумлённо переспросил я.
— А как же! Сейчас просто дизель встал, а так-то, зимой мы всегда со светом живём,
Ирина для шоферов готовит, раньше прямо здесь большая плита стояла, а этим летом уже
новое помещение готово будет. Сруб стоит уже, вы мимо него шли, видели. Предстоит
отделка, работы много, на всё лето.
— И что же, вы здесь всё лето останетесь в полной изоляции?
— А что такого? Будем стройкой заниматься, а там по зимнику опять машины пойдут.
Лето, оно быстро пролетит. Да и вертолёты к нам летают иногда, где-то в месяц раз.
— Откуда?
— Из Мирного. Вот, может, недели через две-три прилетит, электрика привезёт, он
будет нам дизель налаживать.
— И что же? Вертолёт его сидеть ждать будет? Ведь за полчаса-то он не управится, или,
может, он тут целый месяц до следующей оказии куковать будет?
— Да ну нет, конечно! Вертолёт его быстро высадит и дальше до Непы пойдёт по
пикетам, а потом, через пару дней, на обратном пути заберёт его в Мирный. Главное, он бы
успел за эти дни наш дизель сделать, а то нам свет всё равно на стройке нужен, у нас там
пила, фуганок…
— А вы слышали про тех, двух, которые собираются с Чоны пешком идти?
— Да передали сейчас по рации про вас и ещё двух сумасшедших.
— У них ещё сумки. Как они собираются идти в такую даль?
— За неделю дойдут… — сказал Владимир Петрович. — Уже не холодно, не замёрзнут.
— Как раз, потом на вертолёте улетят, — продолжал я.
— Ну да! Вертолёта, может, целый месяц не будет, они что, так и будут здесь жить? Не-
ет. Придут вот, отдохнут денёк-другой, и я их дальше отправлю…
«Б-р-р», — думал я.
Ирина, прочитав письмо, принялась расспрашивать нас о своих родных в Буре и о нас
самих.
Затем хозяин, как водится, предложил нам остаться на ночлег, но Владимир Петрович, с
нетерпеньем рвущийся дальше в бой, отклонил это предложение.
— Да оставайтесь! Посидим ещё, — произнесла истосковавшаяся по общению Ирина.
— Ехать, ехать, ехать! Собираемся!
— Ну, как знаете… пошли, мы вас тогда проводим.
Задержавшись в доме, она нас догнала у машины:
— Подождите! Фото на память! Мы всегда фотографируем самую последнюю машину на
зимнике. Неделю назад ещё те машины фотографировали, никак не думали, что ещё кто-то
будет. Обычно, последними всякие КАМАЗы, «Уралы» проходят, а в этом году вот надо же —
«Нива!»
В ночном мраке сверкнула фотовспышка, и мы уехали…
На душе было то же самое странное чувство, как после Бура или Гашенки: казалось, что
этот дом, эти люди, с которыми мы только что говорили, всё, что минуту назад было так
материально, вдруг утратило реальность, окунулось куда-то в параллельный мир и исчезло за
перевёрнутой страницей книги… оставив лишь тёплое воспоминание… о прочитанном… а
может, о реальном событии… а может, вообще, о сновидении…
Я уже не силился понять, насколько реален этот миг настоящего, этот тёмный лес,
окружающий нас, и эта пустынная дорога, убегающая меж деревьев во мрак. А может, этой
дороги и вовсе нет? Это всё сон, или какая-то мистификация? «Б-р-р! Опасно давать волю
воображению!», — спохватился я, за уши вытаскивая своё сознание обратно в реальность.
Эта ночь выдалась кромешно тёмной, небо заволокло какой-то дымкой,
препятствовавшей проникновению лунного света. Долгожданного похолодания не было.
Снежная дорога продолжала «валиться» под колёсами, каждый раз пугая нас внезапным
падением в пустоту, а позднее и вовсе кончилась, опять уступив место той непроезжей глине,
к утру ставшей совершенно невыносимой. Началась вечная мерзлота, лес здесь стоял тощий и
не мог защитить снег от жарких солнечных лучей.
Одолеваемы сном и дорогой, мы, тем не менее, потихоньку двигались вперёд.
— На Сто Пятидесятом надо будет поспать, невозможно уже, — сказал водитель. —
Пикет там, правда, в стороне, до него километров десять от дороги будет, посмотрим, может
быть, заедем. Я в тот раз туда заехал по ошибке.
Однако до него было ужасно далеко, и лишь ближе к утру мы, наконец, достигли
поворота. Зрелище оказалось похожим на недавнее: таёжное редколесье, кромешная темень,
самая ужасная на свете дорога, поворот, напротив него, на «берегу» этого чавкающего месива,
чернеют обгоревшие, искорёженные остатки автобуса, когда-то служившего здесь
придорожной столовой…
— Видимо, была тут когда-то столовая, а два года назад, когда я здесь проезжал, её уже
не было, до этого ещё сгорела, — констатировал факт Владимир Петрович, а потом добавил:
— Так, туда, направо — на Мирный, прямо — пикет. Поехать что ли к пикету?
— Поехали к пикету, а то спать охота, невозможно, — проговорил я автоматически.
«Хорошо было бы доехать до пикета, — думал я тогда, — не мешало бы выспаться, прежде
чем въехать в совершенно незнакомый город, где у нас никого нет»
— А вдруг там, на пикете, уже никого нет? Ладно, посмотрим ещё, какая там дорога.
Дорога оказалась ужасной, ещё хуже, чем прежде, и он решил отказаться от этой затеи.
— Не-ет, по-моему, она тут вся такая. Это сейчас десять километров туда, потом столько
же обратно, изврат какой-то.
Он пытался развернуть машину, так и норовящую лечь на днище поперёк колеи.
«Всё. Пикетов до Мирного больше не будет, поспать не удастся», — подумал я. А
впереди был последний участок дороги. «Последний бой, он трудный самый…», подобно
этому он давался нам нелегко.
Мало-помалу начало светать, и это мглистое утро встречало нас сплошной облачной
пеленой на небе и повышенной влажностью, переходящей в морось. Дорога продолжала идти
то вверх то вниз, встречались возвышенности, покрытые более густым лесом, и ехать там
было проще, чего совсем нельзя было сказать о низинах. Заморозков этой ночью здесь не
было, и грунт раскис до такой степени, что ежеминутно грозил засосать нашу машину
целиком.
— Всё ещё какие-то болота… — пробормотал наш водитель, делая в этом слове, по
обыкновению сибиряков, ударение на последний слог. — Пора бы уже куда-нибудь
выехать…
Каждые десять километров мы оглядывались на оборотную сторону километровых
табличек, на них всё время значилась какая-нибудь неимоверно большая цифра: сто двадцать,
через два часа — сто десять километров… С каким боем эта цифра сдавала свои позиции! Всё
чаще стали появляться следы развернувшихся обратно машин, на что водитель заметил:
— Кошмар какой-то! Народ, видимо, хотел сунуться на зимник, да, проехав сто
километров, разворачивался… Бесполезно! Только топлива впустую нажжёшь! Вон, смотри,
опять следы… И это — Якутия! В тот раз я ведь где-то в это же время ехал, тут ещё и не
думало таять. Да что говорить, помню, когда я в Вилюйске ночевал, так там вообще сорок
градусов было, аж нос прихватывало!
И вдруг, откуда ни возьмись, навстречу нам выезжает УАЗик-«козёл», что показалось
настолько невероятно, что я потёр свои уставшие глаза, но нет, видение не исчезло!
— О! Машина! Куда он едет? — удивлённо проговорил я.
— Да, местный это. Там, какие-то повороты были.
Водитель той машины, был тоже немало удивлён: раскрыв рот, он взирал на нас своими
выпученными глазами. Мне стало смешно.
— Бедняга увидел транзитные номера! Ха-ха! Вот так и появляются всякие там легенды
о призрачных машинах, бесшумно проплывающих над бездорожьем в глухой тайге!
А всё-таки, главное в появлении этой машины было то, что на её номерах значилась
магическая цифра «14». Она могла означать лишь одно: мы уже не пропадём! Мы уже
находимся по эту сторону, и что бы ни случилось, будем двигаться только вперёд!
Вскоре нам навстречу прошла ещё пара машин, с такими же вытаращенными глазами
водителей. Цивилизация. Однако нам ещё предстояло пахать эти долгие-долгие вёрсты.
Возле одного поворота Владимир Петрович опять задумался. Что прямо, что направо —
дорога была распахана одинаково.
— Вон, смотрите, следы с поворота выходят… значит, эти машины, что сейчас нам
навстречу попались, отсюда вышли, — сказал я.
— Да я и сам чего-то не разберу… Ты не видел, что там, на указателе было?
Он сдал назад, вышел и поднял покосившийся фанерный указатель, ещё как-то
державшийся в остатках растаявшего сугроба. На нём крупными буквами краской было
выведено слово «ТРУБЫ» и стрелка, указующая направо, а чуть ниже — помельче: «на таас-
юрях»
— Я ничего не пойму, — наконец проговорил он — трубы на Таас-Юрях — туда, или
трубы — туда, а на Таас-Юрях прямо?
И указатель шлёпнулся в грязь своим фанерным лицом… Всё же, эта его участь была
лучше той, что постигла указатель «г БУР 9 км» — погибнуть под колёсами застрявшей
машины.
Затем водитель уселся в машину и попытался проанализировать прочитанное:
— Хрен его знает… какие-то трубы… короче, по-моему, тут надо ехать прямо.
Что ж, прямо так прямо! И вскоре мы вновь увидели подтверждение правильности
выбранного пути — всё тот же синий километровый знак. Разница в цифрах на его разных
сторонах была уже колоссальной, и до конца всё время оставалась какая-то мелочь,
пятнадцатая, потом двадцатая часть пути, но, несмотря на это, дорога не становилась легче, а
наоборот, чем меньше делался этот остаток, тем больше нам казалось, что мы его никогда не
преодолеем. И вот уже над нашими головами тянутся провода линии электропередач,
устремившиеся куда-то в цивилизацию; водитель говорит: «Вот ЛЭП, скоро будет Тас-Юрях»,
а коварная дорога, даже на самом последнем своём километре, как будто предвидя нашу
победу, всё же сопротивляется из последних сил, не ослабляя свою вязкую хватку.
Но машина, как лошадь, почувствовавшая воду, преодолела и этот последний километр
пути и победоносно выпрыгнула на насыпь, оставив позади себя синюю табличку, прибитую,
как и все другие знаки, прямо к дереву: «Автозимник Мирный — Усть-Кут ЗАКРЫТ для
движения автотранспорта с 07.IV»
Всего секунду я смотрел на это «надгробие» и куда-то за него, в бесконечность… А было
ли всё это? Бур и Яракта? Верхнемарково и Казарки? — Навряд ли… Передо мной была лишь
чахлая бледно-зеленая тайга, разделённая на две части полосой из бесформенной тёмной
массы, которая уходила туда, куда не было возврата. Восемьсот тридцать километров, это и
была Дорога, Которой Нет…
Автозимник Мирный — Усть-Кут закрыт… Табличка исчезла далеко позади и вскоре
забылась. На настоящей отсыпанной дороге автомобиль начал разгоняться, по подкрылкам
застучали прилипшие к колёсам комья глины, мы понеслись с бешеной скоростью —
шестьдесят километров в час! Начинало припекать солнце, на душе у нас было радостно,
начиналась весна. И это была уже не та весна, что преграждала нам путь, это была просто
весна, улыбающаяся и ликующая.
Водители встречных машин здесь уже не были удивлены нашим появлением на трассе,
— наша машина являлась обычным участником движения, она весело бежала по дороге,
поднимая за собой столб пыли, и уже, казалось, не было ей никаких преград!..
— Костя, ты, на всякий случай, поглядывай бензоколонку, а то не доедем…
…Ага, вот тебе и «никаких преград».
— В Тас-Юряхе, наверное, есть.
— Да, сейчас заправимся.
— А по-моему, мы его проехали, ведь дорога в Тас-Юряхе кончается, а там, где мы
выехали, уже столбик — семь километров стоял.
Водитель промолчал, продолжая ехать дальше. И тут я опять не поверил своим глазам:
впереди, на этой пыльной дороге появилась «Вольво FH-12»! Она мчалась навстречу нам,
сверкая на солнце своей новенькой красной кабиной, за которой была огромная,
двадцатитонная цистерна, тоже окрашенная в красный цвет.
— Закрывай скорей окно! — прокричал водитель, и, секунду спустя, этот красный
мастодонт, просвистев мимо, окутал нас облаком пыли, чудом разминувшись с нашей
«Нивой» на этой узкой дороге.
— Блин, чуть с дороги не спихнул!.. Как тут две такие разъезжаются?!
— Ничего себе! — думал я вслух. — «Вольво FH-12»… Давненько я таких машин не
встречал.
— Топливо на Тас-Юрях повезла. Несколько лет назад у них тут газ нашли,
месторождение разрабатывают. Повезло местным, раньше Тас-Юрях — такая деревня была, а
теперь этим якутам хорошие дома выстроили, работу дали. Дорогу вот построили.
Через шестьдесят километров дорога выходила на такую же пыльную автотрассу Ленск
— Мирный, где машины стали попадаться нам уже гораздо чаще. Среди них было несколько
таких же бензовозов Вольво и, что более удивительно, начали частенько попадаться
новенькие самосвалы СуперМАЗ с девяносто девятыми, московскими номерами. У них были
серые кабины, и они были похожи друг на друга как две капли воды.
— Вам куда ехать-то? — наконец поинтересовался водитель. — Я до Мирного
километров двадцать не доезжаю, уйду направо, на Вилюйск.
Я сомневался, не зная, что ответить. Может быть, поехать с ним дальше? Всё равно мы,
так или иначе, собираемся на Якутск… А вдруг, и на том зимнике это будет последняя
машина? Как мы тогда будем отсюда выбираться?.. А! Будь, что будет! Ведь, всё-таки мы
направлялись в Мирный!
— Тогда на повороте, где-нибудь там высадите…
Наше прощание было похоже на знакомство: посреди дороги, оно было таким же
стремительным, разве что между этими двумя событиями лежала целая тысяча километров и
три дня пути. Мы вытащили наши вещи на дорогу, ещё раз проверили, не осталось ли чего; и
он уехал.
В ответ на мой жест остановился СуперМАЗ с девяносто девятым регионом, однако он
мог взять только одного человека, и я его отпустил, так и забыв спросить, где же тут дорога на
Москву.
Тем не менее, спустя полчаса, мы уже едем в Мирный на каком-то микроавтобусе,
пассажиры которого почему-то на нас удивлённо смотрят. По-моему, они впервые в жизни
видят людей с рюкзаками…
— Скажите, а зимник на Якутск ещё действует? — обратился я к водителю.
— Не знаю, — ответил он.
— Не-ет, там уже во всю вода, с семнадцатого апреля закрыт, — сказал мне тогда один
из пассажиров.
«Так, — думаю я, — тот был закрыт с первого, а мы проехали двадцать третьего, ничего,
неделька на всё про всё у нас ещё есть…»
Тут, к моему изумлению, под колёсами машины стих гул гравия.
— О! Надо же! Асфальт!
— Да, асфальт, — пассажиры понимающе переглянулись.
Справа расступился лес, открыв вид на огромные терриконы, возвышающиеся на сотни
метров над поверхностью земли.
— О, а что это такое?
— Карьер, — опять с улыбкой переглянулись пассажиры.
Спустя несколько минут мы уже въезжаем на главную улицу города — Ленинградскую.
Здесь весна уже полностью вошла в свои права, по улицам везде и всюду бежали ручьи,
которые несли свои мутные воды к огромным лужам, раскинувшимся по всей ширине улиц.
Из-за вечной мерзлоты здесь не было дренажной системы.
Пешеходы далеко обходили эти лужи, а автомобили рассекали их на пониженной
скорости. В мои школьные годы, в то время, когда у нас на Первом Самотёчном была такая же
огромная лужа, от края до края, мы пускали по ней кораблики, а редкие тогда ещё машины
устраивали нам «на море шторм».
— Но ведь не была же та лужа из-за вечной мерзлоты? Да и вообще, причём тут Москва?
— спросите вы.
Эх! Да это я просто так…
Ура! Мы в Мирном! Это оказался обыкновенный город, с улицами, машинами и
автобусами. Они ездят по этим улицам, люди снуют по тротуарам, постоянно перепрыгивая
через лужи, жизнь кипит, как она кипит где угодно — в Москве или Братске. И какое кому
здесь дело до того, что кто-то, увязая в жидком месиве посреди глухой тайги, пытался
прорваться сюда, чтобы оказаться среди всех них, кто здесь уже давно или недавно. Для них
это не было достижением, а лишь обыкновенной будничной реальностью…
Первым делом мы направились по тому адресу, который нам дал Саша из Черёмушек. На
улице Гагарина, среди частного сектора мы нашли этот дом, но, видимо, произошла какая-то
ошибка, и люди там не знали того, кто дал нам этот адрес. У нас это вызвало стандартную
реакцию: «Ну и подумаешь!», ведь во время таких путешествий подобные случаи происходят
очень часто.
Пройдясь по городу, мы обратили внимание, что все многоэтажные дома здесь вместо
подвала стоят на множестве свай, и в просвете между ними можно увидеть, как по ту сторону
дома по улице ходят люди.
Возле подъезда одной из таких девятиэтажек была скамейка, и я присел отдохнуть, пока
Полина отправилась на поиски магазина, чтобы купить что-нибудь пожевать. От нечего
делать я достал свой сотовый телефон и с удивлением обнаружил, что сквозь глухую тайгу и
до этого города уже дошёл прогресс. Набирая сообщение, я думал удивить весь мир своим
местоположением, но оно упорно отказывалось отправиться в путешествие по электронным
сетям. Удивительная вещь: оказалось, что СМС здесь отправляются длиной только до ста
двадцати символов, а не в сто шестьдесят, как обычные.
— Ну что будем делать? — спросил я подошедшую Полину. — Надо найти интернет и
оповестить мир о наших приключениях, а затем выехать из города, поставить где-нибудь
палатку и завалиться спать, а то я уже не могу.
— Да успокойся ты! Я йогурт принесла!
Через полчаса, мы, опять взвалив себе на спины наши рюкзаки, бродили по улицам
этого города и, подражая прохожим, перепрыгивали через лужи. Интернет найти не
удавалось.
— Костя, об этом надо спрашивать молодых, им-то лучше знать. Смотри, вон видишь,
идёт парень в разноцветной куртке, давай его спросим.
Оглянувшись, я действительно увидел молодого человека, в красно-синей куртке, чем-то
смахивающей на автостопную.
— О! Вперёд! Давай ты будешь говорить.
Полина и я вслед за ней приблизились к молодому человеку.
— Извини, ты не подскажешь, где тут интернетом можно было бы воспользоваться?
Разговор с этим человеком завязался с полуслова, а наши рюкзаки и яркое одеяние лишь
разжигали его интерес к нам.
Паша, как он нам представился, был высокого роста и обладал приятной внешностью, к
тому же он оказался очень весёлым и общительным человеком с разнообразным кругом
интересов.
— Интернет? Сейчас узнаем…
Мы зашли в какой-то магазин по продаже компакт-дисков, в котором работал один
Пашин знакомый, но в этот момент его там не оказалось, а тётушка, сидевшая там за
компьютером, была не очень сговорчивой.
— Ладно, ещё чего-нибудь придумаем… Вы, вообще, куда дальше-то?
— Слушай, — обратился я к нему, — а ты случайно не знаешь, тут где-нибудь есть
хиповские тусовки, сквоты или что-нибудь вроде?
— Э-э, ребят, вы не туда попали, вы в Мирном, тут только я один такой неформальный.
А зачем вам?
— Да нам бы тут где-нибудь на пару ночей кости бросить, а то был один адресок —
обломался… Так что сейчас, в общем, «ку»…
Наступила минута молчания и колебаний…
— Эх, не знаю… вообще-то… да я-то не один живу, с мамой, а она у меня
придерживается таких, консервативных взглядов, понимаете?
— Ещё как! У меня такая же.
— Ладно, пошли, что-нибудь придумаем!
Лёд тро… (ой, это не отсюда)
— Короче так, — продолжал он, уводя нас по дороге к своему дому, — я представлю вас
своей маме как старых знакомых, запомните, мы с вами познакомились год назад, когда я был
в Москве.
Пашина четырнадцатиэтажка также стояла на сваях, как и все дома кругом, а внутри она
имела коридорную систему.
В квартире никого не оказалось.
— Слушайте, народ, такое дело: мне сейчас надо будет отойти, придётся оставить вас
одних, я тут маме записку написал. Когда она придёт, то вы ей ничего не объясняйте, а
просто эту записку покажите и всё. Запомните, зовут её Татьяна Егоровна, и мы с вами
познакомились в Москве! А я приду где-то часа в четыре…
— Знаешь, Паш, я думаю, давай, мы лучше это время где-нибудь погуляем, а потом ты
нас ей сам и представишь.
— Да, так даже будет лучше. Вы тогда оставьте рюкзаки, а через два часа встретите меня
у «Чупа-Чупса».
— Где?
— Ха-ха! Ну как же! Вы что, не видели эту голову Ленина посреди площади перед
Домом Культуры?
— А-а! Это так он у вас называется?
— Да. Только вы у пожилых людей не спрашивайте, где тут «Чупа-Чупс», а то у нас
много старых коммунистов. Обидятся.
— Ладно, пошли.
Без рюкзаков ходить по городу было необычайно легко, казалось, вот только подпрыгни
— и полетишь… Мы с Полиной не могли поверить в наше счастье:
— Круто, правда!
Такое, конечно, со мной случалось и раньше, но всё же это удивляет меня каждый раз,
когда оказывается, что вопреки всем предостережениям, можно вот так взять и впустить в
дом первых встречных, причём, с возможностью оставить их там одних. Вы скажете, что по
человеку видно, кто он такой, но, тем не менее, смогли бы вы так поступить? Я вам честно
скажу: — не знаю.
И вот, в условленный час мы стоим у памятника Ленину в центре Мирного. Лысая
голова мирового вождя пролетариата здесь возвышается на длинном квадратном постаменте,
и у некоторых может вызвать самые различные ассоциации.
— Привет, народ! Извините, что опоздал… Пошли!
— Так, мамы всё ещё нет, видимо, задерживается… Да, народ, вы, наверное, есть
хотите? Ща, тут что-то было, сказал Паша, хлопая на кухне дверцей холодильника. Войдя на
кухню вслед за ним, мы, казалось, попали в зимний сад - она была сплошь уставлена
различными экзотическими растениями, большими и маленькими. До чего же приятно и
необычно было вдруг оказаться на мягком диване посреди этой зелени, под свисающими
отовсюду листьями и просто расслабиться.
— Картошку будете?
Странный вопрос.
— Не-е, Полина, я умер и попал в рай!
— После всего пережитого я в это охотно верю.
Татьяна Егоровна, обнаружив нас с Полиной в квартире, казалось, ничему не удивилась.
— А! Здравствуйте, какими судьбами?
— Мам!..
— Да, да, я видела твою записку!
Она явно была в хорошем настроении, и мы быстро нашли с ней общий язык.
— Вы, небось, голодные?
— А, нет, спасибо, нас Паша уже покормил.
— Паша? И чем он вас кормил? Он себя-то покормить толком не может.
Вечером мы допоздна болтали с Пашей о том о сём, пока сон окончательно не свалил
нас с ног. Он много рассказывал о своём увлечении сноубордом, некоторое время до этого он
даже работал инструктором по этому виду спорта. Другим его увлечением было
времяпрепровождение с девушками, и, порой, он начинал расписывать достоинства то
одной, то другой. Прошлым летом он был в Москве и даже рассказывал совершенно
удивительную вещь, что доехал туда автостопом прямо от парома в Якутске, на КАМАЗе,
который якобы шёл из Якутска в Питер. Не знаю, с какой долей скептицизма следует к этому
относиться, но он заявлял, что вся дорога заняла семь суток. Знаете, после всего
произошедшего с нами, я готов поверить во всё, что угодно.
На следующий день сказалась усталость и физическое истощение. Проснувшись поздно,
мы обнаружили себя одних в квартире. Я решил оставить Полину, и пройтись по городу.
Направившись, как всегда, куда глаза глядят, я дошёл до объездной дороги, где кончается
городская застройка, а за которой километра на два раскинулся парк. При входе стоит
бетонная стела, символически изображающая кимберлитовую трубку. Это, как мне стало
известно, является излюбленным местом народных гуляний, благо в этом трудовом городе
они тоже случаются. Меж деревьев ещё лежал снег, в который постоянно проваливались
ноги, стоило лишь сделать шаг в сторону от тропинки. За парком располагались какие-то
гаражи и оживлённая дорога, пойдя по которой я оказался в аэропорту. Ради интереса, я
решил зайти внутрь и стал разглядывать самолёты через витринное стекло второго этажа.
Они взлетали и уносились куда-то в далёкие, неизведанные дали, навевая на меня
мысли о первой поездке в Америку, и то, как я через стекло также смотрел на самолёты в
аэропорту Нью-Йорка. Спустившись на первый этаж, я обратил внимание на забавную деталь
— длиннющую очередь, упиравшуюся в банкомат. «Ага, вот и отличие! Даром, что это —
очередь за деньгами, а не за колбасой». Где-то в середине очереди одна девушка обмахивалась
банковской карточкой, и не слышно было ничего из серии «Вас тут не стояло!» или «На всех
не хватит, за мной не занимать!» Здесь же неподалёку висело старое расписание движения
самолётов: «…Оленёк АН-24…Саскылах АН-24…Москва Ту-154…».
Целых шесть радостных весенних дней мы пробыли в Мирном. За эти дни произошло
одно интересное событие, в корне изменившее наши планы продолжить движение дальше на
восток, в сторону Якутска.
Утром следующего дня, мы с Полиной, ещё ничего не подозревая, пошли гулять по этому
замечательному городу. Солнце светило сквозь белёсую пелену, и было чуть прохладнее, даже
немного подморозило. По рекомендации хозяев, мы отправились посмотреть на это
рукотворное чудо — карьер, знаменитую кимберлитовую трубку, где добывают алмазную
руду. Не найдя туда дороги самостоятельно, мы, дойдя до аэропорта, где я побывал за день до
этого, попросили там одного прохожего указать нам дорогу.
Как многие люди, давно живущие на севере, он к окружающим был настроен
дружелюбно, и рассказал нам, что в своё время попал сюда по распределению, да так и
прожил в Мирном всю жизнь.
— Карьер-то уж закрыли несколько лет назад, больше не взрывают, слишком уж
глубокий стал, боятся, что весь город может туда обвалиться.
— Разве такое возможно?
— Так уж, глубина за пятьсот метров перевалила. Сейчас ведут добычу
экспериментальным, шахтным способом. Вон видите, — он подвёл нас к месту, откуда было
виднее — там такая круглая башня стоит, а наверху у неё как будто бы домик — это и есть
шахта.
— Ну а где же сама кимберлитовая трубка? — мне не терпелось увидеть то, куда может
обвалиться целый город.
— Её отсюда не видно, она как раз за горой, там, левее. Кстати, этой горы тут тоже
раньше не было, её насыпали за те годы, что существовал карьер. Вон, видите, там ещё
наверху экскаватор стоит, его туда как памятник поставили.
— А как туда пройти посмотреть?
— Так. Идите по дороге, обратно, в сторону города, вон туда, до моста. Видите, где
БЕЛАЗ едет? Там спуститесь вниз и пойдёте по белазной дороге прямо к карьеру, к смотровой
площадке.
— Большое вам спасибо, всего хорошего.
Мы пошли по дороге из аэропорта, и, когда уже собирались спуститься вниз, под мост,
возле нас, просигналив, вдруг резко затормозила какая-то «Нива». Я подавил в себе инстинкт
автостопщика сразу же кинуться к остановившейся машине, и тут мне в глаза бросился её
вишнёвый цвет и транзитный номер под задним стеклом… Невероятно!
— Здравствуйте! Вы что, в Мирном? — удивлённо взирал я на нашего старого
знакомого.
— Всё! Вода пошла, не проехать. Я тогда вас высадил, потом ещё сто двадцать
километров проехал и всё, река! Воды два метра!
— Вот это да! И что ж теперь делать?
— Что делать! Машину надо продавать вот, да домой лететь. Там меня работа ждёт.
— Вот та-ак…
— Ладно, вы что, едете или остаётесь, а то мы стоим поперёк дороги…
— Да тут у вас всё завалено, мы вдвоём не влезем. Да и всё равно, мы сейчас хотели на
карьер сходить. Вас как-нибудь можно будет потом найти?
— Там, напротив телецентра есть площадка, у них там авторынок, я сегодня с семи часов
там стоять буду, может подойдёт кто.
— Ну ладно, увидимся, счастливо!
Полина стояла рядом и молча наблюдала за этой сценой, а после того, как он уехал, мы с
минуту тупо смотрели друг на друга с раскрытыми ртами. Всё! Здравствуйте, приехали…
Три месяца назад, во время поездки в Эвенкию, мне, городскому жителю, многое там
казалось странным, удивительным и, отчасти, непонятным. Мне было интересно, как же в
этих местах, по ту сторону зимников, люди перемещаются летом, когда зимников нет? И в то
же время, я никак не ожидал сам оказаться запертым «по ту сторону зимников».
Спустившись под мост, мы присели там, в раздумьях на камушек. Интересно, что же
будет дальше? — думал я тогда, набирая эту СМС-ку:
#19/1 Narod!Ofigennaja novost'!Dorogi na Jakutsk net!Ura,tovariwi!Mi tolko
chto zdes,v Mirnom,vstretili nashu"Nivu",ona prodajotsa
#19/2 Voditel ot"ehal 120km i vernulsia,skazav,chto Viluj uzhe
poshel.Itak,dorogi dalshe net,nazad i podavno.Shlite smski v Mirnij
Полина же, в свою очередь, сделала у себя запись:
«Возвращаюсь сегодня к дневнику.
Сейчас повстречалась нам Нива, на которой мы приехали в Мирный
Водитель пытался прорваться на Якутск, но не смог. Дороги нет
Получается, что мы застряли в Мирном. Дороги на Якутск нет, и зимник на Усть-Кут
тоже размыло. Попытаемся поехать в Удачный, ибо больше некуда
Если вы хотите доехать до куда-нибудь на машине, то оставьте свою машину дома.
Дороги Туда нет , Обратно тоже,
Мы заперты в Якутии»
Читателя, имеющего скудное представление о географии этих мест, следует несколько
ввести в курс дела.
В местах, где мы оказались, всё-таки существует дорожная сеть, хоть и отрезанная от
остального мира. Самой южной её точкой является город Ленск — крупнейший в Якутии
перевалочный пункт с речного транспорта на автомобильный. Отсюда тянется пыльная
дорога на север, в Мирный, это, примерно, триста километров. Далее, ещё через сто двадцать
километров она пересекает реку Вилюй по плотине Вилюйской ГЭС, расположенной
неподалёку от посёлка Чернышевский, и уходит дальше на север до города Удачный, который
расположен совсем близко от полярного круга и, примерно, в пятистах километрах от
Мирного. Существуют ещё, конечно же, несколько небольших ответвлений в близлежащие
посёлки, например Айхал и уже известный нам Тас-Юрях. Кроме того, дорога до Вилюйска
уже отсыпана на всём своём протяжении и является зимником только по случаю четырёх (!)
переправ через реку Вилюй. Самая первая из них, у села Крестях и задержала так хорошо
знакомого нам водителя.
— Что, через Ленск по навигации? — предложил я. — Это же целый месяц ждать!
— Ну, как раз в Удачный съездим, а потом и в Ленск, к тому времени навигация и
откроется.
— Ладно, вставай, пошли к карьеру.
Мимо нас неслись огромные БЕЛАЗы, поминутно заставляя отскакивать в сторону, в
страхе быть обрызганными этим серо-жёлтым месивом из остатков кимберлитовой руды,
которая, как говорят, не застывает даже в самый лютый мороз. Мы обходили лужи по
наваленным в кучу трубам, да, к тому же, из-за потепления, наступившего во второй
половине дня, приходилось перепрыгивать через места, где можно было увязнуть по колено.
Эту грязь бывает сложнее всего смыть с обуви или отстирать с одежды.
На полпути нам на глаза попалось небольшое здание с большими окнами — весовая
станция. Гружёные рудой, исполинские БЕЛАЗы заезжали на весы и, мгновение спустя, уже
неслись дальше, под мост, по направлению к искусственным горам. Проходя мимо одной из
таких гор, мы посмотрели на её вершину, где красовался старый ржавый экскаватор, а под
ним огромными буквами было выведено: «КАРЬЕР «МИР». Но вот впереди показалась
небольшая, сколоченная из досок смотровая площадка, которая была расположена на самом
краю карьера. Поднявшись туда, мы огляделись…
Сказать, что этот карьер огромен, значит, ничего не сказать…
— Вот это ямка!.. Такого мне ещё видеть не приходилось!
Глубиной в пятьсот метров, эта «ямка» оказалась такой по размерам, что весь город
Мирный, видневшийся где-то далеко-далеко по ту сторону, мог бы свободно уместиться в
ней. Круглая при виде сверху, она имеет коническую поверхность с нарезанной на ней
«резьбой» — дорогой, серпантином уходящей на дно. Огромные самосвалы, которые
проезжали мимо нас, превращались там в едва различимые точки, спускающиеся и
поднимающиеся по склонам карьера. По правую руку от нас по склону тянулись какие-то
«ниточки», которые, огибая его рельеф, уходили вертикально вниз до самого дна. Эти
«ниточки» представляли собой стальные трубы, где-то полметра в диаметре. Ведь только что
мы с Полиной по таким же перебирались через лужи. Скорее всего, они предназначались для
откачки воды, скапливающейся на дне карьера. Один человек нам потом рассказывал, что
когда он работал диспетчером в аэропорту, бывало, что иностранные самолёты, проходя этим
коридором, запрашивали разрешения снизиться, за тем лишь, чтобы посмотреть поближе на
это чудо света.
Несмотря на то, что карьер был уже давно закрыт, и никаких взрывных работ в нём уже
не производилось, жизнь в нём ещё кипела — вывозились остатки руды, осыпающейся со
склонов, и этой руды, вместе с той, что уже успели заготовить раньше, хватит горно-
обогатительным фабрикам еще на годы вперёд.
Вечером, на обратном пути, я встретил Владимира Петровича в условленном месте. Он
сидел там в своей машине и скучал.
— Ну что там у вас случилось то?
— Да чего, — ответил он, — вода во всю, не проехать. Река пошла. Как там это место
называется, Крестях, что ли?
— Да не знаю я тех мест.
— Ну вот, я только хотел уже, было, на лёд выехать, а мне там сзади фарами мигают,
думаю, чего им надо? А они мне и говорят: «Ты что! Куда ты полез! Там же два метра воды!
Машину утопишь!» Ну и всё. Поехал в Ленск, там, говорят, до навигации ещё месяц, а я не
могу столько ждать, у меня тогда весь год — псу под хвост. Ну, думал как-нибудь её оттуда
самолётом отправить, да говорят, что все рейсы всё равно через Мирный. Потом вот, приехал
в Мирный. В аэропорту с дежурной так поговорили, я ей ситуацию объяснил, и, говорю, как
бы мне, мол, с лётчиками переговорить. Она сказала вот завтра подойти, сведу я тебя с
лётчиками. Ну, вот сейчас в аэропорт приехал, а там уже другая дежурная, эта, вообще, и
разговаривать не захотела… Короче, продавать её надо, да и дело с концом.
— Жалко продавать-то, наверное?
— А чего ещё делать то? Ставить её тут где-нибудь, а потом за ней приезжать? Это тогда
ни машины, ни денег не будет. Да, тоже, хрен тут продашь эту машину.
— А что такое?
— Да, чёрт ногу сломит! Она же не зарегистрированная, а значит, её не переоформишь.
Надо делать это в Челябинске, в автомагазине, или по месту жительства, в Магадане, ставить
там на учёт, а затем продавать.
— Выходит дело, что это никак нельзя сделать?
— Да по идее можно так: я договариваюсь тут с покупателем, оставляю ему машину,
забираю деньги и улетаю домой, там я заочно ставлю её на учёт, затем снимаю с учёта и
высылаю ему сюда документы. Только получается, что при этом он мне должен как бы
доверять: а вдруг я ему не вышлю документы, или, вообще, заявлю об угоне. И это главное.
Можно, конечно, сумму разделить пополам, но, всё-таки, мало кто на это пойдёт. Я и продаю
её недорого, тут уже многие: «Всё! Всё! Пошли оформлять!», а как узнают что к чему, так сразу
на попятную: «Ну-у, не знаю, подумать надо…». Пару человек сказали, что, может, завтра ещё
подойдут. Мать тут тоже, всякого барахла надавала. Куда это всё девать? Блин, тоже, машина
эта — чемодан без ручки! Прям, не знаю, что и делать!
— Да-а, ситуация…
— Слушай, а у тебя права-то есть?
— Не с собой, но если надо, то будут, а что?
— Да, думаю, если никак не получится продать, может, перегнать её потом, по
навигации…
— А, ну это было бы здорово!.. Вон, кто-то к нам идёт…
— Ну чего, не продал ещё? — к окну машины нагнулся какой-то человек, видимо
потенциальный покупатель.
— Да какое тут…
И Владимир Петрович принялся опять излагать то, о чём он только что говорил мне — о
чемодане без ручки, о документах и об этих таких-растаких зимниках, которые потаяли.
— Да-а, как же ты так влетел то? Раньше чуть-чуть надо было ехать, а теперь всё. На
Саскылах вон, есть зимник.
— Это куда?
— Да это я так сказал, это на север, дальше, за Удачный, тот зимник тупиковый и дальше
там вы никуда не выедете.
— А до какого числа он действует? — поинтересовался я.
— Да, обычно, что-нибудь до середины мая.
— Интересно, что там.
— Да я же вам говорю, там всё, тупик, никуда оттуда не уедете, только назад!
— Да я так, для себя спрашиваю, я не с ним.
Ради справедливости надо признать, что мысль о перегоне машины меня чрезвычайно
занимала: «Круто! Супер! Во покатаемся! Хоть бы он её не продал!» Кроме этого, меня
волновала мысль о зимнике на Саскылах: «Интересно, где это? Вот бы на карту посмотреть!»
Позднее мы с Полиной сидели на Пашиной кухне, под сенью домашних растений, и
рассматривали Атлас СССР.
— Ничего себе! — воскликнул я. — Гляди, Саскылах аж вон где! Там по зимнику ещё
столько же, как отсюда до Удачного за ним ещё Оленёк, Жилинда, Эбелях, да по-моему, тут
тысяча километров с лихвой будет. Вот бы туда сгонять! Да, конечно, на «Ниве» в Магадан —
это тоже не плохо, но всё же.
— Знаешь, даже если мы будем перегонять Ниву, я до навигации всё равно хочу в
Удачный съездить. Можно будет прямо на ней и поехать.
— Нет, спасибо, не надо. Бензин ещё жечь. Да и нервотрёпка лишняя. Другое дело, если
её в Ленске где-нибудь поставить, в порту, например… Ладно, завтра всё будет ясно.
На следующий, четвёртый день нашего пребывания в Мирном мы решили посетить
местный краеведческий музей. Оказалось, что он, как и всё в этом городе принадлежит
компании «Алроса». Несмотря на то, что мы надеялись увидеть нечто необычное, наподобие
Алмазного фонда, он, к сожалению, не превзошёл наших ожиданий. Обычный бесплатный
заводской музей. А поиски настоящего краеведческого музея в этой столице алмазного края
так и не привели к успеху.
После этого мы бродили по местным магазинчикам и по рынку, изумляясь здешним
ценам, в полтора-два раза превышающим московские. Здесь нас также удивлял довольно
напряжённый, рабочий ритм жизни в этом городе, удалённом, казалось, отовсюду. В этом
ритме было что-то московское, никак не походившее на небольшой, затерянный где-то в
тайге городок.
Возвращаясь домой, мы опять увидели нашу многострадальную «Ниву» возле
телецентра.
— Ну, как у вас дела сегодня? — поинтересовались мы.
— Да был тут один, вроде как согласен взять на том условии, что он мне половину денег
сейчас отдаст, вторую половину он мне потом вышлет, когда документы получит. Говорил,
вот вечером подойдёт.
— Ну ладно, удачи вам! — и мы с Полиной опять пошли разглядывать Атлас СССР.
— Да-а, — говорил я за этим занятием, — тут до Саскылаха два локтя по карте…
— А там дальше что-нибудь есть? Дай я посмотрю.
— Есть. Море Лаптевых. Интересно, оттуда можно как-нибудь на Тикси выскочить? Эх!
Вот бы туда! Там, наверное, уже тундра! Я хочу увидеть тундру! И это огромное устье Лены!
— Вот, тут есть карта этих поясов. Мирный считается — тайга, Удачный прямо на
полярном круге, там лесотундра, а Саскылах прямо на границе тундры и лесотундры. Все эти
острова в устье Лены — это уже, вообще, арктическая пустыня.
— Нет, а всё-таки, — не унимался я, — можно как-нибудь от Саскылаха выскочить на
Тикси? По сравнению как отсюда до него, так там вообще рукой подать!
— Да, тут между ними вот что-то есть, Усть-Оленёк, ещё тут какой-то Склад есть…
должен же там кто-то ездить?
— К нам там вчера один подходил, который мне про этот зимник-то и рассказал, так он
говорил, что это тупик, оттуда только назад…
— Да ну чего ты! Поедем, посмотрим… В случае чего, вот тут есть какая-то Юрюнг-Хая,
якорёк обозначен, отсюда и уплывём в Тикси, должно же тут что-нибудь ходить! — и Полина
обвела пальцем дугу вокруг дельты Лены.
Да. Этой чертой Полины я до сих пор не перестаю восхищаться. В ответ на эту реплику я
не сказал ничего, я даже не стал обращать её внимание на то, что море ещё долго будет
сковано льдом, а даже и при свободном ото льда море, не известно осталась ли там хоть
какая-нибудь навигация. Её совершенно не страшило то, что за нами однозначно растаят все
зимники, хотя, впрочем, терять-то нам было уже нечего.
На следующий день, выйдя в город, мы уже не обнаружили Владимира Петровича на
своём месте. Он также не появился и через день. Видимо, наш знакомый всё-таки смог
продать свой «чемодан без ручки» и улетел домой. Мы, в свою очередь, тоже определились со
своим маршрутом и стали собираться в дорогу.
— И каков же теперь ваш планируемый маршрут? — наверняка спросите вы…
— Полина! Тут народ спрашивает, куда мы поедем?
— В Тикси! — ответила она, не задумываясь, и, немного погодя: — Короче, сейчас пока
до Удачного, а там посмотрим…
Первого мая, в День всех трудящихся, ярко светило солнце, и было тепло. В городе
Мирном стояла праздничная атмосфера, люди неспешно прогуливались по улицам, а их дети
резвились на площадках, провожая изумлённым взглядом двух ярко одетых человек с
рюкзаками, уходивших в сторону объездной дороги. Там эти двое принялись махать
автомашинам, так же неспешно проезжавшим в этот день по улицам города.
Вдруг, напротив них, по ту сторону проезжей части притормозила одна грязно-бежевая
«копейка»:
— Куда? — это оказался типичный праздничный «бомбила».
— На север!
— Куда на север-то? Говори, сколько километров?
— Ну… километров тысяча.
— А-а! Понятно, — проговорил он и продолжил своё броуновское движение по городу.
— Гляди, понятливый попался…
© Костя Савва. 2002 г. savko@mail.ru
Вы читаете этот текст на сайте Академии Вольных Путешествий.
Вернуться в раздел "Творчество разных авторов" на сайте АВП.