Григорий
КУБАТЬЯН (С-Петербург)
Проект «НЕИЗВЕСТНЫЙ МИР».
Мои искренние попытки «жить как все» отчего-то не приносили успеха. Подъемные краны в фирме, где я работал, продавались плохо. Девушка, за которой я ухаживал, относилась ко мне и моим увлечениям настороженно. Зато ее занимавшийся политикой отец предложил мне отправиться в Ирак, чтобы поддержать в качестве «живого щита» режим Саддама Хуссейна. Не то, чтобы я был сторонником диктатора, но побывать в Ираке было интересно. И еще хотелось вновь погрузиться в волнующую стихию неопределенности и авантюры. В ущерб подъемным кранам я превратил свое офисное рабочее место в штаб-квартиру неофициального общественного движения защиты и поддержки Ирака и собрал целый коллектив желающих отправиться протестовать против американской агрессии. Но потенциальный тесть-политик не сдержал слова и не смог отправить нас всех в Ирак. Может быть к лучшему, поскольку вторгшиеся в страну американцы не церемонились с протестующими иностранцами и бомбили их также, как и прочих иракцев.
Меня же вскоре уволили (вполне обоснованно), поэтому появилось время на разработку нового проекта. Теперь я намеревался отправиться автостопом вокруг света, посещая самые неблагополучные районы планеты, чтобы организовывать там выступления и фотовыставки на тему мира и добрососедских отношений. В этом меня решил поддержать мой старый знакомый Юрий Болотов, специалист по информационной и прочей безопасности, бывший морской штурман, в последнее время работавший охранником в ночном клубе. Ему, также как и мне, было нечего терять.
На новый проект мы долго искали спонсоров и даже достигли в этом некоторых успехов. Удалось получить 1000 долларов и скидки на снаряжение - спальные мешки и палатку. Бюджет экспедиции вновь оказался невелик, но к режиму экономии нам было не привыкать. К тому же мы надеялись найти новых спонсоров по ходу движения. Запаслись рекомендательными письмами, сложили рюкзаки и отправились в путь.
Официальный старт из Петербурга был назначен на 1 июня 2003 года. Прошел он без помпы, без журналистов и провожающих. В этот день мы вообще были в Ярославле, навещали друзей. Но все-таки «пиаром» стоило заняться, иначе наши шансы найти спонсоров были бы невелики.
Получив визу Грузии в Москве, мы отправились на юг и достигли Воронежа. Там дали интервью газетам «Моё» и «Комсомольская правда». Выступили с рассказом на филфаке ВГУ, встретились с ребятами из Российского союза молодежи. Выяснилось, что в Воронеже живут хорошие люди, и еще там самое вкусное мороженое.
В Таганроге нас снимало местное телевидение: «22 канал» и «RenTV». На всякий случай мы зашли в редакцию газеты «Таганрогские известия». Там сидела одинокая тетка и жевала бутерброд. Мы предложили ей взять интервью у известных путешественников, но она наотрез отказалась, сославшись на то, что у нее обед. Что ж, это была уважительная причина. А вообще Таганрог порадовал гостеприимством и красотой местных девушек.
В прекрасном городе Краснодаре на трамвайных остановках росли черешня и тутовник - факт весьма удивительный для нас северян. Мы дали интервью на радио, а местное телевидение снимало нас аж трижды, но народ на улицах все-таки не узнавал. Это был слишком большой город.
При пересечении Краснодарского края нас подвозил водитель, владелец сыроваренного производства. Всю дорогу он делился секретами сыроварения, а на прощание подарил два внушительных бруска сыра, отчего на несколько дней мы сели на сырную диету.
На юге вдоль дорог нам часто встречались фальшивые милицейские машины из фанеры, чтобы пугать пьяных водителей в ночное время. Остроумная идея - настоящий милиционер спит дома, а служба идет.
Доехали до Буденновска. Осмотрели больницу, которую в свое время захватили террористы. Это произошло ровно 8 лет назад 14 июня 1995 года. Говорят, было убито от 150 до 200 человек, в основном мирные жители. Боевики тогда потеряли лишь 12 человек и ушли безнаказанно…
Вечером мы добрались до КПМ «Затеречный» - «последнего форпоста России», как назвали его милиционеры. Нас хорошо приняли, накормили. Увидев рекомендательное письмо, сказали: «О, письмо от правительства: надо помогать!.. Мы как раз помогаем, можем себе галочку поставить», - и подсадили на ночной автобус до Махачкалы.
В столице Дагестана нам впервые за поездку крикнули «Эй, мистер!» Мы с Юрой поздравили друг друга: «С почином!».
На улицах Махачкалы встречались забавные надписи. Например, вывеска: «Оптово-розничный исламский магазин» или реклама на троллейбусе: «Подпишись! Сделай себе подарок на судный день! Газета для мусульман Нурул Ислам». Объявление: «Требуется девушка с сознанием компьютера». Наконец, огромные надписи на крыше домов: «Перестройка», «Гласность», «Демократия», «Социализм».
На выезде из города нас остановили местные гаишники. Оказывается, они видели про нас передачу по телевидению и горели желанием помочь. Задержали автобус, шедший до границы с Азербайджаном, и строго сказали водителю: «Это важные люди из Москвы. Нам дано указание им помогать. Довезешь их до границы и денег не возьмешь. Понял?!» Водитель согласился.
Со стороны Дагестана не было пешего перехода. Пришлось проехать двести метров на маршрутке, за 20 рублей с человека. Я дал деньги, но водитель Мага, узнав, что мы путешественники, деньги вернул, да еще угостил пирожками. Российские же таможенники, услышав про автостоп, зачем-то дали нам 80 рублей, усмехаясь: «Берите-берите. Если где скажете, что таможенники вам денег дали – никто не поверит!»
Но на азербайджанской стороне нас не пропустили. Азербайджанцам не понравилась моя армянская фамилия Кубатьян. Азербайджан и Армения враждуют из-за Нагорного Карабаха, и армянам въезд на территорию Азербайджана запрещён.
Моя славянская внешность, российский паспорт и куча рекомендательных писем не убедили пограничников в нашей благонадежности. Мы с Юрой долго уговаривали азербайджанцев, но безуспешно. Единственное, чего мы добились – нас посадили в автобус, идущий обратно, в Махачкалу. Оставалось лишь ехать в Грузию, теряя время на объезд Чечни. Огромные портреты президента Алиева ехидно глядели нам вслед.
Автобус шел всю ночь, а мы мирно спали, ожидая что утром окажемся в Махачкале. Но проснулись в... Хасавюрте, на границе с Чечней. Хасавюрт встретил зловещим молчанием гор и жалобным блеянием овец. Магазины и лавки не работали. Лишь в одном месте мы заметили сделанную от руки вывеску, свидетельствующую о том, что жизнь в городе еще теплится: «Самые лучшие аквариумные рыбки во дворе у Магомета» - вот уж действительно товар первой необходимости.
Было раннее утро, и мы решили побыстрее выбраться из этого места. Не смотря на весь свой авантюризм, искать приключений в Чечне мы не хотели. Пока судорожно искали выход из города, увидели огромную надпись на заборе: «Единственный путь к спасению - ИСЛАМ!».
Мы все-таки выбрались из Хасавюрта. Дагестанские гаишники все-время нам помогали, подсаживали в машины, и уже к вечеру мы оказались в Ставрополье в станице Курская. Нас пригласил в гости Володя, водитель КАМАЗа, нелегально перевозящий ворованное топливо из Чечни в Россию. За товаром он ездил без документов, но с деньгами, поэтому на постах его не трогали. Дома у коммерсанта хранился гранатомет, пистолет и тесак невероятных размеров. «У меня обе дочки-школьницы умеют стрелять из гранатомета. Я их на полигон вожу. Сами понимаете, живем как на вулкане!» - сказал нам Володя.
В Ставрополье нас несколько раз останавливала милиция и военные - проверяли документы и содержимое рюкзаков. Но не обнаружив ничего запрещенного благополучно отпускали. Очень быстро мы достигли грузинской границы.
Утренний дождь немного испортил настроение, но в целом дух сохранялся боевой. Мы с Юрой шли пешком по военной грузинской дороге. Пограничный переход работал с 7 утра до 7 вечера. Проходить пешком не разрешалось. На таможне искусственно создавались пробки, чтобы тот, кто торопился, вынужден был дать взятку пограничникам. Местные жители пугали, что «на таможне из нас выпьют все соки», а в Грузии будет еще хуже, но мы пересекли границу без неприятных происшествий.
Добрались до городка Пасанаури. Там как раз резали баранов - шел грузинский праздник Ломисоба. Нас пригласили выпить вина и попробовать вареную баранину. Добро пожаловать в Грузию! Мне впервые довелось увидеть весь процесс приготовления мяса, начиная с погони за живым бараном, его убийства и разделки. Впечатление сильное: барана настолько жалко, что есть мясо уже не хочется.
Под вечер мы приехали в Тбилиси. Прошли несколько шагов по улице, как вдруг перед нами остановилась машина, а из нее, как черти из коробки, выскочили местные комитетчики. Предъявили какие-то удостоверения и потребовали показать наши паспорта. Все произошло так быстро, что сперва мы приняли их за грабителей, о чем им прямо и сказали. Комитетчики обиделись и тут же нас отпустили, сказав, что в нашем Петербурге преступности больше, чем во всей Грузии вместе взятой.
Мы долго искали место для ночевки и нашли огромный стадион. Здесь продавали мебель. Даже не пришлось ставить палатку: нам предложили выбрать любой из диванов – вон их сколько здесь дорогих импортных! С таким комфортом мы давно не спали.
На следующий день мы гуляли по столице Грузии. Главное было глядеть под ноги, чтобы не провалиться. Кто-то утащил все канализационные люки, наверное, чтобы сдать в пункт приема металлолома. Вокруг было много запущенных домов, в которых жили беженцы из Абхазии и Южной Осетии. Здешние обитатели не отличались чистотой и аккуратностью, видимо полагали, что это жилье временное и заботиться о нем не надо.
Мы спросили у прохожего старичка лет шестидесяти: «Как пройти в Старый город?» Он задумался: «Старый город?.. А-а-а, это вам надо туда, где раньше рельсы были. Сейчас их сняли. Когда-то там ходили трамваи, но я этого не помню... Я тогда маленький был…» Несмотря на столь путаное объяснение, Старый город мы нашли.
Тбилиси со своей старинной архитектурой и аристократическим духом мог бы стать Меккой для русских туристов. Очень жаль, что в угоду мировым "глобализаторам" политики двух наших стран решили рассориться, заодно поссорив и народы. Впрочем, никакой агрессии со стороны местных жителей не было, наоборот, относились к нам очень хорошо.
Выбравшись из города, мы двинулись на Мцхету, одно из наиболее духовных мест Грузии. Нас подвезли Звиад и Гиви, работавшие в детском доме неподалеку от Мцхеты. В детском доме был праздник, преподаватели и воспитанники постарше пили вино, играли на тандуре (струнный музыкальный инстумент), пели грузинские песни и танцевали. Мы выпили за дружбу России и Грузии. А я впервые узнал, что лезгинка – вовсе не грузинский танец, а северокавказский (лезгины и грузины ничего общего не имеют). Ночью практически по всей Грузии отключали электричество, так что спать мы легли при свете свечей.
На следующий день мы посетили священные церкви Свети Цхавели и Чжвари в Мцхете. В первой, по преданию, хранится часть одежды Христа.
Водитель КАМАЗа, что нас подвозил, Амиран, пригласил к себе в гости в деревню Корбоули. Это было в стороне от нашего маршрута, но соблазненные рассказами о расположенных там горных монастырях, мы отправились к нему. По дороге остановились в заведении, на котором висела корявая вывеска «Super Khachapuri». Хачапури, печеные мучные лодочки с маслом и с сыром, и вправду оказались супер. Во дворе заведения стояла клетка с настоящим медведем гризли. Местные жители любят рядом с закусочными или ресторанами сажать в клетки пойманных диких зверей (медведей или волков). Ресторанам реклама, но только животных жалко.
Добравшись до деревни, Амиран оставил КАМАЗ разгружаться, а нас на собственной Ниве отвез в горы к монастырю Джручи (XI века). К сожалению, во время землетрясения монастырь сильно пострадал, и сейчас там живут всего два монаха. Ведут свое хозяйство: разводят кур, овец, коров, пчел. А в горах поблизости живут волки и периодически воруют монастырских коров.
Вернувшись в деревню, мы отправились на КАМАЗе на рыбалку. Амиран захватил с собой деревенских ребят, которые почти полностью заполнили кузов самосвала. У нас кроме прочего снаряжения была рыболовная сеть, и ребята прошлись ею по реке как бреднем. Амиран активно руководил процессом, и за полчаса нам удалось набрать целый мешок рыбы. Потом рыбу пожарили и для всех рыбаков устроили банкет в доме Амирана. К рыбе сами собой появились лаваши, овечий сыр, соленые перцы, чача. В общем, было здорово, но Амиран на радостях напился, так, что на следующее утро с трудом мог встать из-за тяжелого похмелья. А когда он вывозил нас на трассу, КАМАЗ остановили полицейские и чуть не отобрали у нашего дышащего перегаром водителя права. Гостеприимство - это прекрасно, но меру все-таки знать надо.
Через некоторое время мы добрались до Боржоми. Вообще-то мы не планировали там задержаться, но судьба решила иначе. Решив изучать грузинский язык, мы переписывали забавные крючковатые буквы со всех надписей, продублированных по-грузински и по-русски (или хотя бы по-английски). Случайно остановились возле школы и начали заносить новые буквы с вывески на стене в тетрадку. Из дверей школы вышел человек, поинтересовался, что мы делаем, и тут же предложил нам подарить таблицу грузинского алфавита. Это был директор русскоязычной школы №3 Отари Федорович Маградзе. В этой школе мы остановились на два дня. Несмотря на трудные времена (в Грузии вообще и в русскоязычной школе в частности) Отари Федорович устроил целый пир в нашу честь. За столом присутствовали учителя и молодой американец. Последний преподавал в школе английский язык. В США существует программа культурной экспансии. Суть ее в том, что молодые американцы под предлогом благотворительности отправляются в страны третьего мира преподавать английский язык. За свою работу они получают небольшие деньги, но зато в перспективе могут получить хорошую работу в правительственных структурах США, например, в разведке или в ФБР. В странах же, «окультуриваемых» американскими эмиссарами возникает прослойка «элиты» - говорящей на английском языке образованной молодежи - которая в дальнейшем станет «менеджментом» колониальной администрации. При этом сама колония будет считать себя независимой, а своих заокеанских хозяев - лучшими друзьями. Что ж, Грузия не первая и не последняя жертва этой политики.
За столом звучало сразу три языка одновременно: грузинский - на котором общались учителя с американцем, русский - на котором учителя общались с нами, и английский - на котором с американцем общались мы. Звучало много тостов «за дружбу между народами», но видимо каждый из присутствующих про себя понимал, что в нынешней политической ситуации у всех трех стран настолько разные интересы, что такая «дружба» остается понятием из разряда философских абстракций. Уж лучше выпить «за дружбу между людьми».
После обеда мы ходили гулять в местный заповедник. Природа в Боржоми просто потрясающая - леса, горные ручьи, река Кура, бьющие прямо из под земли минеральные источники. Можно гулять по Боржоми, пить Боржоми и купаться в нем же. В последние годы в город не приезжали русские туристы, как это было раньше, а иностранцев было слишком мало, чтобы восстановить пошатнувшуюся экономику одного из самых известных курортов СССР и Царской России.
В Боржоми сохранился бюст Сталина, встречались названия: «мост им.Сталина», «плошад Сталина» (именно так как написано), «улица Сталина» и даже «Stalin street». К великому вождю отношение здесь почтительное. Есть в боржомском парке и дача Сталина. Раньше в святая святых вход простым смертным был заказан. Сейчас дача находится не в лучшем состоянии, ее второй этаж сдается туристам, готовым выложить примерно тридцать долларов за ночь. А на первом этаже можно осмотреть апартаменты вождя, его письменный стол и даже собственноручно вбитый гвоздь, на который он вешал свою фуражку.
В Боржоми мы потратили все грузинские лари. Из припасов остались две бутылки минеральной воды и хлеб. Зато по дороге нам встречались интересные люди. Например, браконьер и бывший бандит Тимур. Он остановился сам, несмотря на то, что в его машине уже сидели четыре человека, лежали мешки и электроудочки. Раньше Тимур занимался контрабандой оружия с России и Украины - скупал пулеметы и автоматы у вороватых армейских прапорщиков. Во время войны в Осетии спрос на стволы был высок. Нынче Тимур находился в розыске во многих крупных городах и России, и Украины, но за пределы Грузии больше выезжать не собирался.
У Тимура что не фраза, то афоризм. Увидел в деревне свинью: «У-у-у, свинья! Знает технику безопасности, за деревню не выходит! Но я эту свинью запомнил, попадется она мне - зарэжу!» Увидел турецкую крепость: «У-у-у, турки! Эх, меня бы сейчас в двенадцатый век, я бы из СВД с той сопки всех турков бы пострелял» Заговорили о Шеварднадзе: «У-у-у, Шеварднадзе! Белая лиса! Кощей Бессмертный, чтоб ему! Если меня власти достанут, уйду в горы с автоматом. Устрою им - легенды будут складывать!»
Приехав в Аспендзи, мы зашли в ресторан попросить соли. Нам дали мешочек с солью, а заодно угостили чакапули – вареной бараниной и еще подарили бутылку чачи. Что теперь с ней делать? Мы уже устали от пьянства, побочного эффекта грузинского гостеприимства. Решили оставить, чтобы мыть руки.
Ночью мы поставили палатку возле озера Цунда. В озере должна была быть рыба, но ставить сеть уже не было желания: темно, да и вода холодная. Бросили сеть прямо возле берега, придавив край камнем: «Авось, попадется что-нибудь глупое». Утром в нашей сети оказались два здоровенных карпа. Вот уж не ожидали! Пожарили их на костре и пошли дальше пешком в сторону Вардзии, к пещерному городу времен царицы Тамары.
В пещеры Вардзии нас пустили бесплатно. Еще бы, первые русские за последние десять лет! Вардзия – это город, вырезанный внутри скалы. Его жители таким образом успешно прятались от врагов. Но из-за землетрясения от скалы откололся кусок, и прятавшийся в камне город стало видно. Сейчас там находится действующий монастырь, живут монахи.
По дороге в Ахалкалаки можно увидеть много любопытного, например, железнодорожный вагон установленный вместо моста через реку. Или надпись «Соки, Пиво, Сахар» на лотке, где стоят канистры с бензином и машинным маслом. Или странную вывеску «Хлеб. Принимаем на заказ» на ларьке с хлебом.
В Ахалкалаки живут армяне. В лавке с аудиокассетами мы попросили кассету с грузинской музыкой, на память, раз уж уезжаем из Грузии, но там продавалась лишь армянская, русская и американская музыка. Рядом с городом находится гора Абул. Старожилы рассказывают, что в советское время внутри нее находилась секретная ракетная база. Вход в нее открывался как пещера Али Бабы: часть горы отъезжала в сторону. Сейчас эта база «законсервирована». Что это значит - то ли там обосновались американцы, то ли грузины решили устроить ночной клуб - мы так и не поняли.
Возле границы с Арменией находятся несколько русских духоборских деревень: Орловка, Спасовка и т.д. Духоборцев принудительно выселили сюда около 160 лет назад за то что они не признавали церквей и попов, предпочитая общаться с Богом без посредников.
Машин в этих местах почти не было, и мы шли пешком. Навстречу нам ехал УАЗ с двумя братьями армянами Вачиком и Рачиком. Местные бизнесмены ехали за молоком для сырного производства. Хотя братья направлялись в другую сторону, мы решили поехать с ними, времени у нас было много, к тому же хотелось посмотреть, как делают сыр.
Духоборцы жили в приземистых мазанках с крышами из дерна. Внутри все как в дореволюционной России: русские печи, деревянные ложки, прялки, чугунки. Есть в доме и специальное помещение для молитв: темный закуток с небольшим окном наверху. Луч света бьет прямо в окно - это Бог. Ему и надо молиться, а не иконе, и не идолам. Духоборцы и армяне живут более или менее дружно. Случаются, конечно, и драки, но обычно на почве бытового пьянства. Многие, кто здесь живет - судимые, да и не по одному разу.
Телеграфные столбы в деревне облюбовали аисты. Пернатые нувориши выстроили на столбах огромные особняки в метр высотой, и даже больше. В таком гнезде легко помещается целая семья аистов, а на нижних «этажах» могут поселиться и воробьи с синицами.
Переночевав у Вачика и Рачика (и ужаснувшись, в каких условиях делается сыр), на следующий день мы вышли к границе.
C обеих сторон армяно-грузинской границы жили армяне, и поэтому сама граница была условна. Наши паспорта проверили лишь мельком. При желании здание таможни можно было вообще обойти по полю, что и делали все контрабандисты. Местные жители при пересечении границы даже не брали с собой документы, что всякий раз вызывало гнев пограничников.
До Еревана долетели с ветерком. Наш водитель Амаяк работал на российской военной базе в Ахалкалаки, имел свое кондитерское производство, да еще и возглавлял общественное объединение поддерживающее Шеварднадзе (при этом сам Амаяк его политику осуждал).
В столице мы разместились в институте ИВЭСЭП, благодаря знакомству с директором института Ниной Константиновной Есаян еще по обществу «Знание» в Санкт-Петербурге. Ночевали без особенного, впрочем, комфорта - прямо на партах в аудитории, ну да нам было не привыкать.
Моя армянская фамилия Кубатьян навела меня на мысль поискать в Армении каких-нибудь дальних родственников, о которых я никогда не слышал, но предполагал, что они могут быть. Обшарив пространства Интернета, я обнаружил упоминания об армянском литераторе по фамилии Кубатьян. Навел справки, получил его координаты и позвонил. Оказалось, что ереванец Георгий Кубатьян тоже встречал упоминания обо мне в Интернете, но степень нашего родства была непонятна. Сошлись на том, что наши прадеды были родом из турецкого Артвина, а следовательно мы можем считаться родственниками. Это было достаточным поводом, чтобы я остановился на несколько дней в гостях у литератора. Юра остался жить в институте, так как не догадался поискать в Ереване семейство Болотовых или хотя бы Болотянов.
В столице Армении повсюду велись строительные и ремонтные работы. Город вознамерился стать самым красивым в СНГ. Было ощущение, что мы гуляем по Европе: зеленые аллеи, симпатичные ресторанчики, модные магазины и на каждом углу Интернет-кафе.
В консульстве Ирана нам согласились выдать краткосрочную транзитную визу (нормальную месячную без официально оформленного приглашения не давали), и мы уже приготовили было деньги, надеясь получить продление уже в Иране. Но произошел несчастный случай - в анкете в графе «профессия» я по неосторожности указал «писатель». Чиновник с подозрением спросил, имею ли я отношение к журналистике? Я спохватился, но оправдания и отговорки уже были бесполезны. Выдача виз Ирана иностранным журналистам очень сложна и требует долгих согласований. После долгих уговоров чиновник согласился пересмотреть наше дело, если мы принесем «рекомендательное письмо» от российского консульства.
Подобные письма (или «ноты») часто спрашивают в консульствах стран третьего мира. Обычно российские консульства идут навстречу путешественникам и выдают необходимые бумаги. Но в нашем случае консул отказался подписать такое письмо, вместо этого предлагая получить визу Ирана «цивилизованным» путем, то есть вернувшись в Москву.
За помощью мы обратились в МИД Армении, но, к сожалению, разговор армянских дипломатов с иранскими ничего не дал. Без злосчастного рекомендательного письма из консульства России иранцы давать визу не хотели. Нужно было срочно придумать, что делать дальше. Решили возвращаться в Грузию, а потом ехать в Иран через Турцию. Но в грузинском консульстве тоже попросили рекомендательное письмо от российского консула! Мы оказались в тупике. Со всех сторон Армения, как остров, была окружена недружественными странами. С Азербайджаном война, с Турцией плохие отношения из-за геноцида армянского народа вековой давности. Грузия мешает российско-армянской торговле, закрывая дорогу для товаров или облагая коммерсантов поборами. Оставался только Иран, но у нас не было визы. Что же делать?
Первого июля в Ереване бастовали машинисты метро, поэтому оно не работало. Ереванское метро построили в советское время скорее из соображений престижа, чем необходимости. Специально переселяли людей из деревень в столицу, чтобы набрать миллион жителей необходимый для получения из Москвы разрешения на строительство и, соответственно, денег на это. В поезде метро было всего два вагона и только одна линия. Стоимость проезда - 40 драм (то есть на 2003 год около двух рублей).
Над городом возвышался монумент «Мать-Армения». Он стоял на горе и был виден издалека. А раньше там находился памятник Сталину. Когда во время хрущевской «оттепели» монумент сносили, то делали это скрытно, ночью. Выключали в городе свет и заставляли жителей окрестных домов наглухо закрывать окна, чтобы никто не видел происходящее. Но даже сверженный с пьедестала вождь умудрился при падении раздавить двух солдат.
Мы решили заняться «пиаром» и открыли фотовыставку в «Армен-пресс», посвященную нашим путешествиям. Приехали журналисты с телевидения и газет. Поскольку событий в Армении происходит не так много, нас заметили. Давая интервью телевизионщикам мы пошутили, что если не получим визу, то останемся в Армении и будем собирать абрикосы в предгорьях Арарата.
То ли под воздействием телерепортажа, то ли так сложились звезды, но консул пожалел нас и согласился выдать рекомендательное письмо, но не в иранское консульство, а в... грузинское. На возвращение транзитом в Россию.
Даже с официальным письмом из консульства транзитную грузинскую визу нельзя было получить раньше, чем через десять дней. Значит, у нас оставалось время на осмотр достопримечательностей. Мы посетили единственный сохранившийся на территории бывшего СССР греческий храм Гарни, вырезанный в скале христианский монастырь Гехард и знаменитое своей форелью озеро Севан. Водители, подвозящие нас, неизменно интересовались: много ли абрикосов мы уже собрали в долине Арарата? Телевизионный сюжет видели многие.
Один из водителей пригласил нас к себе в гости в одноименный со священной горой поселок Арарат. Вачик работал инженером на золотодобывающем комбинате, а его жена Марина была родом из Екатеринбурга. Вместе с Вачиком мы ездили купаться в родоновый бассейн, потом посетили его родителей, где нас учили готовить мацун - традиционный армянский кисломолочный напиток, вроде нашей простокваши. Вечером зашли к соседям на домашний концерт, где они пели под аккомпанемент фортепиано грустные армянские песни.
Вачик рассказывал, что когда была война с азербайджанцами, он на своем заводе изготовил самодельную пушку и перевозил ее прицепленной к «москвичу». Эта пушка и сейчас еще где-то хранилась...
Из квартиры Вачика была хорошо видна гора Арарат - национальный символ Армении, находящийся сейчас на территории Турции (временно, как верят армяне). У Арарата две вершины Большой Арарат и Малый (или, как их еще называют, Сис и Масис). Согласно Библии именно сюда пристал ковчег Ноя во время Всемирного потопа. Если верить этому, то все обитавшие на ковчеге твари (каждой по паре) должны были бы начать заселять землю заново именно из Армении. Отчего слонам, жирафам и бегемотам не понравилось в этих краях и как они умудрились вернуться обратно в Африку – загадка, на которую еще предстоит ответить богословам.
По дороге к монастырю Нораванк мы познакомились с необычным человеком. Вартгес работал смотрителем заповедника и жил в самой настоящей пещере. Хозяин оборудовал ее решеткой и входной дверью, а внутри организовал что-то вроде чайханы, где каждый мог бы остановиться и отдохнуть. Столы - плоские каменные плиты, стулья - закрученные корни деревьев. Вокруг стояли древние кувшины, плуги, прялки и другие старинные предметы. Посетив монастырь (8 километров пешком по горной дороге), мы вернулись обратно и как раз попали на ужин. К Вартгесу приехали гости и привезли вино и копченых сигов. Стемнело, и стены пещеры украсили керосиновые лампы, как в средневековье. Здесь мы и заночевали.
Раз уж мы оказались в Армении, то стоило посетить и Нагорный Карабах (по-армянски Арцах). Когда-то в принадлежащем Азербайджанской ССР Карабахе жили вместе армяне и азербайджанцы. Но потом они поссорились и начали воевать друг с другом. Армяне, которых в Карабахе проживало намного больше, победили и изгнали азербайджанцев. Соседи этого не простили, и периодически на границе двух государств случаются перестрелки. Мировое сообщество не разрешило присоединить «независимый» Карабах к Армении, чтобы не создавать прецедента. Ведь тогда народы захотят отделяться и присоединяться по своему усмотрению, что опасно как для мировой «элиты», так и для простых людей, ибо чревато войнами и социальными катаклизмами. Так что Карабах оставался непризнанным государством, в котором ходили армянские деньги и недавно была построена отличная асфальтовая дорога, соединявшая мятежный горный район с территорией Армении.
Граница представляла собой пост ГАИ, где у нас даже не проверили документы. Переночевав в палатке на холме, ранним утром мы двинулись пешком в сторону Степанакерта. Возле источника с водой остановились пополнить пластиковые бутылки. Сюда же подъехала машина груженная помидорами. Мы поприветствовали водителя и пошли дальше, размышляя о вкусовых качествах томатов и их пользе для здоровья. Откровенно говоря, мы были голодны. Вдруг обогнавшая нас машина остановилась, и водитель вручил нам целый мешок красных ароматных помидоров, вкуснее которых вряд ли мы ели когда-то.
Горные пейзажи были необычайно хороши. Даже стоящие вдоль дорог разбитые танки не портили их. Между скалами изредка встречались длинные туго натянутые тросы с привязанными к ним горизонтально висящими проводами. Оказалось, эти тросы специально натягивали во время войны, чтобы мешать полетам азербайджанской авиации. Активные боевые действия прекратились десять лет назад, но ловушки для самолетов на всякий случай остались.
Асфальтовую дорогу в Карабах строили на деньги армянской диаспоры со всего мира. Вдоль обочины попадались таблички, информирующие о том, что данный участок дороги профинансировал фонд такой-то или лично господин такой-то.
В Степанакерте мы зашли на молодежную радиостанцию. Выступили в прямом эфире, причем разговор шел на русском и тут же переводился на армянский. Молодежная аудитория, к сожалению, уже не так хорошо знает русский язык, как это было раньше. Потом Оксана и Арминэ, девушки, работавшие на радио, провели для нас экскурсию по Степанакерту и даже сводили на местную ковровую фабрику, где ткали ковры с узорами из танков, боевых вертолетов и автоматов Калашникова.
На рынке мы купили пару пирожков. Вместо оберточной бумаги использовались бутылочные этикетки от лимонада. На этикетках мелкими буквами было написано «Госагропром НКАО Армянской ССР». Но ведь Нагорно-карабахский автономный округ до развала Союза принадлежал Азербайджанской ССР, а значит, подобных бутылочных этикеток не могло существовать! Не означает ли это, что нынешние карабахские армяне таким образом переписывают историю? Впрочем, можно быть уверенным, что и с другой стороны границы ведется работа историков, доказывающих, что еще до того как Адама изгнали из рая, Карабах принадлежал Азербайджану.
По пути из Степанакерта к поселку Ванк мы познакомились с бывшим подполковником КГБ, который находясь в подпитии хвастался тем, что за ним персонально охотятся азербайджанцы за военные преступления, совершенные им во время войны. Подполковник поведал нам о разных военных ужасах, которым он был свидетелем или даже принимал в них участие. Кажется он был горд собой. Но мы решили однозначно: война, какими бы торжественными эпитетами ее не награждали, «освободительная», «за независимость», «за справедливость» - всё же неблагородное дело.
Ночевали мы на поле. Утром туда пришли косари, и один из них, пригласил нас на завтрак в деревню Ванк. Так и сказал: «Зайдите в деревню, найдите второй дом от перекрестка. Спросите Артуша, передадите ему привет от Давида. Там вас накормят.» Мы с некоторым сомнением выслушали эти слова, но кушать хотелось сильно, поэтому мы отправились в деревню искать Артуша. Дом и вправду через некоторое время нашелся. Но Артуша там не было, он ушел на работу, а про Давида никто не слыхал. Некоторое время домашние и соседи вспоминали разных Давидов из окрестных сел и деревень, а потом бросили это бесполезное дело и принялись готовить нам завтрак.
Ванк – небольшая деревня. В числе ее достопримечательностей - улица, где заборы покрыты старыми азербайджанскими автомобильными номерами с буквами «АЗ». Белые номера красиво блестят на солнце - это самая красивая улица в деревне. Еще в Ванке есть монастырь и горная река. В деревне, нам встретились двое пенсионеров. Дедушка и бабушка, годков под восемьдесят. Старики при виде нас заулыбались, а бабушка решила блеснуть знанием русского языка, радостно закричав на всю деревню: «Здравствуйте! Как дела! Ить твою мать!» К счастью, ее словарный запас на этом исчерпывался.
На обратном пути в Ереван мы разглядывали придорожные таблички. Попадалось много смешных надписей на русском: «вульканизация», «вюлконизация», «хадавNк», «элэктрик», «запчаст», «рэмонт амортызаторов» и т.д. Русский язык в Армении постепенно забывается, но все же его знают лучше, чем в соседней Грузии, где подобных надписей не встретишь вообще. Из всех стран СНГ маленькая Армения – первый союзник России.
В Ереване мы в очередной раз отправились в грузинское консульство. Каждый раз приходя в тот район, мы покупали у знакомой бабушки пирожки. Зашли и на этот раз. Бабушка обрадовалась, что мы все еще не уехали из Армении, и один пирожок дала бесплатно, как постоянным клиентам.
Мы получили грузинскую визу, распрощались с гостеприимным Ереваном и снова двинулись в Грузию. Остановились на один день в Гюмри (бывшем Ленинакане). 15 лет назад город сильно пострадал от землетрясения. Тогда всем Союзом собирали деньги на его восстановление. Со всех концов страны приехали строительные бригады, прибыло оборудование. Начали восстановительные работы, но неожиданно для всех СССР перестал существовать. Строители разъехались по своим независимым отныне странам, а в Ленинакане застыли в неподвижности скелеты недостроенных домов и торчащие в разные стороны стрелы сотен оставленных без присмотра подъемных кранов.
Грузию мы проскочили за один день и на утро добрались до турецкой границы. Грузинские чиновники несколько раз проверили наши паспорта и захотели денег: «Я - полиция! Мне все платят!», «Это таможня. Все должны платить - это закон!», «Мы – пограничники. Заплатите сбор!» Платить не хотелось, мы и не стали. Грузины немного поругались, но пропустили и так. Турки вклеили нам двухмесячную визу и махнули рукой: «Добро пожаловать!»
Вместе с дальнобойщиками, ехавшими от границы, мы добрались до Артвина, родины моих предков по линии прадеда – турецкого армянина. Забавно ощущать себя правнуком турецкоподданного, в этом есть свой символизм. А символ города, в котором жил мой предок - два сцепившихся быка. Бои быков излюбленное развлечение в этих местах. На улицах Артвина примитивные лавки соседствуют с современными магазинами. В воздухе пахнет фруктами, свежими лепешками и жареным мясом. Артвин - симпатичный старинный город, расположенный на склоне горы. Он почти вертикальный, если смотреть на него снизу, стоя возле реки. Георгий из Еревана показывал мне фотографии столетней давности и попросил сфотографировать нынешний город. Доставая фотоаппарат, я не заметил, что за рекой находится турецкая военная база. Обеспокоенные турки решили, что иностранный шпион фотографирует их секретные объекты. Начали кричать, бряцать оружием, некоторые из них погрузились в джип и видимо направились на наше с Юрой задержание. Но для этого им нужно было ехать в объезд через мост, поэтому мы успели скрыться раньше, чем нас настигли неприятности.
В Артвине мы устроились на ночлег в пожарную часть. Там нас приняли очень хорошо, предположив, что мы уже ночевали у них в прошлом году. Вот это да! Видимо в Турции уже побывало так много автостопщиков, что сложно найти такое экзотическое место, где бы они не останавливались на ночлег!
На юг в Эрзерум мы с Юрой ехали раздельно. Я сменил несколько машин и к вечеру уже почти добрался до города. Последний водитель грузовика, что подвозил меня, всю дорогу дымил сигаретами как заводская труба, и при этом беспокоился о моей духовности: пытался заставить меня сказать по-арабски фразу "нет Бога кроме Аллаха...", чтобы, тем самым, обратить меня в ислам. Когда я отказался, водитель попросил показать фотографии на дисплее моей цифровой камере. Отчего-то он решил, что я отдыхал в Анталье и фотографировал на пляжах женщин в купальниках. Когда я в очередной раз его расстроил, он обиделся и больше со мной не разговаривал, лишь иногда пел заунывные турецкие песни.
В эрзерумском консульстве Ирана мы встретились с Юрой. Кроме нас там был молодой француз. Мы разговорились на тему Ирака. Француз позвонил в Анкару в иракское консульство, чтобы узнать условия въезда. Оказалось, что граница открыта, а визы по причине войны временно отменены. Это обстоятельство нас сильно воодушевило. Оказывается наша давняя мечта, Ирак, скоро может быть достигнут.
Разорвав консульские анкеты, мы ринулись в сторону границы с Ираком. Что будет с нами, мы не знали, но вариантов было много. Мы могли вернуться в Турцию или уехать в Кувейт. Планировать было сложно, а ехать наугад – наоборот интересно. Открыты ли дороги? Есть ли транспорт, еда, электричество? Продолжаются ли бомбежки? Не распространяется ли гнев иракского народа на всех белых иностранцев? Вопросов было больше, чем ответов. Мы рассудили, что если даже нам суждено сгинуть в Ираке, то по крайней мере мы сэкономим на дорогой иранской визе…
Двигаясь в сторону иракской границы, мы углубились в турецкий Курдистан. Участились полицейские и армейские проверки. Нас часто спрашивали: куда мы едем? Мы старались не говорить про Ирак, чтобы не навлечь на себя лишние подозрения. Сочинили легенду о том, что конечная цель нашего путешествия по Турции - средиземноморские пляжи, хотя в некоторых особенно диких областях Курдистана даже само существование таких пляжей вызывало сомнение.
Пытаясь устроится на ночлег в одной из деревень, мы привлекли внимание местного населения. Собралась огромная толпа, но никто из зевак не решился пригласить нас в гости. Курдские крестьяне утверждали, что ночевать в деревне негде, еды нет, воды - тоже. Единственный выход – ехать до ближайшего города в отель. Или идти пешком до поста жандармов, где нас примут с удовольствием и «намажут кебаб». Один из крестьян так смачно изобразил «кебаб», намазываемый нам жандармами, что все остальные не выдержали и расхохотались. Было ясно, что от нас пытаются отделаться. Мы прошли до конца деревни, и уже собирались было поставить палатку, но потом решили в последний раз попробовать удачу в одном из домов.
Постучались, спросили, можно ли переночевать? Хозяин ответил: «здесь нельзя». Спросили, где найти еду? «Здесь нет». Попросили воды. «Воды нет». Наконец, спросили про айран (популярный в Турции молочный напиток). У курда айран был, и он, обреченно качая головой, повел нас за собой.
Мы прошли во двор, познакомились семьей. Жители дома настороженно спросили, нет ли у нас оружия или бомбы? Мы раскрыли рюкзаки, показывая, что бомбы нет.
Курды облегченно вздохнули, и во дворе дома мгновенно появилась вода, еда и даже кровати для нас. В этой деревне просто боялись террористов.
Несмотря на военное положение в Курдистане, особых проблем у нас не было. На турецких военных постах нас угощали чаем, и мы обсуждали угрозу курдского терроризма. Курды тоже угощали чаем, с ними мы обсуждали проблему турецкой оккупации. Курды – один из самых крупных в мире народов без собственной государственности. Они живут в Ираке, Иране, Сирии, даже в России. Очень много их в Западной Турции. Официальные турецкие власти не признают курдов народом, пытаются их ассимилировать. Было время, когда запрещали курдский язык, а самих жителей называли «горными турками». Курды много лет борются за свою независимость, в том числе с оружием в руках. Больше всего в этом смысле прославилась «РПК – Рабочая партия Курдистана», военизированная организация левого толка. После того как в 1999 году лидер РПК Абдулла Оджалан был захвачен и заключен на острове, сопротивление курдов пошло на убыль, но не прекратилось до конца. Для большинства турков Оджалан – террорист, для курдов – святой, защитник Отечества.
В Ширнаке курды пригласили нас на сырную фабрику. Устроили экскурсию с дегустацией сыра. Сыр «жил» в стеклянных банках стоящих на длинных стеллажах. Рабочие были в восторге от нашего интереса к курдской культуре. Поили нас чаем и учили курдским словам, когда мы показывали им разные предметы. Один из курдов, называя предметы одежды, в азарте чуть не снял штаны, чтобы продемонстрировать нам нижнее белье и научить новому слову. Другой работник фабрики, заметив на руке у Юры фенечку-талисман, подаренную ему тайским монахом, сказал – «О, тайный знак PПK! Это хорошо!» Уходя с фабрики, Юра потихоньку снял с руки фенечку, чтобы турецкая контрразведка тоже не приняла ее за «знак PПK».
Граница неотвратимо приближалась. Скоро мы должны были познакомиться с курдами Ирака. Интересно, что за «кебаб» намажут нам впереди?
С обеих сторон пограничного перехода выстроились бензовозы. Еще бы! В Ираке на 1 доллар можно было купить 70 литров бензина. Очереди машин растянулись на километры. Пеший переход был запрещен, а пассажиров всех проезжающих машин вносили в списки, копии которых разбирали турецкие силовые ведомства (таможенники, полиция, спецслужбы), контролирующие человеческий круговорот на границе. Деньги с проезжающих не брали, но пешеходам предлагалось пересекать границу на такси, что было дорого само по себе. Через реку находился Иракский Курдистан, о чем официально заявляла въездная табличка.
Курдские пограничники бесплатно выдали нам вкладыши в паспорт, разрешающие пребывание в Курдистане в течение 60 дней. Похоже, вкладыши действовали только на этом переходе, поскольку южной границы «суверенного» Курдистана не существовало. Все-таки он оставался частью Ирака, в котором не было правительства и не было виз. Как весело сообщил нам турецкий дальнобойщик: «Саддам - ёк, виза - ёк!»
На границе присутствовали американские солдаты, но в таможенном процессе не участвовали, лишь вяло наблюдали за происходящим. Зато курды полностью отдались радости таможенного контроля и учета, впервые за много лет чувствуя себя хозяевами в собственной стране.
Мы благополучно добрались от границы до города Захо. Двигаться дальше на Мосул было невозможно: на выезде из города не пропустила полиция, заявив, что вечерняя дорога опасна. Пришлось переночевать в палатке в городском парке. Ночью громко бухали взрывы. Гроза? Или это янки бомбили сопротивляющихся баасистов? Оказалось, американские солдаты по ночам уничтожали неразорвавшиеся снаряды, свои и иракские. Днем было слишком жарко что-либо делать. Ночью легче, тем более с приборами ночного видения.
Иракские курды оказались общительными и дружелюбными: проходя вдоль торговых рядов, мы, сами не ожидая, получили в подарок несколько мешков фруктов и хлеба. Окружающие смотрели на нас с интересом, а один молодой парень выразил английской фразой все недоумение местных жителей: «Backpackers in Iraq?!!! Why???…» (Туристы в Ираке? Почему?!)
К американцам, практически давшим им независимость, курды относились неплохо, а русских подозревали в любви к Саддаму Хусейну. В Курдистане ходили слухи, будто Хусейна прячут в Подмосковье, чтобы в один прекрасный день привезти обратно.
Утром мы вновь направились в Мосул. На этот раз полиция не препятствовала. Автостоп не был сложен, машины останавливались, даже если мы не голосовали. Все-таки первые туристы в послевоенном Ираке! Мы ехали на грузовиках, в легковушках и в кузовах пикапов. Дороги были отличными, лишь пейзажи несколько утомляли однообразной пустынностью, а ветер щедро швырял в лицо горячий песок.
В Мосуле решили не задерживаться, а двигаться дальше на Тикрит. За два дня до нашего появления в Мосуле во время боевой операции были убиты сыновья Саддама Хусейна – Удей и Кусей. Это стоило жизни пяти американским солдатам, и, бог знает, скольким мирным жителям. Впрочем, гражданские потери в Ираке никто не считал – не то время. Атмосфера в Мосуле царила напряженная. Мотки колючей проволоки, обгоревшие здания, проносящиеся по улицам американские патрули. Смягчило впечатление от увиденного проехавшее мимо такси, в открытом багажнике которого сидели ребятишки и весело махали нам руками.
Вдруг мимо нас прошелестела машина и остановилась неподалеку. Из нее вышел иностранец и с изумлением уставился на нас. Репортер Associated Press Борзо Дарагахи, американец иранского происхождения, вместе с переводчиком и шофером объезжал район боевых действий и не ожидал увидеть здесь туристов с рюкзаками. Узнав, что перед ним путешественники из России, журналист пришел в восторг и захотел взять у нас интервью. Мы поехали в ресторан дорогого отеля, чтобы заодно и пообедать. Борзо сделал заказ, но прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем с кухни сообщили, что заказ выполнить невозможно. Мы сделали новый заказ, и еще через полчаса принесли еду. На вопрос переводчика «почему так долго?», официант флегматично ответил: «Потому, что нас оставил Саддам…» Нам повезло, что в еду не насыпали толченого стекла. Американцев в Мосуле не любили.
Репортер отсоветовал ехать в Тикрит – это было слишком опасной затеей. Малая родина Саддама и последний оплот баасистов отчаянно сопротивлялся оккупантам. Хотя американцы поспешили объявить войну завершенной, она продолжалась, приобретя форму партизанской.
Мы решили не рисковать без нужды, поэтому повернули в Эрбиль. Борзо дал нам координаты знакомого итальянца, доктора Джорджио, у которого можно было остановиться. На окраине Эрбиля располагались международные неправительственные организации (NGO), занимающиеся реабилитацией осужденных, оказанием медицинской помощи нуждающимся, восстановлением и строительством инфраструктуры, а главное – освоением значительных средств выделяемых мировым сообществом на благотворительность. Доктор Джорджио работал на Relief International и занимался проблемами водоснабжения. Узнав, что мы просто путешествуем по Ираку, доктор развеселился и согласился принять нас. В доме у него уже гостили беженцы - девушки из организации Medair: Вирджиния, Линда, Лиза и Анника, эвакуированные из Киркука, когда там участились разбойные нападения на NGO. Вечером во дворе доктора Джорджио собралась вечеринка – два десятка европейцев, работавших на разные организации. На столах расставили свечи, пасту и пиццу, фрукты и вина. Звучали тосты и шутки. Трудно было поверить, что за высоким забором дома находился хаотичный послевоенный Ирак, а не мирная и приятная Италия.
Весь следующий день мы отдыхали и расслаблялись в доме итальянца. Еще бы! Кондиционер, телевизор (новости BBC: «Сегодня еще трех американцев застрелили в Багдаде...» - как хорошо, что мы не в Багдаде!), мягкие диваны и холодильник с едой. На улицу выходить не хотелось. Там даже в тени температура зашкаливала за 50 градусов, а воздух дрожал от жары. И все же надо было двигаться дальше.
Прежде чем покинуть город мы решили посетить городскую крепость, находящуюся неподалеку от здания парламента. Проходя мимо, обратились на проходную, чтобы спросить дорогу. Охранники не говорили по-английски, но захотели помочь и начали куда-то звонить. Вскоре к нам вышел чиновник и предложил пройти внутрь. Мы согласились: побывать в парламенте Курдистана - разве не интересно?! Здание напоминало дворец. Возле гигантского портрета лидера курдского освободительного движения Мустафы Барзани несли караул часовые в национальной одежде (не хуже чем в Ватикане).
Мы пили чай в кабинете чиновника и беседовали о будущем Курдистана, когда в дверь вошел человек и что-то сказал хозяину кабинета. Чиновник подтянулся и сообщил, что нас хочет видеть некая высокопоставленная персона. Поднявшись на пару этажей выше, мы оказались в кабинете председателя Демократической партии Курдистана доктора Насиха Гафура. В свое время доктор Гафур учился в Киеве, а нынче возглавлял крупнейшую партию Курдистана. Мы с удовольствием пообщались по-русски. После чего доктор Насих лично провел для нас экскурсию по парламенту, показав, в том числе, и все тома законов изданных курдским парламентом. У курдов, кстати, было немало свобод: свой язык, деньги, полиция и армия, парламент и законы. Курды были практически автономны еще при Саддаме. А теперь активно строили свою государственность, вызывая настороженность соседей-турок и арабов, проживающих на южной границе Курдистана (существующей на карте в парламенте, но отсутствующей фактически).
Гостеприимные чиновники подсказали, как пройти к Эрбильской крепости. Под ее могучими стенами Александр Македонский в 331 году до н.э. разбил персидского царя Дария III. А сейчас там разбит рынок, на котором торгуют ширпотребом. Осмотрев достопримечательности, мы вышли на трассу, и к вечеру добрались до Киркука. По сравнению с северным Курдистаном этот город нам не понравился. Взрослые бросали в нашу сторону мрачные взгляды, а мальчишки стали назойливее. Появились попрошайки, в том числе и женщины, закутанные в длинные черные хиджабы. Устроиться куда-нибудь на ночлег оказалось непросто – те NGO, что работали днем, на ночь эвакуировались. Местные жители оказались не слишком гостеприимными, а ночевать в палатке не хотелось, так как с полуночи до четырех утра в Киркуке наступал комендантский час. Простые люди старались не выходить на улицу уже после восьми вечера – с наступлением темноты можно было напороться на грабителей (местные называли их «алибабами», в честь знаменитого средневекового разбойника Али-бабы по прозвищу Багдадский Вор). Встреча с патрулем американских морпехов тоже не сулила ничего хорошего. В конце концов, нам удалось устроиться на ночь в католическую церковь.
Утром мы пошли изучать город. На центральном рынке было полно народу – покупали и продавали все что только можно было провезти легально и нелегально по иракским дорогам. Уличные менялы предлагали к обмену огромные пачки саддамских динаров и курдских динаров «швейцарской» печати (напечатанных на самом деле в Англии). При этом деньги не пересчитывались, а взвешивались на весах для экономии времени.
Стоило на минуту остановиться, и вокруг начинали скапливаться зеваки, в первую очередь дети: «Мистер, мистер! Как тебя зовут?!» Подобные вопросы мы слышали по сто раз на дню, и отвечать на них одно и тоже было утомительно. Я попытался сострить: «Меня зовут Джеймс! А моего товарища - Бонд!» «Ага!» - ответил старший из ребят: «А меня зовут Мухаммед! И его – Мухаммед. И вот его – тоже. Мы тут все Мухаммеды!»
Киркук хоть и считался курдским городом, но курды нам практически не встречались, а в основном арабы, туркмены и ассирийцы. Курдские деньги к оплате не принимали. Спросом пользовались только саддамские динары. Наиболее распространенной купюрой было 250 динаров (за 1 доллар давали 1500 динаров). Купюры меньшего достоинства (100, 50, 25) существовали, но встречались редко и в очень потрепанном состоянии. Банкноты в 10 000 доверием не пользовались, слишком большое их количество было украдено из банков во время войны, в том числе и купюры-полуфабрикаты без номеров. Эти номера потом допечатывались кустарными способами, отчего многие магазины отказывались принимать эти банкноты или принимали по курсу 6 500 динаров за 10 000.
До Багдада мы доехали на рейсовом автобусе. С русских путешественников водитель не стал брать деньги. Мы вышли на площади в шиитском квартале на севере столицы. Вид иностранцев с рюкзаками вызвал нездоровый интерес со стороны населения, особенно юной его части. Нам кричали что-то обидное и пытались дергать за рюкзаки, думая, что мы – американцы. В центральной части Багдада стало лучше – народ попадался образованный, замечал развевающийся над моим рюкзаком российский флажок и русские надписи на футболках. Некоторые даже кричали по-русски «здравствуйте» и «спасибо». Повсюду виднелись разрушенные дома, обгоревшие автомобили. Из узких переулков мрачно выглядывали американские танки, окруженные баррикадами из бетонных блоков и колючей проволоки.
Уже темнело, когда мы добрались до посольства России. Никакого восторга по поводу нашего приезда проявлено не было (было бы странно ожидать обратное). На территорию посольства «из соображений безопасности» нас не пустили, зато предложили идти ночевать в отель «Шератон» или «Палестина» (около 150 долларов за ночь). К счастью, в Багдаде у нас был знакомый – Николай Кушлевич. Позвонить ему оказалось непросто. Телефонная связь в Багдаде была практически уничтожена, а сотовая – недостаточно развита.
Мы все же нашли офис, откуда можно было сделать звонок. Через некоторое время Николай появился и отвез нас к себе домой. В Ираке он работал на небольшую российскую компанию и продавал компьютерное оборудование. Денег хватало, чтобы снимать этаж в частном доме в престижном районе Багдада, недалеко от дворца Саддама. Николай знал как делать деньги и собирался построить в Ираке финансовую пирамиду. Еще он терпеть не мог посольство Иордании, поскольку по вопросам бизнеса часто вынужден был ездить в эту страну, и всякий раз натыкался на визовые проблемы. Он даже прикидывал, не нанять ли курдов с севера, чтобы те разбомбили иорданское посольство. Цены на подобного рода услуги были ему вполне по карману. Утром Николай вместе с женой уехал в Иорданию на неделю, и мы вновь остались без жилья. Оставив собранные рюкзаки во дворе дома, отправились гулять по Багдаду. Еще раз зашли в российское консульство, но не узнали ничего нового.
Возле банка неподалеку от консульства толпились люди. Там наладили обмен ворованных 10-тысячных купюр на честные 250-динарные, но очереди скапливались большие, а банкиры меняли не больше пяти банкнот за раз.
Бродить по Багдаду было интересно, хотя окружающая обстановка шокировала: остовы изуродованных зданий, разбомбленный телецентр, взорванный банк. На улицах валялись гильзы, патроны и листовки, призывающие защищать Саддама любой ценой. Все статуи диктатора были уничтожены, разве что можно было увидеть стоящие на постаменте ноги. Лица вождя на портретах, мозаиках, барельефах были разбиты, изорваны, сожжены, замазаны краской, расстреляны из пулеметов. Светофоры не работали из-за проблем с электричеством. На стенах домов и заборах красовались надписи «Thank you, USA!», «USA go away!» и даже «Yes, yes to Islam».
Новая власть начала выплачивать зарплату и денежные пособия иракцам, и за деньгами выстроились многокилометровые очереди. На улицах помимо американских патрулей встречались британские и итальянские, но редко. В основном носились серые штатовские «хаммеры», по две-три машины, ощетинившиеся пулеметами в разные стороны. Проезжали танки, бронетранспортеры и странные самоходные установки. Над городом попарно барражировали вертолеты. Гражданские машины ездили с названиями организаций вместо номеров, или вообще без опознавательных знаков.
Приближаться к американцам нам не рекомендовали. На них регулярно нападали, в ответ солдаты начинали стрелять в разные стороны, надеясь попасть хоть в кого-то (иногда попадали и в боевиков, но чаще страдали мирные жители). С момента официального окончания войны не было ни одного спокойного дня. По словам американских журналистов, ежедневно с июня по август в одном Багдаде погибало от трех до пяти солдат армии США. Однако армейское командование не включало в статистику покалеченных, раненых и умерших в госпитале, пропавших без вести или «погибших в результате террористических актов» (считать брошенную в конвой ручную гранату террористическим актом или нет – на усмотрение военного начальства, которое, как известно, не любит афишировать потери).
Между прочим, во время ведения боевых действий, американцы применяли то самое запрещенное оружие массового уничтожения (в том числе химическое и радиоактивное), в изготовлении которого обвиняли Саддама Хусейна. Подозрения против бывшего диктатора не подтвердились, а вот американским солдатам пришлось по ночам вывозить радиоактивный мусор, образовавшийся на месте некогда стоявших зданий, выкапывая на метр почву под ними, чтобы избежать скандалов с правозащитными организациями.
Столицу Ирака коалиционным войскам удалось взять относительно легко. Помогли 600 миллионов долларов, истраченные на взятки высшим армейским чинам Ирака. Я встречал иракцев, утверждающих, что видели своими глазами, как генералы и полковники приказывали солдатам сложить оружие и расходиться по домам, что многие с удовольствием и делали.
Багдад огромен (пять миллионов жителей), при 50-градусной жаре гулять по нему не просто. Маршруты городских автобусов понять еще сложнее. Многие дороги оказались перекрыты, маршруты изменены и даже местные жители не знали, что и куда ездит. На вопрос «как добраться до...» - неизменный ответ: «на такси». В шиитском квартале в самом начале улицы Саадун нас неоднократно предупреждали быть осторожнее – район неблагополучный. И действительно, сначала нас пытался закидать увесистыми камнями сумасшедший, его, на наше счастье, отогнали прохожие. Потом какой-то мальчишка махал у нас перед носом палкой с примотанными скотчем ножами, видимо просто пугая. Мы зашли в аптеку, чтобы узнать, где находится редакция газеты Baghdad Bulletin, (в этой газете расторопный американский репортер уже успел напечатать статью о нас). Пока фармацевты с умным видом изучали записанный на листочке адрес, в задней комнате аптеки шла борьба: кому-то вязали руки, а человек кричал и отбивался.
Пешком ходить расхотелось. Но местные чадящие автобусы тоже не радовали. В них было шумно и душно. Еще там были предусмотрены пепельницы возле каждого сиденья, а значит, разрешалось курить. Пассажиры пользовались этим без зазрения совести. Из-за жары окна держали постоянно открытыми, и ветер раздувал пепел по всему салону. Главное было – беречь глаза.
Нам удалось найти представительство российской компании «Силовые машины», продолжавшей работать в Багдаде. Его директор Александр Масленников принял нас хорошо и даже выделил гостевую комнату. Вечером в доме остались мы с Юрой и сторож – пожилой араб. Он приготовил ужин, а сам пошел на второй этаж молиться. Мы ели при свете керосиновой лампы (электричества не было), а сверху раздавались звуки совершаемого намаза. Сторож не говорил по-английски, но мы поняли, он жаловался Аллаху на отсутствие электричества и неработающие холодильник с кондиционером. Аллах не остался глух к молитвам – через несколько минут электричество вернулось, что очень обрадовало дедушку.
Под звуки автоматных очередей и пушечные выстрелы прошло еще несколько дней в Багдаде. Наконец, стало очевидно – Ирака с нас достаточно, пора двигаться дальше. Мы выбрались на трассу и направились на юг, в сторону Кувейта. Ехать было легко: любые машины останавливались сразу. Мы даже немного проехали на мусоровозе. Водитель посадил нас в кабину, а двое его пассажиров пересели в пустой мусорный бак. Пытаясь произвести на нас впечатление, шофер продемонстрировал рекомендательное письмо, выданное ему новой властью. На мятом клочке бумаги с неразборчивой подписью было написано по-английски: «Данная машина представляет собой мусоровоз. Ей разрешается ездить по дорогам и собирать мусор». Нам тут же захотелось выдать водителю еще одну справку, разрешив ему «ездить по дорогам и подбирать автостопщиков».
Очень хотелось попасть в знаменитый месопотамский город Вавилон. Еще на заре человеческой цивилизации этот город был свидетелем жестоких кровопролитных войн. За более чем 40 веков мало что изменилось. Вот и сейчас американцы облюбовали Вавилон под военную базу. Как же туда попасть?
Часовой на въезде позвонил начальству, но положительного ответа не получил, и на охраняемую территорию мы не попали. Что ж, больше в Ираке ничего не держало, и мы решили на пути в Кувейт больше нигде не задерживаться. Человек предполагает…
Время обеда застало нас в небольшом городке Аль Касим к югу от Хиллы. Мы купили килограмм винограда на рынке и уселись за уличным столиком. Посмотреть на трапезничающих иностранцев собралось несколько десятков зевак. Они внимательно наблюдали за нами и тихо переговаривались между собой. Наиболее отважные подростки попытались выпросить у нас в подарок что-нибудь из вещей. А встревоженные взрослые говорили о наличии вокруг множества преступных «алибаб» и перекладывали наши рюкзаки с места на место, якобы для того, чтобы не допустить их случайного пропадания. Неожиданно из толпы вынырнул синерубашечный полицейский, представляющий новую власть. Заговорщицким голосом он повторил рассказ про «алибаб», порекомендовал быть настороже и поинтересовался, а есть ли у нас оружие? Мы отрицательно помотали головами. На что полицейский тут же пообещал помочь и с тем пропал.
Стоило поскорее завершить это «шоу». Если где и были «алибабы», то именно в этом городе. Пока нам не «помогли с оружием», мы собрали рюкзаки и постарались оторваться от любопытной толпы. Некоторое время нас преследовали назойливая детвора, но потом отстала.
Мы чуть-чуть проехали вперед на машинах, но недалеко. Водители плохо понимали, что от них хотят, делали испуганные глаза и уезжали. Или наоборот останавливалось сразу несколько машин, их хозяева собирались в кучки и обсуждали между собой необычайные особенности «круговорота белых мистеров в природе».
Мы почти отчаялись уехать, когда перед нами остановился джип. В нем сидел знакомый «синерубашечник» и двое его коллег. Полицейский настойчиво предложил проехать с ним обратно в город для дружеской встречи с загадочным начальником. Якобы нам должны будут помочь добраться туда, куда захотим, и при этом мы избежим множества опасностей, поджидающих странников на дороге. Пришлось согласиться в надежде на то, что «встреча с начальником» не обернется ничем плохим. Может, даже чаем напоят?.. Всю дорогу полицейский рассказывал, как опасен их регион, как здесь убивают, грабят и похищают людей с целью получения выкупа. Рассказывал со знанием дела: наверное сам когда-то был «алибабой», пока не стал полицейским.
В городе нам навстречу ехал американский патруль. Водитель остановился посреди дороги, задержал американцев и стал о чем-то им говорить. Что он говорил? Что задержал подозрительных русских? Это мы так и не узнали. Но американцы заинтересовались странными туристами. Попросили показать паспорта, а заодно и цифровую фотокамеру: взглянуть, не снимали ли мы секретные объекты? Потом долго звонили куда-то по спутниковым телефонам – подъехали новые офицеры, и тоже принялись куда-то звонить.
Три военных «хаммера» и наш джип стояли посреди дороги, полностью застопорив городское движение (в Аль Касиме была только одна дорога – та что шла на юг, в Басру и Кувейт). Пока шло разбирательство, американцы выставили вокруг несколько часовых с М16. Все это вызвало живой интерес населения, праздно толпившегося вокруг. Близко не подходили – автоматические винтовки насупившихся солдат выглядели не слишком дружелюбно. Самые сообразительные горожане расставили поодаль пластиковые стулья и сидели, потягивая из трубочек холодный лимонад, будто присутствуя на спектакле «Американские оккупанты арестовывают русских шпионов».
Через полчаса нас посадили в один из «хаммеров». Конвой тронулся, зрители зашлись в восторге, а детишки бежали следом. В тихом иракском городке никогда не было подобного шоу!
Джип въехал за ворота угрюмой военной базы, и мы оказались в помещении для задержанных. На полу виднелись следы крови, валялись разрезанные пластиковые наручники. Но мы скорее были гостями, чем пленниками, поэтому вскоре нас проводили во двор. Появились стулья и подносы с едой – хотдогами и гамбургерами. Американцы были настроены дружелюбно и собирались накормить нас до отвала, принося все новые и новые порции еды. Через некоторое время нам сообщили: едем на военную базу в Хиллу для беседы, после чего нас непременно отпустят. Мы не возражали, воспринимая происходящее как новое приключение. Расселись в «хаммеры», офицер скомандовал: «Сondition one!» (боевая готовность номер один), солдаты щелкнули затворами винтовок, и конвой тронулся в путь. Уже стемнело, и солдаты нервничали. Именно с наступлением темноты есть риск нарваться на вооруженную засаду. Можно было понять иракцев в их стремлении досадить оккупантам, но засады почему-то не хотелось, так что из солидарности мы боялись вместе с американцами. К счастью, мрачная серебристо-пепельная дорога довольно быстро уперлась в бетонные баррикады, окружающие базу морских пехотинцев в Хилле. Фанерный щит возле ворот гласил: нет лучше друзей, чем морпехи, и нет хуже врагов, чем они. На территории лагеря стояли танки, грузовики и прочая военная техника, а на плацу выступал ансамбль, исполняющий популярные американские песни для поднятия боевого духа солдат. Повсюду высились небоскребы из коробок с минеральной водой и кока-колой.
Нас с Юрой провели в одно из зданий и развели в разные комнаты. Помещение было неухоженным, а комната, куда меня завели, вообще навевала уныние. Мебели не было, света тоже. Меня наскоро обыскали, потом принесли стул. Чтобы в темноте я не попытался сбежать, на пол бросили пару люминесцентных трубок. Пластиковая трубка, наполненная густой жидкостью, светилась оранжевым светом. Химическая реакция, заставляющая «волшебную палочку» светиться, срабатывала при преломлении трубки пополам. У входа в комнату встал охранник-пуэрториканец с автоматом. Электрический свет то включался, то выключался вновь. В темноте часовой нервничал и заставлял меня брать светящиеся трубки в руки и держать возле головы, чтобы ему было удобнее целиться.
Вскоре появился офицер. Допрос велся в форме беседы, ненавязчиво и с улыбками, но взгляд собеседника оставался внимательным и цепким. Потом офицер ушел, а я остался наедине с охранником. Маясь от безделья, последний щелкал затвором и прицеливался из винтовки в разные стороны, периодически в мою. Пуэрториканец сообщил, что очень любит стрелять, потому и пошел в армию. Я спросил: «просто стрелять или стрелять по человеку»? Часовой немного задумался и ответил, что когда необходимо, он с большим удовольствием стреляет по людям. Особенность человеческой психологии: в мирное время убийство человека отвратительно и противоестественно, но стоит приклеить к нему ярлычок «враг», и вот значимость человеческой жизни уже уменьшилась до размеров картонной мишени, а попадание в мишень вызывает законный восторг.
Потом меня допрашивали еще раз, фотографировали, снимали отпечатки пальцев. Принесли складную койку, армейский сухой паек и несколько журналов «Таймс». Один раз выводили в туалет. Вот где проявил себя гений американской армейской мысли! Туалет располагался на улице и представлял собой лес пластиковых гофрированных труб, под наклоном вкопанных в землю. Хоть пристраивайся к трубе передом, хоть задом – неудобно в любом случае.
Наши рюкзаки в выпотрошенном состоянии валялись в коридоре, вещи были измазаны в пыли и грязи во время обыска и валялись рядом. Военные раскрутили и развинтили все, что было можно. Даже вынули батарейку из часов и зачем-то ее забрали.
Ночью свет снова включался и отключался, и часовой светил фонарем прямо в лицо, чтобы я не сбежал в темноте. Мысль о побеге была абсурдна и так, но тыканье фонарем в лицо очень раздражало. В половине пятого нас с Юрой разбудили, отдали вещи и сообщили, что сейчас нам предстоит «полетать». Начитавшись «Таймс», я предположил, что мы полетим на базу Гуантанамо с мешками на головах, но солдаты лишь усмехнулись на такое предположение и ничего не разъяснили. Хотя один офицер прицепился: «Откуда ты знаешь про Гуантанамо?!»
Нас вновь посадили на «хаммеры» и куда-то повезли. Начало светать, когда мы въехали на очередную базу. Эти места мы узнали: Вавилон, тот самый, куда нас не пустили днем раньше. Мы проехали мимо дворца и исторических развалин и остановились на аэродроме. Там стояли вертолеты морской авиации, такие как в военной хронике времен Вьетнама или «Бури в пустыне». Два десантных вертолета с надписями «US Marines CH46» начали с шумом раскручивать винты. Воздух загудел и задрожал. Солдаты предложили мне пройти в один вертолет, а Юре в другой. Мы с удивлением спросили: «Два вертолета полетят куда-то только ради нас?» Ответ утвердительный. Если бы стоимость этого полета выдали нам деньгами, мы бы согласились и пешком дойти, куда скажут… Впрочем, мало кто из наших знакомых мог похвастаться, что летал на американском военном вертолете. Что ж, летим!
Мне вручили звукоизолирующий шлем с очками. Вместе с охранником я поднялся в металлическое нутро вертолета. Машина ревела и отчаянно тряслась. С обоих бортов устроились пулеметчики, готовые щедро поливать пулями пятидесятого калибра все, что может представлять угрозу полету. Вертолет вздрогнул и оторвался от земли. «Ты хотел Вавилон? Ну, смотри!» - сказал американец. Мы сделали круг над древними руинами и полетели на север. В Багдад.
Полет проходил на небольшой высоте и занял не более получаса. Мы приземлились на импровизированном аэродроме концентрационного лагеря Абу-Грейб на окраине Багдада. Раньше здесь была одна из самых больших саддамовских тюрем с подземельями и пыточными камерами. Говорят, там было уничтожено и замучено до смерти свыше тридцати тысяч человек, и даже найдены массовые захоронения заключенных. Зловещее место. Однако мы еще не знали, что это Абу-Грейб. Сопровождающие просто передали нас из рук в руки, приложив в качестве довеска наше личное дело, что-то вроде инструкции по эксплуатации новоприбывшего человеческого материала.
Здесь никто не знал, что на самом деле мы хорошие. Задержаны, значит за дело, а детали никого не интересовали. Немного проехали в кузове армейского грузовика. Вместе с нами была молодая девица в военной форме, не сводившая с нас мушки пистолета. Видимо она нас очень боялась, насмотревшись голливудских боевиков о жестокости и коварстве русских боевиков. Я же беспокоился, как бы грузовик не подбросило на очередной кочке, а девица от неожиданности не дернула за спусковой крючок.
Наконец приехали. Американка спрыгнула на землю, а к борту грузовика подошли двое широкоплечих военных, неторопливо натягивая резиновые перчатки. «В задницу полезут» - угрюмо предположил Юра. Я согласился – с них станется. Но все оказалось не так уж плохо. Нас обыскали тщательно, но без грубостей. Опустошили карманы, прощупали швы на одежде и все вещи, деньги, документы и даже носовые платки куда-то унесли, оставив лишь штаны и футболки. Потом нас завели на площадку с натянутым тентом, огороженную по периметру тремя рядами колючей проволоки. Мы уселись под тентом. В пределах видимости было еще несколько огороженных участков с тентами. Участок напротив украшала табличка Officers (офицеры), а наш назывался Civilians (гражданские). Это был сортировочный пункт. Здесь отделяли матерых баасистов от уголовников и прочих «алибаб».
Возле входа в наш лагерь на картонной коробке расположился часовой с помповым ружьем. Парню было неуютно на солнце. Наши условия были гораздо лучше, хотя мы и сидели в пыли – мебель для заключенных не была предусмотрена – но все же в тени под тентом. Впрочем, часовые сменялись каждые двадцать минут, а мы продолжали сидеть за колючей проволокой, не зная, чем закончится эта история.
Для допроса прислали русскоговорящего офицера. Складно говорить у него не получалось, и мы перешли на английский. Офицер хотел выяснить, за что нас задержали, а мы пытались выяснить то же самое у него. Пообщавшись с каждым по отдельности, он ушел и больше не появлялся. Выпустят нас или нет – осталось непонятно.
Американцы принесли пару коробок – на них можно было сидеть, и питьевую воду в бутылках. В коробках неожиданно обнаружились американские сухие пайки MRE (Meal, Ready-to-Eat, Individual). Солдатская еда была недурна. Всего мы насчитали двадцать четыре разновидности пакетов MRE. Вот, например, содержимое пакета № 19: мясо с грибами в овощном соусе, крекеры, овсяное печенье, порошок какао, желтый рис, земляничный джем, соль, соус табаско, растворимый кофе, сухое молоко, сахар, жевательная резинка, салфетки, пластиковая ложка, спички, влажная гигиеническая салфетка. Также в комплект входил MRE-нагреватель – пластиковый пакет с химическим реагентом, моментально нагревающимся при добавлении воды. Комплекты были разнообразны, в них встречались нарезанные фрукты, конфеты, пирожные, растворимые напитки. При желании можно была выбирать только комплекты с надписью vegetarian (вегетарианский). Они, как правило, оказывались самые вкусные. Для нас американский ящик был единственным развлечением в течение долгих часов бессмысленного ожидания. Мы относились к коричневым пластиковым пакетам почти с любовью. Интересно, что сами американцы не слишком жаловали сухие пайки, вскрывая их лишь для того, чтобы вытянуть оттуда что-нибудь сладкое. За долгие месяцы службы в Ираке надоест даже самый сбалансированный сухой паек.
Вода в бутылках настолько нагрелась, что заваривать в ней чай или кофе не представляло сложности. Вместо использования патентованных химических нагревателей мы выставляли пакеты с едой на солнце, и через несколько минут еда была готова.
Юра предпочитал «мотать срок» в спящем состоянии, кое-как завернувшись в кусок тента. Мне же не спалось, а делать было абсолютно нечего, поэтому у каждого из постоянно меняющихся охранников, в том числе девушек, я пытался выпросить что-нибудь почитать. Единственной литературой, которая нашлась у американцев, оказался журнал «Максим», но читать там было нечего, а рассматривать фотографии полуобнаженных красоток быстро надоело. Я пытался подшучивать над охранниками, требуя перевода из сомнительного загона Civilians в более престижный Officers, раз уж мы все равно сидели по подозрению в шпионаже. Но разморенные солнцем солдаты юмора не понимали и в очередной раз устало объясняли мне, что условия на всех участках одинаковые: тент и песок.
Вечером нас так и не отпустили, вещи не вернули и кровати, как в Хилле, не принесли. Улучшения жилищных условий в виде хотя бы доски или куска картона, на которых можно было бы спать, тоже не произошло. К моим требованиям охранники остались глухи. Пришлось разломать картонную коробку из-под еды и лечь на нее. С отступлением дневной жары активизировались насекомые: огромные кузнечики, комары, муравьи, мотыльки и крупные летающие штуковины, похожие на стрекоз. Летающе-прыгающая братия норовила нас покусать, после жилистых иракцев считая за деликатес. Проиграв в неравном бою с насекомыми, Юра переместился спать в сидячем состоянии на оставшийся невредимым ящик с сухими пайками. Среди ночи появился хмурый сержант и забрал ящик, видимо опасаясь за его судьбу. Ночь напролет неподалеку стреляли и палили из минометов. Трассировки красиво расчерчивали ночное небо. Как объяснили охранники – одна иракская деревня воевала с другой.
На следующий день армейский грузовик привез к лагерю деревянную конструкцию, напоминающую типовую автобусную остановку. Мебель для нас? Если они решили улучшить наши жилищные условия, это не к добру. Значит, мы здесь задержимся надолго. Оказалось, штуковина должна была исполнять роль будки для наших сторожей. Хоть охранники и менялись постоянно, сидеть под палящим солнцем в тяжеленных бронежилетах им не нравилось.
Через пару часов к нашему лагерю привезли полный фургон «алибаб». Руки несчастных были скручены за спиной пластиковыми наручниками. Их обыскали, немного попинали ногами, и загнали на периметр с надписью Officers, хотя на офицеров чумазые «алибабы» никак не смахивали, а были похожи на безобидных мирных жителей случайно попавших под жестокую зачистку. Новичков быстро рассортировали и отправили куда-то, должно быть в тюрьму, а мы вновь остались в одиночестве.
В результате общения с охранниками и любопытствующими солдатами удалось выяснить, что нас собираются освободить. И то ли отправить в Кувейт, куда мы и собирались, то ли в Россию, то ли в Америку. Гадать было интересно, после авиаперелета в Багдад мы были готовы к чему угодно. У одного из подходивших к нам офицеров я попросил подыскать мне какой-нибудь головной убор. Моя бейсболка пропала после обыска на базе морпехов в Хилле, а ходить под иракским солнцем с непокрытой головой было равносильно самоубийству. Офицер обещал помочь и через некоторое время принес нам комплект футболок, шлепанцев, полотенец, а также мыло и зубную пасту. Головных уборов он, к сожалению, не нашел. Зато удалось выторговать еще несколько послаблений – наши рюкзаки и поход в душ. С получением рюкзаков жизнь изменилась к лучшему. Можно было поставить палатку и разместиться в ней с комфортом, читать книги или делать записи. А в душ, который располагался в другой части лагеря, нас возили на «хаммере». Душевые кабинки были построены американцами специально для заключенных иракцев, которых мы наконец увидели в большом количестве. Тысячи людей сидели под тентами на огромном поле размером в несколько стадионов.
Возвратившись к себе, я развесил выстиранную одежду на веревках, чтобы придать нашей временной тюрьме жилой и безобидный вид. А палатку украсил российским флажком, объявив ее суверенной территорией Российской Федерации в Ираке.
Через некоторое время нам сообщили, что дело сдвинулось с мертвой точки, и нас вот-вот должны отпустить. Мы с Юрой побывали в полуразрушенных бараках, где прятались от солнца американцы. Там нас в очередной раз сфотографировали и отсканировали указательные пальцы рук. Условия в этих бараках были спартанские, мебель практически отсутствовала, в стенах и потолках зияли дыры, пол был грязным. Но Абу-Грейб еще не самая плохая тюрьма, американцы уверяли, что второй крупнейший иракский концлагерь в Басре гораздо хуже, поскольку, в довершении ко всему, подвергается нашествию пыльных бурь.
Только мы вернулись к себе, поступило указание собираться. Снова мы ехали в «хаммерах», я в первой машине, Юра во второй. У этих машин на крыше люки, из которых высовываются пулеметчики. Обычно патрули формируют из таких пулеметных «хаммеров». Один ствол смотрит вперед, другой назад. Если в конвое три машины, то средний ствол смотрит вбок. Сам пулеметчик, как выяснилось, сидит на неудобном ремне, раскачивающемся при движении.
Приехали в загородную резиденцию Удея Хусейна, старшего сына Саддама. Удэй возглавлял организацию федаинов, которая состояла из «золотой молодежи» Ирака. Про федаинов ходили разные слухи, в том числе такие, что Лаврентий Берия на их фоне смотрелся безобидным чудаком. Другие утверждали, что федаины ничем примечательным кроме пьянства и разгула себя не проявили. В любом случае место обитания Удэя производило сильное впечатление. Там были дворцы и озера, парки и фонтаны, даже мечеть. Американцы превратили эту территорию в военную базу и создали на ней микро-Америку: жарили хотдоги, играли в настольный теннис или бегали трусцой (это на иракской-то жаре!)
К нам в машину подсел молодой офицер, представитель военной полиции. Он должен был сопровождать нас. Конечная цель еще была непонятна, но отношение конвоиров изменилось и почти напоминало приятельское. К машине подбежал еще один офицер. Оказалось, он читал в газете статью о нас и даже посетил наш сайт в Интернете, на котором мы рассказывали о своих приключениях в разных странах. Грегори, так звали американца, был в восторге от встречи и мечтал сфотографироваться с нами на память. Из казармы он принес целую коробку еды, и угостил нас и наших сопровождающих жареной курицей, фруктами и колой. Тюремные охранники такой пищей не были избалованы и очень обрадовались.
Еще некоторое время конвой петлял по секретным дорогам Багдада, о существовании которых мы и не догадывались, они были закрыты для простых смертных, затем подъехали к дворцу Саддама. На дороге ведущей к воротам помимо бетонных надолбов стояли щиты с угрожающими надписями на английском: «Не останавливаться! Пассажиров не высаживать! Скорость не снижать! Любое нестандартное поведение на дороге служит поводом для открытия огня на поражение!»
Во дворце располагались штаб коалиционных войск и временное правительство Ирака. Именно здесь нас должны были передать представителю посольства Российской Федерации. Парень из военной полиции привез для нас пропуск во дворец. Без него туда не пропустили бы даже наших конвоиров. Восемь солдат с Абу-грейб разоблачились, оставив шлемы, бронежилеты и автоматы в машине. Без амуниции они казались безобидными и милыми подростками, и вели себя во дворце соответственно, восторженно улыбаясь и без конца щелкая фотоаппаратом.
Дворец Хусейна был похож на муравейник, наполненный деловито снующими туда и сюда американцами. В разделенных перегородками коридорах стояли столы, работали люди. Тут и там висели бумажные таблички: «Министерство Финансов», «Министерство Труда», «Департамент Тюрем». В одном из залов сделали столовую, в которой одновременно обедали сотни человек. На входной двери висело объявление: «Личное оружие, включая автоматы Калашникова и гранатометы, просьба оставлять за пределами столовой»
Дворец был красив, он завораживал, а деловая обстановка царившая в нем лишь усиливала впечатление. Мы нашли офицера, занимавшегося нашим делом. С ним находились военный юрист и представитель российского посольства по имени Эльбрус. Нам было неловко за свой запыленный вид, да и рюкзакам досталось во время обыска, но присутствующие были людьми вежливыми и ничего не заметили. Американцы нас отпускали, но, прежде чем идти, я попросил показать нам дворец. Все-таки мало кому удается здесь побывать. Военный юрист улыбнулся и повел за собой. Мы прошли по дворцовым коридорам, и попали в тронный зал Саддама. Именно здесь он часами выступал перед своими генералами. Стены и потолок были украшены огромными панно на темы светлого будущего Ирака. На картине за троном диктатора грозно летели ввысь баллистические ракеты. «Вы можете сесть на трон, а я вас сфотографирую» - предложил военный юрист. Трон оказался прямым и не слишком удобным, наверное специально был таким, не давал уснуть во время утомительных официальных церемоний.
Вместе с Эльбрусом мы добрались до посольства. Оказывается, наше задержание наделало немало шума. Американцы с Абу-Грейб связывались с Пентагоном, оттуда звонили в Госдеп США, оттуда в посольство России в Багдаде, оттуда в МИД России. По версии Пентагона: в Ираке были задержаны российские журналисты, фотографирующие военные объекты. Об инциденте стало известно даже в администрации президента России, поэтому посольским работникам было поручено оказать содействие в нашем освобождении и эвакуации с территории Ирака.
Теперь мы оказались в заключении на территории посольства. Конечно, никто силой нас не держал, но отлучаться не рекомендовали. Нас временно разместили в бане. Мест в жилом корпусе не было – на охраняемой территории посольства прятались многие российские граждане, так как жить в городе было опасно.
В посольстве нам предложили на выбор бесплатный ООН-овский самолет в Иорданию или содействие в изготовлении иранской визы и доставке нас до иранской границы. Иордания была не по пути, выбрали Иран. На следующий день вместе с Эльбрусом мы поехали в консульство Ирана, где, несмотря на выходной день, нам за пятнадцать минут сделали визу.
Побеседовали с Временным Поверенным Делами РФ в Ираке Александром Кинщаком. Он сказал, что хочет договориться об отправке нас с вооруженной охраной до границы. Посольство уже связывалось с Курдской Демократической партией, те ответили, что участок Багдад – Бакуба – Аль Мунтрия не находится в зоне их влияния. Ребята из Патриотического Союза Курдистана временно отсутствовали в Багдаде. У шиитов был выходной – пятница, никого не застать. Оставался еще шанс договориться с Коммунистической Партией Ирака (КПИ).
Днем что-то гулко бухнуло, да так, что в нашей бане чуть не вылетели стекла. Взорвали посольство Иордании неподалеку. Подогнали машину со взрывчаткой и снесли почти все здание. Наверное в Ирак вернулся Николай Кушлевич? Хотя кто знает, кому еще успели досадить иорданцы?
К субботе удалось договориться с коммунистами. Нас привезли в штаб-квартиру КПИ (Коммунистической партии Ирака), где проходил очередной съезд партии. На стене возле входа висел портрет родного Ильича. Дипломата Алексея, который привез нас, иракские коммунисты принялись звать в компартию, но он ловко уклонился от этого, сказав, что дипломатам в партии вступать не разрешается. У нас с собой был мешочек с пионерскими значками, которые мы взяли из России, чтобы дарить в качестве сувениров. Мы принялись их вручать присутствующим, говоря, что это почетный нагрудный знак коммунистов России. Значки с Лениным тут же украсили лацканы высокопоставленных пиджаков.
После съезда коммунисты разъезжались по всей стране. Были и такие, что ехали в сторону иранской границы и могли нас подбросить. У наших новых друзей имелось официальное разрешение на ношение автоматов Калашникова и старенький «Джип Чероки» с забинтованным скотчем рулем. Без происшествий мы доехали до Бакубы, где остановились на ночлег. В тамошнем штабе коммунистов висели портреты Маркса, Че Гевары, и удивительные часы с серпами и молотами вместо цифр. Активисты штаба увлеченно смотрели по спутниковому телевидению шоу с обнаженными красотками, но с появлением гостей посуровели лицами и включили новостной канал «Аль-Арабия», делая вид, будто их интересует только политика. В ванной дома пирамидкой стояли автоматы, а в задней комнате бесформенной грудой лежала одежда и обувь расстрелянных баасистских солдат. Раньше этот дом принадлежал партии «Баас», но сейчас он попал в крепкие руки пролетариата.
В сопровождении группы товарищей мы гуляли по городу. К нам подходили люди и пытались завязать разговор. По словам сопровождающих, все они были коммунистами. Если так, то минимум половина Бакубы состояла в компартии.
По улицам периодически проезжали удивительные велосипеды с восемью зеркальцами заднего вида, разноцветными побрякушками, ленточками, гудочками и автомагнитолами, работающими от автомобильного аккумулятора. Под покровом ночи в городе нелегально продавалось спиртное – водка и пиво, прямо из багажников автомобилей.
Последний день в Ираке прошел благополучно, если не считать того, что джип коммунистов развалился, и остаток пути мы проделали на такси. На границе на нас набросилась стая соскучившихся по работе таможенников – в связи с войной переход не пользовался популярностью и начал зарастать желтоватыми пустынными лопухами. Мы тоже были рады таможенникам. Иракская авантюра благополучно подошла к концу, начиналась следующая – иранская.
Увидев нас, иранский офицер с удивлением хмыкнул и повел за собой к желто-серому зданию. Двери были заперты на здоровенный навесной замок. Пограничник побренчал ключами, открыл двери, и мы оказались в шикарном зале ожидания. «О, вокзал для двоих» - сказал Юра. Стройными рядами стояли пустые кресла, блестели свежевымытые полы, красовались фикусы и прочая зелень в кадушках, а с потолка свисали телевизоры. Цивилизованный, практически европейский зал ожидания, где мы оказались совершенно одни. Пограничный переход практически не функционировал.
Некоторое время мы дожидались таможенников, наконец, наши вещи досмотрели, а паспорта проштемпелевали. Один из иранцев все пытался выяснить, нет ли у нас запрещенной к ввозу валюты, даже требовал показать бумажник. Я показал и за это поплатился. Таможенник заметил лежащие в бумажнике десять российских рублей, выхватил их и спрятал к себе в карман, сделав каменное лицо, будто так и надо. На уговоры вернуть деньги каменная маска даже не дрогнула.
Дорога от границы была пуста, но через несколько километров пешего пути мы обнаружили экскаватор и, пристроив в ковше рюкзаки, втиснулись в кабину к водителю. Мимо проплывали поля, сопки, военные части и водруженные на постаменты разбитые танки. Несколько раз мы пересекали армейские блокпосты, где данные о нас аккуратно вписывали в специальные журналы: национальность – русские, цель проезда через охраняемые территории – туризм, вид транспорта – экскаватор.
После иракских пятидесяти градусов иранские сорок ощущались прохладой. Выжженная солнцем пустыня отступила, и вместо нее появились деревья и кустарники. Стены домов украшали портреты Хомейни, Хаменеи и прочих аятолл. Кроме изображений духовных лидеров встречались зарисовки из жизни шахидов. Вот солдат с винтовкой и фотокарточкой Имама Хомейни задумался о предстоящем бое. Пережить этот бой ему явно не суждено. А вот большие и печальные глаза подростка, совсем еще ребенка. Такими они были в тот момент, когда он отважно бросился со связкой гранат под танк, взрыв которого изображен рядом.
Под вечер мы добрались до Исламабада (в мире существует несколько городов с таким названием). Попытались купить слив в лавке и натолкнулись на непонимание. Деньги в Иране называются риалы, а цены указаны в туманах. Туман – десять риалов, значит все цены надо умножать в десять раз.
Ночь провели в палатках, а на следующий день приехали в Керманшах – большой город, столица провинции. Здесь мы надеялись продлить нашу дорогостоящую и, увы, краткосрочную транзитную визу. От жары захотелось пить. Мы заметили парня пьющего воду из поливального шланга. «Там, где пьют местные, вода безопасна» - решили мы и начали пить эту воду. Вокруг собралась толпа людей. «Там, где пьют белые, вода хорошая» - подумали люди и тоже стали пить воду из шланга.
В специальном полицейском участке «атпо хориджи» нам отказались продлить визу, ссылаясь на то, что у нас есть еще шесть неиспользованных дней. Дескать, когда останется один, тогда и приходите.
Юра отправился искать банк, чтобы поменять деньги, а я рюкзаками караулить рюкзаки на улице. Иранцы, проходящие мимо, поглядывали с любопытством, но не останавливались – стеснялись. Однако стоило возле меня задержаться какому-нибудь бродячему торговцу, как рядом тут же останавливались еще два-три зеваки, потом еще пять-шесть. Через минуту улица оказывалась запружена любопытствующими, а вновь подходящие удивленно пытались узнать что происходит, и присоединялись к толпе. В определенный момент появлялась полиция и всех разгоняла, бросая строгие взгляды на меня и требуя «больше так не делать». Несколько минут проходило в спокойствии, люди опять равнодушно шли мимо, но потом возле меня вновь останавливался кто-нибудь, и тут же со скоростью горной лавины вокруг вырастала толпа. Опять появлялся полицейский, на этот раз новый, и просил всех разойтись... Так все повторилось несколько раз, пока не подошел Юра, и мы не продолжили свой путь.
В Тегеране зашли в российское консульство. На помощь не рассчитывали, лишь хотели узнать, какие российские организации присутствуют в Тегеране, и обратиться к ним. И еще надеялись получить рекомендательное письмо (подтверждающее наше гражданство) для консульства Пакистана. Вице-консул Валерий Голованов принял нас радушно, не стал держать на улице, а провел к себе, расспросил о проблемах и предупредил о многочисленных опасностях подстерегающих нас в Иране. После Ирака местные опасности выглядели не слишком устрашающе, тем не менее, нам пришлось подписать бумагу, в которой мы определяли свой маршрут и подтверждали, что с опасностями ознакомлены. После этого консул подготовил письмо для пакистанских коллег и отправился договариваться насчет нашего размещения. Решили, что нас устроят в русскую православную церковь, находящуюся в Тегеране еще с дореволюционных времен.
Батюшки не было – уехал в Санкт-Петербург, а работавшая в церкви молодая женщина не знала, что с нами делать. Не селить же в церковном доме без разрешения? Мы заверили, что сможем переночевать и в палатке во дворе. Нас оставили, даже разрешили пользоваться кухней и потрясающей церковной библиотекой. Там были дореволюционные фолианты, длинные ряды энциклопедий на любые темы – по медицине, юриспруденции, естествознанию. Первое издание Брокгауза и Евфрона, книги девятнадцатого и даже восемнадцатого века, диссидентские книги, запрещенные во время советского режима и редкие до сих пор в нашей стране. Когда-то церковь была очень богата. Белоэмигранты, сбежавшие от советской власти, часто оставляли свои состояния церкви. Нечистые на руку старосты разворовали значительную часть церковных богатств, но книги сохранились. Продать их в Иране было практически невозможно.
На следующий день мы отправились в консульство Пакистана. Хмурый чиновник открыл тетрадь, где были расписаны расценки на консульские услуги для разных национальностей. Цена визы для русских – сто долларов! Дороже только для граждан Танзании – двести. Консульские работники уверили нас, что стоимость российской визы для пакистанцев такая же. (Это неправда – например, в Карачи российская виза для пакистанцев стоила лишь 60 долларов). Немцы, получавшие визу вместе с нами, заплатили по 30 долларов. Уныло порадовавшись, что мы не танзанийцы, заплатили консульский сбор. Паспорт с новенькой наклейкой можно было забрать через несколько часов. Хорошо еще, что разрешили въезд на месяц, а не недельный «транзит».
Мы попытались сделать афганскую визу, но афганцы тоже потребовали «рекомендательное» письмо от российского консульства: «Мы вас не знаем – может быть, вы едете в нашу страну с террористическими целями. Принесите справку, что у вас таких целей нет». К несчастью, мы не приготовили письмо к афганцам заранее. Звонок в российское консульство ничего не дал, вице-консул отсутствовал. Времени оставалось мало, транзитная виза потихоньку "сгорала", а продлить ее в Тегеране было невозможно. Поэтому мы решили отправиться в святой город Кум, чтобы продлить визу там и навестить нашего знакомого Антона Веснина, постигающего в Иране основы ислама.
Приехали в Кум под вечер. Из координат Антона у нас был лишь номер телефона медресе Аль-Махди. Мы зашли в ближайший ресторан, чтобы позвонить оттуда. Узнав, что наш друг учится в медресе, все посетители ресторана принялись помогать в поиске «талиба» из России. Наконец, адрес медресе был найден, как и все «русские корни», произрастающие в учебном заведении на ниве ислама. «Корни» были представлены дагестанцами, узбеками и прочими братскими народами. Один из посетителей ресторана посадил нас в машину и отвез в медресе, где в ожидании пришествия Антона нас чудесно приняла русскоязычная община.
Жизнь у Антона складывалась неплохо. Он учил фарси, арабский и религиозные догматы. Даже создал Интернет-сайт посвященный исламу. Родители Антона очень хотели, чтобы чадо взялось за ум и поступило в институт, но они никак не ожидали, что их сын выберет учебу в исламском медресе в Иране! Впрочем, со временем они смирились с таким выбором. Не такое уж плохое образование, если подумать. Преподавание ведется персональными учителями, либо в малых группах. Обучение, проживание и питание – бесплатно. Выплачивается стипендия. Немудрено, что сюда приезжают учиться мусульмане из самых разных стран. Студенты штудируют древние фолианты, изучают философию, логику, мистику, историю религии, медицину и многое другое. Что касается медицины, то учащиеся знакомятся с трудами Ибн Сины (Авиценны) и других древних мудрецов. Эффективность традиционных методов лечения в некоторых случаях многократно превосходит современные методы. Кроме того, ортодоксальный ислам не запрещает заниматься спортом и изучать современные науки – программирование, веб-дизайн. Каждый студент сам выбирает дисциплины, которые ему интересно изучать. Многие так и остаются жить в медресе – становятся учителями. Раз в два года студент может съездить на каникулы домой. Дорога оплачивается за счет медресе. Те же, кто хочет видеться с близкими каждый год, вынуждены перед поездкой обходить офисы коммерческих фирм, собирая деньги на проезд. К студентам медресе относятся уважительно, и, как правило, в помощи не отказывают.
На следующий день мы отправились в «атпо хориджи». Там предложили продлить визу на месяц всего за несколько долларов. Мы побежали в банк, заплатили пошлину, заполнили анкеты, прицепили фотографии, приложили паспорта. Но когда дело почти было сделано, полицейский полистал паспорт и сказал: «А вообще-то мы транзитные визы не продляем!», и принялся отцеплять фотографии, рвать анкеты и возвращать нам наши паспорта. У нас оставалось только два дня чтобы покинуть Иран. До пакистанской границы было больше полутора тысяч километров, а за один просроченный день в Иране полагалось судебное разбирательство, штрафы и даже, как рассказывали, тюремное заключение. А мы-то надеялись пожить в Куме, пообщаться с настоящими аятоллами, больше узнать об Иране и об исламе. Наши новые друзья из медресе даже придумали нам специальную культурную программу… и вот все пошло прахом.
Собрав рюкзаки, мы помчались на трассу, исполненные решимости ехать день и ночь, чтобы успеть выехать из Ирана. Следующие сутки запомнились лишь мельканием пейзажей за окнами. Мы сделали небольшую остановку лишь в городе Бам, где находилась красивейшая старинная крепость. В последствии она сильно пострадала от землетрясения.
Вспоминаются иранские автобусы. Их борта были украшены рекламными надписями типа Beautiful bus или Hello, mister!. А еще встречались грузовики с надписью God на лобовом стекле. Это просто «Аллах» по-английски, но все равно подобная надпись выглядит странно, особенно в сочетании с надписями «рыба», «хлеб» или «огнеопасно» на бортах.
В небольшом городке мы зашли в магазин, чтобы купить еды. Темнолицый и узкоглазый молодой продавец задал традиционный вопрос: Where are you from? Откуда вы? Я пошутил: «Китай». «Здорово!» - обрадовался парень, - «А я афганец. Но мой отец был родом из Китая. Так что, возможно, мы родственники!»
До приграничного Мирджаве нас подвез практикующий доктор. Он был диссидентом и мечтал куда-нибудь уехать из Ирана. В Европу, Америку или на худой конец в Россию. Доктор Назари посетовал, что приграничные с Пакистаном районы опасны, и даже показывал нам потенциальных бандитов, когда мы проезжали мимо них. Вместе с женой и дочкой доктор ехал отдыхать в какой-то местный заповедник. Мы отправились с ними, надеясь, что время на пересечение границы у нас еще есть. «Заповедником» назывался водопад в горной пещере. К водопаду съезжались многочисленные отдыхающие, в том числе и небольшие группы молодых людей с автоматами Калашникова. «Это наркоторговцы» – пояснял Назари. - «Оружие им нужно чтобы отстреливаться от полиции».
Мы зашли в пещеру. Вода нескончаемым дождем лилась прямо из камней. Через несколько десятков метров пещера стала сужаться, пока не превратилась в щель. Самые смелые иранцы, включив карманные фонарики, полезли в щель, и мы, конечно, тоже. Наползавшись по каменным лабиринтам и промокнув насквозь, мы выбрались из этого «аквапарка» на свежий воздух.
Наконец мы добрались до приграничной зоны. Не уследили за временем, а ночью таможня не работала. Но у нас еще было полчаса до закрытия. Мы прошли полицейский пост, проехали около двух километров на машине, пробежали вдоль длиннющих заборов. Но торопились напрасно, иранские таможенники ушли домой раньше обычного – в пятницу работать вообще не полагается. От Пакистана нас отделяло десять метров и два железных забора. В волнении мы начали кричать пакистанцам, чтобы те открыли свои ворота, а уж иранские мы бы перелезли. Но пакистанские пограничники не поддержали эту идею, несмотря на наши уговоры. Волноваться были причины: седьмой день кончался сегодня, а завтра начинался восьмой и все связанные с этим проблемы (штраф, тюрьма, отсечение голов и пожизненное закрытие визы – страшилки, которыми нас пугали местные жители). В глубоком пессимизме мы всерьез подумывали назвать нашу экспедицию «По тюрьмам мира!» Побродив по окрестностям таможни, мы обнаружили заборчик, отделяющий Иран от Пакистана, примерно метр высотой, да еще и разломанный. Естественно, его никто не охранял. За забором бродили люди, бегали собаки, фырчали автобусы – обычная сельская жизнь. Нам очень захотелось перешагнуть низенькую стенку, но было нельзя. Отсутствие въездных штампов – проблема, способная на очередной границе перерасти в неразрешимый конфликт.
Проведя ночь в тревоге, утром на КПП мы были первыми. Таможенник мельком взглянул на паспорта и поставил выездные штампы. «Не заметил!» - облегченно вздохнули мы, и пошли в Пакистан.
Несмотря на раннее утро на пакистанской стороне уже скопились люди, но нас, как иностранцев, пропустили без очереди. Таможенные формальности не заняли много времени, и мы оказались в новой стране. Окрестности таможни представляли собой грязный каменистый пустырь, на котором паслись овцы и валютные менялы. И те, и другие с неподдельным интересом глядели на нас. В ближайшем поселке мы с Юрой купили лимонад в лавке. Выпили и стали искать, куда выбросить пустую пластиковую бутылку. Продавец забрал ее, да и бросил на улицу прямо перед входом в свою лавку. Найти в Пакистане урну – нелегкое задание даже для Шерлока Холмса. Но местные жители такими поисками не озабочены.
В поселке мы увидели самую главную достопримечательность Пакистана – его грузовики. Это одно из самых удивительных творений человеческих рук. Не зря их называют «Душа Пакистана». В этой стране могут позабыть обо всем, относиться халатно к любой работе, но в украшение грузовиков пакистанцы вкладывают всю свою душу. Трудно найти две одинаковые машины – каждая уникальна. Кабина и борта типичного пакистанского грузовика декорированы росписью, мозаикой, аппликацией и надписями на урду, арабском или английском. На крыше кабины штыри-антенны с бантиками, иногда флюгера. Капот и крылья отполированы и украшены узорными металлическими накладками. По периметру кузова прикреплены нарезанные из фольги ленточки, металлические цепочки, колокольчики и даже птичьи перья. Двери срезаны, а кабина увеличена с помощью деревянных пристроек и таких же дверей. Разукрашенные двери с маленьким окошечком без стекла могут открываться наружу или вбок как в купе поезда. Снаружи на них навешивается навесной замок, а изнутри обычный оконный шпингалет. За кабиной как правило расположена специальная надстройка, используемая для расширения кузова. В грузовик можно уложить столько груза, сколько, по мнению владельца, он выдержит. Поэтому гора перетянутых веревками товаров может возвышаться над кузовом, выступая за его края на несколько метров. Движущиеся по трассе тяжело груженые разукрашенные грузовики представляют собой сюрреалистическое зрелище. Каждый водитель гордится своим грузовиком и с удовольствием дает его фотографировать. Обделенный же вниманием иностранного фотографа шофер расстраивается, и даже становится жертвой насмешек более удачливых коллег.
Вглубь страны мы отправились в кузове пикапа. Путь был долог, а палящее солнце опасно для человека. От вредного ультрафиолета Юру защищала панама, а мне водитель подарил головной платок. Я намотал его и стал похож на моджахеда.
Дорога была вполне приличная, асфальтовая, вдоль нее на равном расстоянии друг от друга лежали яркие белые камни примерно одинакового размера – светоотражатели. Проезжали мимо поля, на котором часто и беспорядочно в песок были воткнуты длинные деревянные палки – местное кладбище. Камни и палки – универсальный материал, всегда под рукой и ничего не стоит.
Иногда в пустыне мы замечали выложенный из камней на песке квадратный силуэт – мечеть. Местные жители, не имея возможности выстроить полноценное здание, лишь обозначают его контур с куполами и минаретами. Аллах и так поймет и будет милостив. Наш пикап подобрал в пустыне еще одного пассажира, и высадил через пару десятков километров. Пакистанец направился к домику, одиноко стоящему посреди бескрайних песков. Домик в полтора метра высотой, был сложен из крупных круглых камней, а крыша из веток. Квадратным силуэтом была пристроена «мечеть». Что еще нужно для полноценной жизни?
Впереди показался пост полиции, и водитель, не долго думая, повернул в пустыню, в объезд. В песках уже была накатана глубокая колея. Немногие водители стремились к встрече с представителями власти. Отрезок асфальтовой дороги возле поста, казалось, вообще был затянут паутиной. Несколько минут мы тряслись по песчаным колдобинам, а потом вновь выехали на трассу.
Дорога бежала дальше, замысловато изгибаясь, а каменистая прежде пустыня сменилась совсем уж песчаной. Здесь ветер играл барханами, закидывая мелкой светло-желтой крупой асфальтовую дорогу. Неподалеку показался столб песчаного смерча. Гигантская воронка невозмутимо покачивалась на одном месте, раздумывая, стоит ли отправляться на вечеринку в ближайший населенный пункт или просто утихнуть самой собой.
Иногда дорога пересекала железнодорожные пути. В таких местах не было семафоров и шлагбаумов, а лишь стоял щит с надписью «Danger! Cross at your own risk» (Опасно! Пересекайте на свой страх и риск). Хотя вероятность риска была сильно преувеличена – поезда на этих дорогах не частые гости.
В небольших городках над крышами домов развевались флаги – зеленые государственные и черно-полосатые – ортодоксального ислама. На зеленых флагах был изображен полумесяц, но иногда и другие картинки, например портрет основателя Пакистана Мухаммеда Али Джинны или изображение Микки Мауса. Полосатые флаги вывешивали исламские фундаменталисты, ратующие за заключение демократических свобод в строгие рамки законов шариата. На заборах и стенах домов встречалась аббревиатура BNP, Национальная партия Белуджистана. Особенно впечатляла эмблема этой партии – окровавленный топор. Белуджистанские националисты ратуют за отделение провинции от Пакистана, которая если и произойдет, вряд ли будет бескровной.
Высадившись в одном из городков, мы решили поужинать. У нас остался последний из американских саморазогревающихся сухих пайков, захваченных нами в Ираке. Уселись на кровать в местном общепите (кровати там были вместо столов, очень удобно: днем – ресторан, ночью – гостиница). Поставили кипятиться воду для чая. Вокруг собрались зеваки. Жестом фокусника я достал из рюкзака пакет с химическим реактивом, положил внутрь запечатанную упаковку с едой, налил холодной воды из бутылки и, зажав горло пакета рукой, засунул в картонную упаковочную коробку. Народ удивленно придвинулся поближе. Тут из пакета повалил пар. «Держи!» – крикнул я и протянул дымящуюся вибрирующую коробку ближайшему бородатому зеваке. Тот испуганно отскочил в сторону, остальные тоже бросились врассыпную. Бомба!!! Взрыва, конечно, не было. Но еще долго смущенные пакистанцы не решались потрогать странную самовозгорающуюся коробку.
Местные жители выглядели забавно. Грозный душманский вид, чалмы и длинные черные бороды сочетались с радостными открытыми улыбками и трогательным, почти детским, любопытством. Некоторые старики красили бороды и волосы в рыжий цвет, чтобы скрыть седину и сохранить надежду на повторную женитьбу. Почти все пакистанцы обожали фотографироваться и при появлении камеры выстраивались рядком и начинали позировать.
Заночевали на окраине городка. С наступлением темноты заголосил муэдзин, созывая верующих на молитву. Вот только голос почему-то был женский или даже детский. Странно, разве могут быть женщины или дети муэдзинами?
На другой день мы приехали в Кветту, столицу Белуджистана и первый крупный пакистанский город на нашем пути. Именно здесь, по мнению многих, скрывался Усама Бен Ладен и прочие члены «Аль Кайды». Город не казался опасным или недружелюбным. Напротив, встретил нас улыбками, приветственными возгласами и приглашениями зайти на чай. По улицам Кветты носились трехколесные моторикши, ревели автобусы с сидящими на крышах и висящими гроздьями в дверях пассажирами. Двигались телеги запряженные ослами, быками и верблюдами. Восточный хаос и неразбериха, неповторимый средневековый колорит. Однажды я видел по телевизору рекламу туристических путевок в современную, цивилизованную Малайзию. Рекламный слоган гласил: «Малайзия – настоящая Азия». Нет, ребята, настоящая Азия – это Пакистан!
Гостеприимство в Белуджистане исключительное. Мы зашли в интернет-кафе, и в оплату вручили хозяевам доллар. Хозяева взяли доллар, посчитали на калькуляторе курс и дали на сдачу несколько рупий. Потом предложили выпить чаю. Мы согласились, и вслед за чаем появилась еда. А после обеда хозяева вернули наш доллар – путешественникам он нужнее.
Мы заглянули в лавку, чтобы попросить воды и протянули хозяину пустую двухлитровую бутылку из-под кока-колы. Показали жестами: «вода», «пить». Хозяин кивнул, передал бутылку мальчишке и что-то сказал. Мальчишка убежал, а нас пригласили пройти внутрь в тень и отдохнуть. Мы совсем взмокли от ходьбы по жаре. Пока паренек отсутствовал, нас угостили арбузом и разными фруктами. Через пять минут появился запыхавшийся гонец и протянул нам… новую запечатанную бутылку кока-колы. Это был подарок от фирмы, хозяин был очень доволен, полагая, что угадал пожелание гостей.
Зашли в хозяйственный магазин, чтобы купить тюбик клея, и нам тут же его подарили.
Именно здесь в Белуджистане, в непосредственной близости от афганской границы, в свое время базировались лагеря душманов, талибов и прочих экстремистов, боровшихся против коммунистов в Афганистане. Победив коммунистов в чужой стране, пакистанцы, похоже, построили коммунизм у себя.
Покинув Кветту, мы двинулись на юг в сторону Карачи. Автостоп давался легко, ждать почти не приходилось, а народ попадался общительный и жизнерадостный. К концу дня мы устроились на ночлег в Калате в яблочном саду, куда нас пригласили его владельцы. Это был большой сад, им владела одна семья на протяжении четырех поколений. Яблоки вырастали крупные, с голову младенца, и очень сладкие. Их вкус напоминал вкус меда.
За садом располагалось деревенское кладбище. Могилы – продолговатые холмики с установленными на них камнями. Два камня для мужчин, три – для женщин. По мусульманским традициям, чрезмерные почести мертвым не нужны. Один холмик был обнесен невысокой оградкой. Это означало, что здесь лежал человек религиозный и благочестивый, почитаемый потомками.
На следующий день мы добрались до Хосдара, где неожиданно нас пригласили на дачу правительства Белуджистана. Вечеринка посвящалась женитьбе сына одного известного и уважаемого доктора. Быть доктором в Пакистане очень престижно, а свадьба – одно из самых значительных событий в жизни мужчины, поэтому вечеринка была подготовлена на славу. Среди приглашенных гостей были два экс-премьера Белуджистана, наследный принц Калата и множество докторов со всей провинции. Присутствовали только мужчины, из чего мы решили, что это все-таки не сама свадьба, а «мальчишник» предшествующий ей.
На траве в саду были расстелены длинные полосы ткани, заменяющие собой столы и стулья одновременно. На углях томились жареные индейки, рядом готовили плов в огромном казане. Гости прибывали и рассаживались рядами, скрещивая ноги по-турецки. Каждый новый гость здоровался за руку с присутствующими. Пакистанцы были одеты примерно одинаково: в длинные белые рубашки и белые же штаны. Отличить, кто из гостей V.I.P., а кто нет, было не просто – полная демократия. Отличия в социальном положении можно было предположить лишь по тому, сколько человек подало руку вновь прибывшему гостю. Малоизвестные или малозначительные гости ограничивались кратким приветствием и норовили сразу же сесть к «столу». Известные и важные гости здоровались долго, обнимались и целовались друг с другом, оглашая сад громкими приветственными возгласами. Сама вечеринка не заняла много времени. Гости смели угощение, распрощались друг с другом и укатили по своим делам. Кто на джипе с охранниками, а кто на стареньком мопеде.
Мы двинулись дальше, размышляя об особенностях национальных празднеств, но скоро наши размышления прервало появление огромного грузовика. Разукрашенный красавец вез помидоры в Карачи и согласился захватить и нас. Мы комфортно разместились на вершине самоходного небоскреба из коробок с помидорами. Сверху открывался шикарный вид. Лица обдувал приятный ветер. Встречные машины радостно сигналили нам, а их пассажиры приветственно махали руками. Путь до Карачи был неблизкий. Пока мы ехали, пейзаж обновлялся несколько раз. Пустынная степь сменялась цветущими садами, сады – рисовыми полями, за ними появлялись горы, потом вновь пустыни. Встречались и деревни из глиняных домов. Люди здесь жили также как тысячу лет назад. Мужчины пасли скот, женщины шли по своим делам, неся на головах кувшины с водой.
Стемнело. В Карачи мы рассчитывали приехать утром, поэтому нам оставалось ночевать прямо на вершине движущегося грузовика. Мы разложили спальные мешки и привязали себя веревками к грузовику, чтобы не свалиться во сне. Мирное урчание мотора, теплый ночной ветер и плавное покачивание увели нас в мир сна.
За два часа до рассвета мы прибыли в Карачи на оптовый продовольственный рынок на окраине города. Несмотря на раннее время, рынок активно работал, и был переполнен посетителями. Здесь розничные продавцы покупали фрукты и овощи, готовясь к очередному торговому дню. Электричества не было, а свет сотен керосиновых ламп, придавал месту почти мистическую атмосферу. Пробравшись через торговые ряды, мы вышли на дорогу.
Первое впечатление от города было пугающее. Бродящие в темноте сутулые тени при ближайшем рассмотрении оказывались жутковатыми нищими, с которыми совсем не хотелось иметь дела. Возле одной из лавок нас обступили местные механики, желающие помочь нам «найти дорогу». Их лица, как и одежда, были черны от грязи, а зубы красны от жевательного табака. Лишь глаза ярко блестели в темноте. Если бы мне довелось снимать триллер, я бы, пожалуй, пригласил этих ребят. Но оказаться в положении героев подобных фильмов нам не хотелось, поэтому мы постарались скрыться от незваных «помощников».
Город просыпался на наших глазах. Люди, лежащие на тротуарах, газонах и лавках потихоньку вставали и потягивались. Замечая нас, нищие беззубо улыбались и тянули руки за подаянием. Истощавшие женщины показывали неприличные жесты, предлагая нам неизвестно что – гадать на эту тему не было желания. Аккуратно переступая через груды мусора и кучи навоза, мы добрались пешком до центра города, а оттуда до российского консульства. Неподалеку находилась гробница мусульманского святого, и вокруг гнездились дервиши и прокаженные, ожидающие от давно умершего святого бесплатной благодати.
Возле самого консульства нищих не было. Зато были охранники, вооруженные ружьями. В консульстве нас приняли замечательно. Пожалуй, это было самое гостеприимной консульство из всех, что я видел. Его работники оказались милыми и дружелюбными людьми. Нас поселили в гостевую квартиру. Вечером жители консульского городка, включая детей и самого генерального консула, собрались, чтобы послушать рассказ о наших приключениях. После выступления, к нам подошел директор Российского культурного центра и предложил выступить на географическом факультете в Университете Карачи. Мы с удовольствием согласились.
В зале университета Карачи собралось около трехсот человек. Мы показывали фотографии на большом экране и рассказывали о наших приключениях. Студенты приняли нас очень хорошо, а о приезде «известных российских путешественников» даже сообщили в новостях.
Днем Карачи выглядел веселее, чем ночью. Если смотреть из окна автомобиля, то город даже казался современным и цивилизованным. Вот только слишком много полиции вокруг, экипированной словно для боевых действий – автоматическим оружием и бронетехникой. В городе постоянно проходили стычки на этнической и религиозной почве, да еще кто-то периодически пытался поднять на воздух американское посольство.
На дорогах Карачи царил привычный для Пакистана хаос. Машины громко сигналили по поводу и без, подрезали друг друга, выезжали на встречную. Почти все они были помяты или поцарапаны. В Пакистане почему-то не принято включать «поворотники», водители показывают поворот руками, высовывая их из окон. На одном инкассаторском броневичке даже было написано «Руками не сигналим!» - бронированные окна не открывались.
На многих монументах был выбит девиз Пакистана: «Единство, Вера, Дисциплина». Уж где-где, а в Пакистане не пахнет ни единством, ни дисциплиной. Да и вера у каждого своя и различается даже в рамках официально провозглашенного ислама. Пакистан постоянно сотрясают военные перевороты и прочие катаклизмы, как будто многострадальная земля заслужила гнев небесных сил. Вот и к нашему приезду у берегов Карачи затонул нефтяной танкер. Нефть разлилась по воде, и над городом, особенно в прибрежных районах, стало трудно дышать. С крыши нашего дома в консульском городке было видно этот танкер переломившийся пополам. Морское побережье оцепила полиция и не давала никому приближаться к воде, за исключением нищих, частных владельцев картонно-тряпочной недвижимости на берегу.
Еще одно выступление прошло в культурном центре, где мы познакомились с русскоязычным пакистанцем, решившим отправиться с нами автостопом в Хайдарабад. Что ж, втроем веселее. Путь до Хайдарабада занял несколько часов. Город оказался шумным и неблагоустроенным. Пешеходные тротуары отсутствовали. По улицам без всяких правил движения перемещались грузовики, автобусы, трехколесные мотоколяски, верблюды, ослы, коровы и велосипедисты. Даже двухколесные транспортные средства были чрезмерно нагружены: на некоторых мопедах ехало до шести человек одновременно! Шел дождь, вода рекой заливала проезжую часть. Высоченные мусорные кучи громоздились прямо посреди дороги, и транспорту приходилось объезжать их. Хождение по городу напоминало сцены из фильмов про Индиану Джонса – опасность грозила со всех сторон одновременно. Увернешься от мотоцикла – врежешься в корову.
Вдоль дорог шла оживленная торговля. Например, продавали посуду сделанную из старых автомобильных покрышек. По словам нашего нового знакомого, в Хайдарабаде находится самый длинный в мире базар. Его длина – четыре километра.
Месяцем раньше в город приезжал президент Пакистана Первез Мушарраф. К приезду высокого гостя глава города приказал дополнительно расковырять дороги и разрушить то, что еще не разрушилось само, а потом возил президента по самым жутким трущобам и колдобинам, показывая как беден Хайдарабад, и как он нуждается в дополнительном финансировании.
Гуляя по городу, мы зашли в одну из мечетей: не простую, а особо почитаемую. Здесь хранились отпечатки рук мусульманского святого имама Али, родственника Мухаммеда. Отпечатки якобы обладали целительной силой, поэтому в мечеть приходили лечиться бесноватые. Они лежали вповалку, держась руками за решетки и другие выступающие части мечети. Некоторые молчали, других раздирали на части шайтаны, заставляя кричать, трястись и дергать конечностями. Одна женщина носилась по мечети и кричала басом. Во дворе росло священное дерево, чьи корни были мертвы и лежали на камнях, а крона чудесным образом зеленела. Возле входа в мечеть сидели музыканты и играли веселые мелодии, а двор был засыпан лепестками роз, принесенных в подарок верующими.
Из Хайдарабада мы уезжали при помощи местных полицейских, подсадивших нас на грузовик. От города шла отличная асфальтовая дорога, которую построили совсем недавно. Фанерный щит возле нее гласил: «Лучше поздно, чем никогда. Национальное управление автодорог». Теперь наш путь вел на север из провинции Синд в провинцию Пенджаб. По дороге мы заехали в Хараппу – древнейший город. Многие говорили, что нельзя побывать в Пакистане и не посетить Хараппу. Никакого особого впечатления она на нас не произвела. Прилизанные для туристов невзрачные руины, как расчесанные на пробор несколько волосинок на лысой голове. Говорят, камни древнейшего города растащили при строительстве железной дороги в начале века. Бесценного исторического наследия как раз хватило на двадцать километров путей. Что действительно удивило, так это бильярд, стоящий в близлежащей деревне. Откуда он там взялся – непонятно. Такая бедная деревня, жители ходят в лохмотьях, и надо же – бильярд! А все же хорошо, что мы побывали в Хараппе. Теперь и мы всем, кто хвалится, что был в Пакистане, сможем говорить: «А вы были в Хараппе? Как, вы не были в Хараппе?! Да вы просто не видели Пакистана!!»
Ближе к Лахору попадались поселения, в которых люди жили в шалашах или тряпичных палатках. Они напоминали нищих, но бедными явно не были, имея во владении огромные стада верблюдов. Тысячи пасущихся на равнине горбатых гигантов – невероятное зрелище.
Дорога от Лахора до Исламабада – шикарный автобан с забавными дорожными знаками. Например, красный треугольник «Осторожно, дикие черепахи». Дорогу действительно переползали черепахи, а иногда игуаны, не меньше метра длинной.
В Исламабаде мы остановились в коррпункте ИТАР-ТАСС. Нас хорошо приняли и даже организовали встречу со студентами университета Каид-и-Азама имени Али Мухаммеда Джины. В разговорах и встречах, мы почти и не видели самой столицы. Запомнился лишь памятник на окраине города, посвященный первому ядерному испытанию, проведенному Пакистаном в 1998 году. Чуть позже мы обнаружили памятники ракетоносителям «Шахин» и «Гаури». Пакистан – ядерная держава, чем гордится, и чем пугает соседнюю Индию.
Отношения у Пакистана с Индией напряженные. Когда-то они были одной страной, потом Пакистан откололся от Индии (точнее, его откололи мусульманские фундаменталисты под давлением англичан). Уходя, пакистанцы прихватили кусок провинции Кашмир, которую индусы считали своей. Точнее жили там преимущественно мусульмане, но правительство провинции не хотело отделять ее от Индии. За этот горный клочок земли прошло уже несколько войн. В горах Кашмира находятся истоки рек, необходимых как Индии, так и Пакистану. Куда повернуть русла рек, в ту сторону и потечет бесценная вода. Обе страны испытывают в ней нужду – их реки давно потеряли былую чистоту, а потребление воды лишь увеличивается год от года.
Сейчас боевых действий практически не ведется. Индия превосходит Пакистан по численности армии и количеству вооружений, но у пакистанцев есть ядерная бомба, позволяющая удерживать паритет. Бомба – это довод, так что вчерашним ветеранам боев за Кашмир только и остается стоять по обе стороны границы, и сурово поглядывать друг на друга, позвякивая медалями за успешные боевые действия в том самом Кашмире.
Раз уж мы ехали с «миссией мира», то почему бы не помирить пакистанцев и индусов? Начав миротворческую деятельность еще в России, пройдя Кавказ, Турецкий Курдистан, Ирак, Иран и Пакистан, к Индии мы добрались закаленными борцами за мир. И в Дели подошли к вопросу масштабно. Мы выступили в Делийском университете и университете Джавахарлала Неру, устроили цикл лекций в индийских школах. Рассказывали о России, о странах, где побывали, о пакистанцах, о том, что они не террористы и хотят жить в мире и дружбе с соседями. В Российском культурном центре нашу фотовыставку открывал специально приглашенный индийский министр. Выставку приурочили к пятнадцатилетней годовщине федерации клубов индо-российской дружбы. Министр вручил нам с Юрой дипломы и памятные медали «за вклад в дело индо-российской дружбы» и сказал, что если бы не возраст и высокая должность, то бросил бы всё и поехал с нами.
Время, проведенное в Дели, не прошло даром. Мы нашли спонсоров, предоставивших нам велосипеды для продолжения пути. Первым спонсором оказались дети из школы при российском посольстве. Они подарили нам сломанный велосипед, давно ржавевший под дождем на территории посольства. За пять долларов мы починили его в мастерской. Деньги на другой велосипед подарил нам профессор в университете Неру. Ему так понравилось наше выступление, что он выписал чек на двадцать долларов. Этого хватило, чтобы купить на рынке второй велосипед. Так мы оказались на колесах и начали велопробег «за мир между Пакистаном и Индией».
Ехать по Индии на велосипедах совсем не просто. Дороги переполнены гудящим, фырчащим и разваливающимся на ходу транспортом, а обочины покрыты битым стеклом. Откуда берется столько стекла, мы долго не могли понять, пока не увидели сами. По дороге шел человек и катил велосипед. На багажнике находилась сумка с пустыми бутылками. Через равные промежутки пути человек останавливался и камнем разбивал одну из бутылок, разбрасывая стекла повсюду. Зачем? В Индии много велосипедистов и, соответственно, немало заведений по ремонту велосипедов. Там продают и меняют шины. Для развития бизнеса, они нанимают таких «специалистов», как замеченный нами человек с бутылками.
В Агре наша агитационная деятельность достигла апофеоза. Пресс-конференцию, нам помогла организовать сикхская община, при условии, что мы скажем, что поддерживаем сикхов. Отчего же не поддержать хороших людей? Нас снимало одновременно четыре телекомпании. Специально для операторов мы проехали на велосипедах по одной из улиц Агры, а они стояли вчетвером с четырьмя видеокамерами наперевес, как ковбои из вестерна. Потом сюжет про нас показывали в местных новостях около сорока раз. Люди узнавали нас на улице и кричали «Хелло!». Впрочем, такое нам кричали и раньше, когда мы еще не были телезвездами.
К сожалению, известность не прибавила ни денег, ни здоровья. Я подхватил местную простуду и был вынужден несколько дней отлеживаться в сикхском храме. А Юра занялся поиском финансовых средств (после нескольких месяцев пути деньги просто закончились).
Вооружившись картонной коробкой с надписью «Миссия мира» и ворохом газетных вырезок о нас, Юра отправился на поиски спонсоров, желающих поддержать идеи мира. Хотя индусы – народ прижимистый, периодически удача улыбалась ему. Один из лавочников с ухмылкой потряс коробку:
- Не звенит! Что, никто денег не дает?
Юра открыл крышку. На дне одиноко лежала мятая банкнота в десять рупий.
- На Миссию мира берем только бумажные!
Продавец почесал в затылке и положил еще одну бумажку.
Хозяин компьютерного магазина долго кривился, но денег дал, а потом предложил:
- Тут через дорогу есть другой компьютерный магазин. Зайди еще туда.
- Там работает твой друг? – обрадовался Юра.
- Там работает мой конкурент, – хмуро ответил индус.
Местные нищие быстро вычислили Юру с коробкой и стали ходить следом, прося несколько рупий в подарок. Юра поступал справедливо. Давали ему, к примеру, двадцать рупий – парой рупий делился с нищими. Те были довольны, ходили за ним свитой, и хором ругались на жадных владельцев лавок, игнорирующих благородную миссию. Так Юра из борца за мир стал королем индийских нищих.
Впрочем, мы быстро поняли, что так долго продолжаться не может: надо подумать о серьезных заработках. Поэтому, добравшись до Бомбея, мы устроились работать в индийском кино и стали кинозвездами.
Ночную тишину над озером нарушали лишь стрекотание цикад и осторожный плеск весел. Наши лодки медленно продвигались вперед. Я сидел, упершись спиной в резиновый борт и зажав между колен автомат. Кроме меня в лодке затаилась еще дюжина солдат-индусов: в темноте белки их глаз хищно поблескивали.
Вдруг тьму разрезала яркая вспышка, затем еще одна. Раздались взрывы, с берега яростно загрохотали автоматы. Врага не было видно, и солдаты в ужасе начали палить во все стороны. Однако силы были не равны: мои бойцы один за другим валились за борт. Вот из лодки слева неловко выпал офицер, и вода вокруг него тут же окрасилась в темный цвет... Он был англичанином, отличным парнем.
Лодку справа закрутило взрывной волной, и солдаты в панике начали сигать в воду. Все было кончено. Сорвав с головы каску, я закричал: «Отступаем!» - и прыгнул следом за бойцами.
Вот тебе и жаркая Индия – вода в озере оказалась почти ледяной! Плыть в полном обмундировании, да еще удерживая одной рукой автомат, было трудно. Кое-как я выбрался на берег. Там уже стоял убитый пару минут назад англичанин. Он улыбался.
«Стоп! Снято!» - раздалось откуда-то сверху, и на берег высыпала шумная толпа. Шел очередной день моей болливудской киноэпопеи.
Кто-то мечтает о съемочных площадках Мосфильма или Голливуда с детства и посвящает актерской карьере всю жизнь. Лично я снимался в индийском кино не из любви к искусству, а исключительно из меркантильных соображений. Проще говоря, чтобы не умереть с голоду.
После четырех месяцев странствий по Азии мы с моим товарищем Юрием Болотовым добрались до Индии. Там мы расстались на некоторое время, и в Бомбей я приехал один. Деньги были на исходе, здоровье тоже, настроение… лучше и не говорить. Индия давалась мне нелегко. Это только в глянцевых путеводителях она выглядит чудесно: древние храмы, удивительные обряды, заклинатели змей, йоги... Конечно, это все здесь тоже имеется, но реальная индийская жизнь – это грязь, копоть, шум, невероятные толпы, попрошайки, прилипчивые продавцы ненужных сувениров и ужасающая бедность. А может, я просто устал от долгого путешествия и воспринимал окружающий мир критически…
Пока я бродил по Бомбею, в меня вцепился очередной гид:
- Эй, ты в порядке, парень? Тебе нужна помощь? Что ты ищешь? - длинноволосый парень был одет в засаленную рубашку, немного сутулился и шмыгал носом. На руке у него была вытатуирована надпись на хинди. Ругая себя, я все же разговорился с индусом, твердо решив, что в любом случае не дам жуликоватому типу ни рупии. Парня звали Теренс Бредли, он был индийцем с примесью английской крови из хорошей протестантской семьи и вполне прилично говорил по-английски. Теренс оставил отчий дом много лет назад и с тех пор ночевал на улице, а днем подрабатывал гидом для иностранных туристов. Правда серьезного дохода эта деятельность не приносила, слишком велика была конкуренция. Много лет назад богатый турист дал Теренсу 100 долларов. Это была самая большая удача в жизни гида, но с тех пор он уже давно жил впроголодь. Пробовал приторговывать наркотиками, но это занятие пришлось бросить из-за конфликтов с другими торговцами.
Я сообщил парню, что сам нахожусь в сложных финансовых условиях и в данный момент ищу место, где можно бесплатно переночевать. Очень рассчитываю на один собор поблизости.
- Забудь об этом, приятель! Я знаю этих типов – они готовы часами разглагольствовать о милосердии, но отправят тебя ночевать на улицу. Лучше сразу иди в гостиницу Армии Спасения, убеждал меня Теренс. – Слушай, а что тебе подзаработать немного?
- Подзаработать?! В Бомбее, где миллионы людей согласны трудиться весь день за плошку риса? Что здесь можно делать?
- Как что?! Сниматься в кино! В Болливуде! - радостно кричал Теренс. – 500 рупий в день плюс бесплатная еда.
500 рупий – это почти 11 долларов. Звучало соблазнительно, но я сомневался. Если все так просто, что же он сам не идет сниматься в кино, а бегает за туристами, в надежде на чаевые? Теренс объяснил: Болливуду нужны только иностранцы – своих и так более чем достаточно.
Попасть в Болливуд оказалось совсем нетрудно. Каждый день по Колабе – району дешевых гостиниц, этакому «туристическому гетто» - рыщут киноагенты. «Отлов» иностранцев для кино – стабильный и прибыльный бизнес, в нем есть своя иерархия. На самом верху пирамиды стоят люди, имеющие непосредственное отношение к кино – координаторы по кастингу и их помощники. Потом идет их агентура - портье дешевых отелей, официанты, таксисты: эти сообщают о появлении свежих кандидатов. В самом низу пирамиды навязчивые гиды-попрошайки, уличные продавцы и даже мелкие торговцы наркотиками. Они также помогают заманивать туристов в лапы киношников. Услуги этой братии оплачиваются из гонорара артиста. Тогда я этого не знал и думал, что попасть в кино – большая удача.
Утром я отправился на встречу с Теренсом. Несмотря на раннее время, по району бродили нищие и прочие сомнительные личности, предлагавшие купить разукрашенные барабаны, огромные воздушные шары или порцию гашиша. Из одной лавки мне в спину донесся возглас на исковерканном русском: «Эй, товарищ! Шубу покупай, давай-давай!» Сказывалась близость дорогого отеля «Тадж Махал», где часто останавливаются богатые русские туристы. Вот только зачем они покупают в жарком Бомбее шубы?
«Ш-ш-ш, мистер! Хаш-ш? Кофи ш-шоп?» - подобный шепот сопровождал меня всю дорогу. Одного из «шептунов»-наркоторговцев я поймал за шиворот и пригрозил сдать в полицию. Но тот лишь гнусно захихикал и, вырвавшись от меня, скрылся в переулке.
«Бумц! У-у-о-о-о!» - навстречу мне шел широкоплечий дядька с деревянной рамой на плече, на которую была натянута толстая струна, издававшая низкий дребезжащий звук. «Музыкант» дергал за струну и испускал громкие вопли. «Неужели, за это искусство кто-то платит деньги?!» - скептически подумал я. Позже оказалось, что этот человек был самым нормальным из всех встреченных на пути. Он просто рекламировал свой нехитрый бизнес: ремонт и перетяжка мебели.
Теренс познакомил меня с парочкой киноагентов, и я сразу же отправился на кинопробы вместе с другими новичками. Компания подобралась разношерстная – киноагент Гириш, молодой американец Ник, два пожилых Майкла (один из Австралии, другой преподаватель из университета Беркли) и бородатый израильтянин Омер.
До парка Боривали в пригороде Бомбея добирались на электричке. В вагоне была жуткая давка. Индусы энергично толкали друг друга кулаками и локтями, отвоевывая каждый клочок жизненного пространства. На остановках сквозь металлические прутья на окнах просовывали руки нищие. Пассажиры, чудом не выпадая наружу, гроздьями висели в дверях. Выходить из вагона пришлось с боем, повалив на пол несколько особенно агрессивных пассажиров.
В Боривали снимали фильм «Последний герой» про войну между индийской освободительной армией и британскими колониалистами. Иностранцы понадобились режиссеру, чтобы обрядить их английскими офицерами и убить в бою. Лучше всего на роль зловредных империалистов подошли Майклы и молодой Ник. Нас с Омером забраковали. В моем облике не было достаточной империалистичности, а израильтянина подвела семитская борода, не свойственная британским офицерам.
Первая неудача меня не обескуражила – уже через день я снимался в массовке. Фильм назывался «Свадебные сладости». В ресторане пятизвездочного отеля Hayatt пела девушка с гитарой, а вокруг нее за столиками сидели «белые мистеры». Их присутствие должно было подчеркивать и без того высокий статус заведения.
Мне и еще дюжине молодых европейцев предстояло играть «белых мистеров». Вид у нас, однако, был совсем не ресторанный – цветастые футболки, шорты, кеды. Я вообще пришел на съемки в единственной своей приличной футболке – камуфляжной. Чтобы хоть как-то замаскировать нас под «мистеров», костюмеры каждому выдали по пиджаку. Статистов рассадили за столики, вместо вина в бокалы разлили лимонад. Напротив меня оказались две симпатичные индианки модельной внешности. Одеты девушки были умопомрачительно – блузки с блестками, короткие юбки, все в каких-то колечках и цепочках. При малейшем движении индианки мелодично позвякивали. Я не сводил с них глаз. Но вскоре меня пересадили к несимпатичным индусам. За пару дублей индусы высосали весь лимонад и теперь у нас на столе стояли пустые бокалы.
- А этот – вообще в армейской майке! Откуда их понабрали-то… - сказано было по-русски из-за соседнего столика. Две прилично одетые белые девушки неодобрительно посматривали на меня..
Через несколько минут я уже знал, что Света и Юля родом из украинского города Сумы. Первой в Индии обосновалась Юля – и проторила путь в болливудскую массовку. А ее подруга Света, театральная актриса, с детства увлекалась индийскими фильмами и танцами, и потому поддалась уговорам подруги приехать в жаркий Бомбей – делать кинокарьеру. Все же в Болливуде это легче, чем в Сумах. Да и платят больше.
Съемки окончились, и мы расстались. Сумские подружки наняли рикшу и укатили домой. А нас, статистов из Колабы рассадили по такси. Мы долго петляли по грязным улочкам, по кварталам-свалкам, где люди живут в «домах» из картонных коробок. Согласно последней переписи, в Бомбее почти 22 миллиона жителей, и из них 5 миллионов обитают в трущобах. На одном из перекрестков мы попали в пробку. Вдоль машин ходил косматый тип, наряженный дервишем, и просил денег: звякал монетами, махал посудиной с углями, окуривая машины дымом. «Наверное, благословляет», - решил я. К нам дервиш тоже подошел, но получил решительный отказ – он был далеко не первым, кто приставал к нам сегодня с подобной просьбой. Тогда дервиш быстро замахал посудиной и напустил в кабину такси едкого и вонючего дыма. Водитель зажал рукой нос, три шведки на заднем сиденье надсадно закашлялись. А попрошайка, ехидно улыбаясь во весь щербатый рот, уже стучал в стекло соседней машины.
И вот я стал хиппи и наркоманом. В фильме «Чарас» наша коммуна где-то в лесу выращивала наркотическое зелье в промышленных масштабах. Всех «наркохиппи» играли, естественно, европейцы. На площадке я вновь встретил Юлю. Свету на этот раз почему-то не взяли. Зато нашу постсоветскую компанию пополнили грузин Малхаз и Сергей из Киева. Они жили в медитационном центре Ошо и в Болливуде подрабатывали уже давно.
Малхазу было за сорок. В прошлом десантник, филолог и бизнесмен, в Индию он приехал в поисках мудрости. Да так здесь и остался. В этом фильме благодаря своему богатырскому телосложению и волосатой груди спокойный и рассудительный Малхаз играл охранника-боевика с автоматом Калашникова.
Еще более экзотичным персонажем оказался пятидесятилетний Сергей. Бывший диссидент, пьянчуга и матерщинник, он был убежден, что уже достиг вселенской мудрости и потому время от времени поучал Малхаза и всех окружающих. Сергей был коренаст, бородат и волосат. Сам Карл Маркс мог бы позавидовать его гриве. В руке киевлянин постоянно перекатывал металлические шары, а на плече у него сидел тощий кот, привязанный веревочкой. Мудрец плохо говорил по-английски и на хинди, но и этого словарного запаса ему хватало, чтобы ругаться, кривляться и поучать окружающих. Местные прозвали Сергея «баба» с ударением на последний слог, что на хинди означает «уважаемый». Именно так он обращался ко всем без исключения индусам. На съемках Сергей играл сам себя – сидел под кустом, крутил шары и затягивался здоровенным косяком с марихуаной.
Посреди леса киношники построили сараи и лаборатории по производству «ганжи». Статистов нарядили в цветастые рубахи, для убедительности разодрав их в лохмотья. Некоторые наши артисты не переодевались. У них и без того был достаточно странный вид…
В первый день съемок я изображал бездыханное тело, видимо окончательно обкурившегося обитателя коммуны. Похоже, играл я убедительно: отпуская статистов со съемки, ассистент по кастингу велел мне приходить назавтра.
На следующий день я явился на съемочную площадку не один. Ко мне присоединился мой товарищ Юрий Болотов со своей знакомой Наташей, жившей в Индии уже почти пятнадцать лет. Теперь нас было шестеро, и русский язык на площадке начал потихоньку теснить английский. Иностранцы удивлялись: «И здесь русская мафия!».
Меня повысили – я уже не просто валялся в траве, а вместе с симпатичной норвежкой изображал влюбленную пару. А Юрий попал на наркоконвейер – мял декоративную «ганжу», просеивал ее через сито и варил нечто запрещенное в металлической бочке. Технология выглядела настолько правдоподобно, что некоторые европейцы старательно конспектировали все стадии производственного процесса.
Для каждой сцены заново устанавливали камеру и свет, двигая щиты с натянутой пленкой. Щиты отражали свет и создавали тень, когда это было необходимо. Главный осветитель важно ходил по площадке с рупором и нещадно гонял своих подчиненных, которых было несколько десятков. Помощники без устали передвигали гигантские щиты, средние и совсем крохотные щитки, загоняя солнечные зайчики в нужную сторону. В пылу работы осветители со своими щитами и прожекторами высовывались из кустов, свешивались с веток деревьев, стояли по пояс в ручье.
Томительное ожидание между съемками актеры массовки коротали по-разному. Кто-то беседовал, кто-то играл в шахматы или в карты. Двое голландцев проспали несколько дней в куче листьев. Их так ни разу и не снимали, но деньги заплатили все равно.
Сниматься в «Чарасе» было весело, но к концу съемок от нас решили избавиться. Сначала забили насмерть одного израильтянина в сарае. В течение шести дублей его били палкой по животу, а он каждый раз выплевывал на себя набранный в рот томатный сок. Потом «прикончили» остальных. Конкурирующая группировка наркопроизводителей в пончо и пуштунских шапках гонялась за нами по ручью, и отстреливала из автоматов Калашникова. Застрелили бразильца Рикардо, утопили в ручье Сергея. Он падал в каменистый ручей вниз головой, распластав руки-крылья, как раненая птица. Когда Сергей вылезал из воды, ему аплодировала вся съемочная группа. Даже профессиональные каскадеры оценили его падение.
Съемочный процесс затягивал – хотелось сниматься все больше. И вот мне предложили работу в том же «Последнем герое», кастинг на который я не прошел в Боривали. Так я попал в Фильм-сити – огромную студию в Андери, престижном районе Бомбея.
Нас было четверо – русский, англичанин и двое американцев. Мы, играли офицеров британской армии, которые должны были организовать переправу отряда на другую сторону реки. Под нашим командованием находились четыре резиновые надувные лодки полные солдат-индусов.
Съемка намечалась дорогая и потому очень ответственная. Решили делать только один дубль. Реку заранее щедро напичкали пиротехникой. Ружья также были заряжены мелкими, но шумными петардами. Помощник режиссера несколько раз повторил задачу: сначала будет вспышка слева, потом справа, потом большой взрыв по центру. После этого мы с криками прыгаем в воду. Прозвучала команда «Action!», и наши резиновые лодки отчалили от берега.
Однако все пошло не по плану. Перестарались пиротехники: взрывы грохнули сразу со всех сторон, рядом с лодками из воды взметнулись двухметровые столбы пламени. Видимо, не я один растерялся – паника вокруг выглядела очень натурально. Но терять время было нельзя, и я стал отыгрывать свою роль. Когда, наконец, раздалось «Стоп!», мы с англичанином, тяжело дыша, стояли на берегу.
К нам подходили индусы и одобрительно хлопали по плечу: «Молодцы!» Американцы скромно стояли чуть поодаль. Сухие. Они не стали выпрыгивать из лодок – испугались. Но вокруг царила радостная суета, и никто их не корил. Сцена удалась – и известный в Индии режиссер Шиам Бенегал лично поздравил каждого актера.
С этого судьбоносного дня мне платили по 700 рупий за съемку. И работа была постоянно. Нас с Юрой уже знали почти все старожилы Колабы, многие из них снималось в кино. Правда, из самой Колабы мы перебрались в портовую часть Баллард Эстейт в десяти минутах ходьбы от туристического гетто. Гуляя по городу в первые дни приезда, я познакомился с моряком из Шри-Ланки. В Бомбее он был известен как Силони, то есть «цейлонец». По какой-то причине моряк застрял в Индии без денег, документов и корабля. Но не унывал, надеясь, что все образуется, и он вновь попадет на родную Шри-Ланку. Силони жил на одной из узких предпортовых улочек, возле огромного скрюченного от времени дерева. Из мебели у него имелось сиденье от автомобиля. А в дупле дерева хранилась чистая смена белья и пистолет. Силони решил принять живое участие в моей судьбе и сделать из меня настоящего моряка. Он разузнал, как сделать необходимые документы и устроиться на корабль. Впрочем, мои дела уже пошли в гору, появились деньги, заработанные в кино, поэтому морским волком я так и не стал. Зато мы подружились с цейлонцем. Не смотря на бедность, моряк сохранил чувство собственного достоинства. Казалось, он знаком с каждым, кто жил на самом дне бомбейского общества, и для каждого при встрече у него находилось доброе слово. Именно Силони порекомендовал переселиться в гостиницу для моряков Seamen`s Club. Проживание в ней стоило всего 1 доллар с человека за двухместный номер. В то время как в Колабе самый дешевый одноместный номер размером со стенной шкаф стоил не меньше 5 долларов. Естественно, мы с Юрой решили переехать. В прошлом Юрий был торговым моряком, и потому поселился в гостиницу без особых трудностей. На следующий день туда же отправился и я. При регистрации меня попросили показать паспорт моряка. Я достал российский общегражданский паспорт. Но подозрения все еще терзали администратора, и он спросил:
- На какую компанию вы работаете?
- Балтийское морское пароходство – с достоинством ответил я.
- А какой корабль?! – не унимался настырный администратор.
- Крейсер «Аврора»!
Все эти важные сведения были скрупулезно занесены в гостевой журнал, а мне выдали ключ от номера. Я поднялся к Юре и застал его за любопытным занятием. Он пытался отчистить испачканные красной краской трусы.
- За эти несчастные рупии приходится кровью обливаться! – ворчал Юра. В этот день его застрелили в «Последнем Герое».
В гостинице для моряков было хорошо, просторно. Там даже был телефон. Теперь агенты могли звонить нам прямо в гостиницу. Съемок было много, и информация о них могла появиться в любое время суток.
Агенты гонялись за актерами, а постоянные актеры за агентами. Не только русские снимались в Болливуде помногу. Канадец Алэйн, крутившийся в Болливуде уже полгода, рассказал, что за год в Индии снимают около тысячи фильмов. В основном, как шепотом уверял канадец, на деньги мафии: наркобароны отмывают через Болливуд свои капиталы, вот почему в индийском кино вертится так много денег. Многие фильмы даже не окупают вложенных средств, но это и не требуется. Потеря двадцати процентов капитала устраивает инвесторов.
Впрочем, насколько можно судить со стороны, в Болливуде и так дела идут полным ходом. Популярность кино в родной стране просто бешеная. Индийцы любят свои «масала-фильмы». Масала на хинди - «специи, приправы». В Индии все «масала» - еда, питье, музыка, кино... Индийский фильм, как и индийская кухня, полон приправ – тут любовь, погони, драки, песни, танцы, убийства, шутки и розыгрыши. Все вперемешку, без деления на жанры – как в жизни.
Кстати, американцы, заполонив своей продукцией весь мир, так и не сумели завоевать индийский рынок. Здесь не верят голливудским фильмам, не понимают и не любят их.
Начинался праздник Дивали. Город был украшен перевернутыми красными звездами, а в небо беспрестанно уносились огненные струи фейерверков. Ходить по улицам стало небезопасно. Фейерверки были большой убойной силы. Иногда мощные петарды вставляли в бутылки, чтобы не держать руками. Но был риск, что стеклянную бутылку разнесет вдребезги, а осколки могут ранить окружающих. Каждый год праздник Дивали собирает урожай убитых и покалеченных, но изменить ничего нельзя. Люди любят Дивали. Гуляя, я вышел на набережную. Тут царило безумие. Набережная напоминала район военных действий. Несколько петард просвистело у меня над головой, чуть не задев. Но окружающие радовались царящему веселью. На бортике, ограждающим асфальтовую дорожку от воды, сидели люди. Мне запомнилась одна красивая девушка. Судя по всему, китаянка. Она сидела, сняв обувь и поджав ноги под себя. Ее глаза были закрыты, а губы шевелились. Кажется, она пела.
Я пробыл в Бомбее почти месяц и за это время снялся в семи фильмах и одном рекламном ролике. Последние съемки показались мне довольно однообразными. Каждый раз они проходили в ночных клубах. Главная героиня должна была петь и танцевать, а главный герой пить, курить, и не смотреть на героиню. Типичная сцена ревности, столь любимая индийским кинематографом. Режиссер каждый раз подбадривал артиста, играющего главного героя:
- Выпей! Теперь закури! На нее не смотри!!
Камера ездила по рельсам взад и вперед, снимая то пьющего героя на фоне поющей и танцующей героини, то танцовщицу на фоне героя со стаканом и сигаретой.
Массовку заставляли пить и курить вместе с главным героем, или танцевать вместе с героиней в зависимости от замысла режиссера. Танцевать было веселее. К сожалению, практически все фильмы снимали в стиле современных музыкальных клипов – пара секунд съемки, затем камеру перетаскивается в другое место, и снимают с нового ракурса, чтобы сделать «нарезку» как можно мельче.
Периодически нас фотографировали для агентской базы. Подозреваю, что агенты даже продавали и перепродавали иностранцев друг другу. За время, проведенное на съемках, перед моими глазами пронеслись десятки актерских судеб. Большинство снималось из любопытства, некоторые ради денег. У кого-то было слишком много свободного времени, и они тратили его в компании себе подобных. Встречались люди, решившие посвятить себя кино и оставшиеся жить в Индии.
Я уже привык к Бомбею. Мне нравилось работать, но индийская виза заканчивалась, и надо было отправляться дальше. Мы вновь расстались с Юрой. Он двинулся на север в Непал, а я на юг на Шри-Ланку. Позже мне пришло письмо из Болливуда. Предлагали хорошую роль и тысячу рупий за день съемок. Это было приятно. Видимо, наших и в Болливуде оценили по достоинству.
На северо-западе Индии возле пакистанской границы есть небольшой город. Перенаселенный, неопрятный, шумный – такой же, как все прочие провинциальные индийские города, и в то же время непохожий ни на один город мира. Он называется Амритсар, и именно в нем находится главная святыня сикхов – Золотой Храм. В эту «сикхскую мекку» съезжаются паломники со всей Индии и даже из-за ее пределов.
Сикхизм представляет собой нечто среднее между индуизмом и исламом. Сикхи верят в одного Бога и отвергают поклонение идолам. Они верят в карму и в возможность перерождения после смерти. Они не употребляют алкоголь и наркотики. Сикхизму почти 500 лет. Его основатель гуру Нанак, живший с 1469-го по 1539-й год, сорок лет путешествовал по Азии, побывав во многих местах от Непала до Саудовской Аравии.
Рассказывают, что однажды в Мекке гуру Нанак отдыхал, лежа ногами в сторону священного храма – Каабы. К нему подошел один мусульманин и строго сказал, что надо развернуться в обратную сторону, невежливо лежать ногами в сторону святыни. «Почему?» - спросил гуру Нанак. «Потому, что там находится Бог!» - важно ответил мусульманин. «А скажи мне, брат, где Бога нет?» - кротко молвил гуру, и посрамленный собеседник ушел ни с чем.
Нынешние амритсарские коммерсанты любят связывать названия своих заведений с именем гуру Нанака. Тут и «Парикмахерская гуру Нанака», и «Запчасти гуру Нанака», и даже «Женские платья гуру Нанака».
Всего в создании сикхизма принимало участие десять гуру, их учения собраны в священной книге «Гуру Грант Сахиб». В ней правила и принципы, по которым должны жить люди вообще, и сикхи в первую очередь. Иконостас с изображениями десяти гуру часто встречается в сикхских домах и в автомобилях.
Слово «сикх» означает «лев». Сикхи – воинственный народ. Они любят оружие и гордятся своей храбростью. Из сикхов получаются хорошие солдаты, пожарные, спасатели, телохранители. За свои идеалы сикхи с легкостью жертвуют жизнями, своими или чужими. Одна из легенд гласит: во время страшного боя воин-сикх продолжал сражаться даже после того, как ему отрубили голову, и лишь когда последний враг оказался повержен, храбрый воин упал замертво. Фигуру сражающегося обезглавленного воина можно увидеть на одной из фресок, украшающих Золотой Храм. Несмотря на внешнюю воинственность, сикхизм демократичная и даже добрая религия. Любому посетителю, независимо от вероисповедания, будут рады в сикхском храме. Его бесплатно накормят в местной столовой и предложат остаться на ночлег. Сикхи гостеприимны и приветливы.
Непременные атрибуты сикхов – браслет на руке, гребень в волосах, короткие кожаные штаны, кинжал на боку. Ортодоксальные сикхи вообще обожают оружие и носят с собой копья, дубины, мечи и прочие смертоносные игрушки. Индус в чалме – привычный киношный образ. А между тем индусы чалму не носят, чалма – атрибут сикхов, необходимый, чтобы скрыть под ней гребень и гриву волос. Сикхам не полагается стричься и бриться. Для удобства бородачи подвязывают мешающие волосы специальной сеточкой. Носить чалму – удел настоящих мужчин. Юноши носят лишь ее упрощенное подобие, а дети – маленький платочек на голове, обхватывающий гребень. Цвет чалмы имеет значение. Сикхи в тюрбанах синего цвета считаются самыми воинственными. Некоторые из них носят на чалмах металлическое плоское кольцо с остро заточенным внешним краем, предназначенное для метания в противника. Женщины-сикхи укрывают голову обычным платком, а на боку у них висит традиционный сикхский изогнутый кинжал.
«Золотым» храм называется потому, что покрыт настоящим золотом. Драгоценный металл жертвуют паломники. За историю существования Храма, его не раз грабили и даже пытались уничтожить, но всякий раз сикхи его полностью восстанавливали.
В 1984 году Золотой Храм стал свидетелем самых драматических событий за его историю. Сикхские сепаратисты попытались на территории индийского штата Пенджаб создать независимое государство Халистан со столицей в Амритсаре. Свой штаб сепаратисты разместили как раз в Золотом Храме и были готовы бороться за независимость силовыми методами. Находившаяся тогда у власти Индира Ганди не могла допустить расшатывания государства. Правительственные войска сломили сикхское сопротивление и захватили Амритсар. Последние мятежники держали оборону в Храме. Индира Ганди отдала приказ взять Храм штурмом и уничтожить засевших там сепаратистов, не взирая на то, что внутри было еще около 10 тысяч паломников, оказавшихся заложниками ситуации. За это святотатственное решение, приведшее к значительным человеческим жертвам, она поплатилась позже. Премьер-министра Индии убили её собственные телохранители-сикхи.
При входе в Золотой Храм гостей просят оставить вещи и разуться. Для этого существуют камеры хранения. Голова посетителя обязательно должна быть прикрыта чалмой или платком, а ноги омыты в нише с проточной водой.
Вошедших встречает огромное внутреннее пространство храмовой территории. В центре – прямоугольный искусственный пруд, в середине которого сверкает на солнце Золотой Храм. Играет медитативная музыка, верующие степенно обходят пруд по часовой стрелке, здесь так принято. Просто удивительно, какой контраст составляет тихая и величественная атмосфера храма с суетой и хаосом индийских улиц.
Храмовый пруд тоже интересен. Его обитатели, крупные карпы, подплывают совсем близко к берегу и жадно открывают рты, надеясь на подношение. В пруду совершают омовение для удачи и здоровья. Говорят, один из царей древности излечился от проказы, купаясь в этом пруду. Поэтому теперь, надеясь исцелиться от всех болезней, здесь плавают десятки паломников. Для тех, кто не умеет плавать, к берегу прикреплены специальные цепи, схватившись за которые можно легко вылезти из воды, не подвергаясь риску быть увлеченным на дно голодными карпами.
В каждом из четырех углов двора расположены места для питья. Добровольцы без устали наливают паломникам чистой питьевой воды, а потом тщательно моют посуду, прежде чем использовать снова. В Индии, не отличающейся чистотой и санитарной безопасностью, такая забота оправдана. Каменный пол храмовой территории также регулярно моют, чтобы паломники могли ходить босиком, ничего не опасаясь.
В Храм тянется длинная очередь. Желающие совершить пожертвование платят деньги в кассу и получают порцию каши на большом зеленом листе. Сладкую кашу можно съесть или отдать рыбам. Лист у входящего в Храм в любом случае отберет специальный служитель. В центре Храма на первом этаже сидят музыканты. Они играют на клавесинах и барабанах и поют религиозные гимны. Вокруг набросаны деньги и цветы, подарки верующих. Один из служителей сгребает деньги шваброй в деревянный ящик, чтобы не накапливалось слишком много.
Можно подняться по лестнице на второй этаж. Там любой желающий может взять молитвенник на хинди и посидеть на ковре, читая молитвы и медитируя. Там же находится огромный экземпляр книги Грант Сахиб, читаемый двадцать четыре часа в сутки. Чтец сидит молча, изредка перелистывая гигантские страницы. Он никогда не прерывает чтение. Если стемнеет – зажжется искусственный свет, если отключат электричество – чтец достанет карманный фонарик и продолжит свое занятие. Если он устанет, другой сикх сменит его. Священную книгу читают без перерыва еще в нескольких местах храмового комплекса. В некоторых святилищах ее читают вслух и нараспев.
Поднявшись еще выше, можно выбраться на крышу храма и осмотреть территорию с высоты. Зрелище величественное и незабываемое. А мелодичная музыка рождает в душе ощущение причастности к чему-то возвышенному.
Никакие прозаические потребности не должны омрачать сознания паломников. Поэтому для них предусмотрены различные блага, например, бесплатная столовая. Ежедневно через столовую Золотого Храма проходит до пятидесяти тысяч человек. Еда простая, но сытная. Белый рис, похлебка из чечевицы, лепешка-чапати и плошка с водой. Трапезничающие рассаживаются прямо на полу на длинных полосах плотной ткани. Добровольцы из сикхской коммуны разносят еду в корзинах и кастрюлях. Брать можно столько, сколько захочется. Не хватает – принесут еще. При раздаче хлеба, надо выставить ладони перед собой, будто просишь подаяние. Этим демонстрируешь смирение и укрощаешь гордыню. В знак благодарности можно чуть поклониться, сложив ладони вертикально. Долго возиться с едой не следует, ведь надо позволить поесть и другим.
Гостиница для паломников тоже бесплатна. Почетным сикхским делегациям выделяют отдельные комнаты, а все остальные могут размещаются на циновках во дворе. Для иностранцев выделено отдельное помещение, охраняемое бдительной стражей с копьями. Охрана небесполезна: возле входа висит щит с фотографиями воров, пойманных в гостинице ранее. Ни у одного из изображенных воров нет чалмы и бороды, все они были случайными людьми здесь. Сикхи обычно не воруют.
Вечером храм расцвечивается разноцветными огнями. Они сверкают и переливаются, отражаясь в водной глади и создавая волшебную атмосферу праздника, с которым не хочется расставаться.
До Шри-Ланки я добрался в одиночку. Нет, Юра не сгинул по пути, просто из Индии он отправился в Непал, туда где горы, храмы и маоисты. Ну, а мне достались слоны, чай и «тамильские тигры»...
Из всех чудесных стран Азии Шри-Ланка одна из самых чудесных, и самых красивых. Старое название Цейлон прочно ассоциируется с чаем. Цейлонский чай славится по всему миру, а чайные плантации занимают чуть ли не большую часть страны. Британское название Цейлон или Силон на исходе двадцатого века решили сменить, как вредное колониальное наследие. Шри-Ланка же означает Великая Ланка. Колониальное наследие и тут высунуло свой крючковатый нос, новое название слишком уж напоминает «Великую Британию».
Шри-Ланка – огромный остров к югу от Индии. Паромной сообщение давно не работает из-за проблем с тамильскими повстанцами на севере страны. По этой же причине нельзя воспользоваться одним из рыбачьих баркасов. Могут потопить пограничники, приняв за контрабандистов, да и «легализоваться» (поставить в паспорт печать о въезде) нелегко. На карте региона видна цепь островов тянущихся от южной части индийской провинции Тамилнаду до северо-западного побережья Шри-Ланки. Эти острова называются Адамов мост, создавая иллюзию, будто до острова можно добраться по мосту из Индии. Построить такой мост действительно хотят, но осуществиться благим намерениям суждено не скоро. Слишком много денег потребует этот проект. Нынешняя же ситуация не позволяет даже начать строительство. Кстати, индийские кришнаиты утверждают, что мост существовал в древности, но был разрушен во время битвы Кришны с могущественным демоном. Похожие истории можно встретить в индуистской и буддистской мифологии. Аэрофотосъемка показала: под водой действительно существует каменистая коса, которой когда-то были соединены остров с материком. Что привело к их разрыву, битва богов или землетрясение, не столь важно – главное, попасть на Шри-Ланку можно только на самолете.
Итак, я прилетел на самолете в Коломбо. После Индии столица острова поражала чистотой и современностью. Концентрация грязи, нищих и бродящих по улицам коров не казалась чрезмерной, да и порядка было больше. В общественных автобусах возле передних мест висели таблички на английском: «места для инвалидов», «места для беременных» и даже «места для священников». Пассажиры отличались вежливостью и толкали друг друга локтями лишь слегка для приличия.
По азиатскому обыкновению лобовые стекла проезжавших мимо машин украшали надписи на сингальском или английском языках. По некоторым надписям можно было предположить, какую веру исповедует водитель: Allah Akbar, Hare Krishna, Ave Maria, Lingam, Dollar.
Я зашел в Российский культурный центр, чтобы договориться о выступлении перед ланкийской молодежью в рамках «Миссии Мира». В РКЦ проходила выставка детского рисунка: тут были изображения «тамильских тигров», трупы солдат, плачущие женщины и портрет Ленина.
Кстати, в Коломбо я обнаружил штаб местной коммунистической партии. Вывеску штаба украшала надпись Lanka Sama Samaya Party. Ланкийская самая-самая партия действительно популярна. Красные флаги и советская символика в городе не редкость. Как-то мне на глаза попался человек, чинивший машину в семейных трусах с изображениями серпов-молотов и надписями «СССР. Перестройка».
Выступление в РКЦ было назначено, и, пока оставалось время, я отправился путешествовать по стране. По Шри-Ланке удобно передвигаться как автостопом, так и на поездах. Многие железнодорожные станции украшены аквариумами с живыми рыбками. Расписание написано мелом от руки на специальных «школьных» досках. Информация о проехавших поездах просто стирается тряпкой. Билеты дешевые, а при желании их можно и вовсе не покупать. Контролеров нет, а «зайцев» отлавливают на выходе с платформы. Местные безбилетники без труда увиливают от контроля: спрыгивают с платформы и разбегаются в разные стороны, смешно придерживая полы юбок-саронгов.
В любом городке полно дешевых забегаловок. Их почему-то называют «хотелями», хотя ночлег там не предусмотрен. Руки моют в специальной миске для мытья рук. Воду в миске меняют редко, даже если пришла компания из нескольких человек. Тот, кто умывается первым, находится в более выгодном положении, чем последний. Особенно если учесть, что некоторые ланкийцы не стесняются сморкаться и плевать в миску. Прежде чем положить еду, тарелки накрывают тонкой полиэтиленовой пленкой (чтобы потом не мыть посуду). На стол ставят больше, чем заказываешь. Аппетит приходит во время еды. А если упрямый клиент съел только то, что заказал, то платит лишь за съеденное. Остатки унесут и положат кому-нибудь еще. Самые популярные блюда: острые пирожки самосы, плоские блины со специями - тося и вареная вяленая рыба. Да-да, вяленую рыбу можно встретить почти везде, но едят ее, лишь отварив предварительно в воде. Купив однажды сушеный акулий плавник, я не стал его варить, а просто съел, запивая пивом, чем вызвал небывалое удивление местных жителей.
Помимо «хотелей» еда продается в «бутиках». К миру высокой моды цейлонские бутики отношения не имеют, это крошечные овощные лавки. Среди малознакомых местных продуктов встречается и наша картошка, но это дорогой деликатес. В качестве альтернативы можно попробовать корень маниоки, немного напоминающий картофель по вкусу, но стоящий в несколько раз дешевле. В бутиках продаются и соки с лимонадами. Цена на прохладительные напитки «договорная», в том смысле что покупателя, тем более иностранца, обязательно постараются обмануть. Точное знание цены (она, как правило, указана на упаковке товара) помогает не всегда. Продавец заявляет, что это цена теплого лимонада, а лимонад из холодильника стоит дороже. Чтобы избежать ненужных конфликтов производители напитков пишут на этикетках max chilled price (максимальная цена с учетом охлаждения).
Впрочем, находясь на Шри-Ланке, пить лимонады не вполне разумно, ведь эта страна знаменита своим чаем. Экспорт чая приносит немалый доход. Россия и страны СНГ - основные потребители цейлонского продукта. Правда, отправляют нам все больше дешевый чай. Дорогие сорта уходят в Западную Европу и Японию.
Все узнать про чай можно на любой чайной фабрике. Их на острове множество. Есть специальные, куда водят туристические экскурсии, но можно зайти на любую. На одной такой фабрике я поселился на несколько дней и даже пытался поучаствовать в процессе.
Кусты чая растут на склонах холмов. Сборщики чая, женщины-тамилки всех возрастов, подвешивают к голове огромные мешки, в которые и бросают оторванные листочки. С одного куста срывают лишь несколько листков и двигаются дальше. Собранный чай сушат при помощи грандиозных вентиляторов от 12 часов до суток. Подсушенный чай размалывают, сепарируют, обжигают, опять сепарируют. Черным чай становится после обжига в печке. Если не обжигать, останется зеленым. Готовый порошок, скопившийся за 3-4 дня работы фабрики, перемешивают, чтобы качество было однородным, и фасуют в мешки по 58 килограмм. Теперь чай готов к отправке в любую страну мира.
Там же на фабрике я поучаствовал в официальной дегустации. Пробовали сорт называющийся Broken Orange Pekoe. К «сломанным апельсинам» это не имеет отношения, название переводится как «Черный чай высшего качества с примесью желтого цвета». На стол выставили полдюжины чашек с напитком. Профессиональные дегустаторы набирали чай в ложечку, с громким хлюпаньем втягивали жидкость в себя, мусолили во рту, чмокали, перекатывали на языке и смачно сплевывали в специальный тазик. Не слишком эстетичная работа, но необходимая. Без контроля качества не обойтись, в чайном бизнесе крутятся немалые деньги.
Кто из нас не читал в детстве рассказы Киплинга с его священными индийскими городами, спрятанными глубоко в джунглях и населенными лишь обезьянами? В Индии мне подобных городов так и не встретилось – может быть, плохо искал. Зато на Шри-Ланке их хоть отбавляй: Бадулла, Дамбулла, Анурадапура и многие другие. Посетить все примечательные храмы и древние руины государства-острова невозможно и за месяц. Туристы почти везде успели протоптать свои тропы, но к счастью их приезжает не так много.
«Где много глины, Будды велики» - гласит старая восточная пословица. На Шри-Ланке с глиной все в порядке, поэтому статуи Будд и священные гробницы-ступы достигают феноменальных размеров. Многим из них более двух с половиной тысячелетий, а сохранились неплохо. Не потому ли, что покой древних городов охраняют полчища обезьян? Хвостатые человекообразные чувствуют себя здесь полноправными хозяевами, с высокомерием поглядывая на паломников и туристов.
Шри-Ланка – страна современная, со всеми вытекающими из этого достоинствами и недостатками. А все же и здесь есть люди, не желающие жить «по-современному». Это «ваддас», цейлонские туземцы, живущие в центре острова неподалеку от местечка Дамбана. Их осталось совсем немного. Увы, прокормиться охотой с каждым годом все сложнее. Цивилизация наступает, зверь уходит, лук и копье пылятся без дела в углу глиняной хижины. Теперь туземцы живут тем, что вырезают из дерева фигурки зверей, пользующиеся спросом у туристов, периодически наведывающихся в гости к последним независимым людям Шри-Ланки. Деньги туземцам не очень нужны, все равно тратить не на что, зато провизию берут с удовольствием. Ваддас находятся под охраной федеральных властей. Посмотреть на туземцев приезжают и высокопоставленные гости из разных стран. В хижине вождя стены украшены «защитными» грамотами и «охранительными» оберегами в виде фотографий «Я и президент Шри-Ланки», «Я и король Непала», «Я и Папа Римский» и прочими подобными. Вождь сидит в галерее собственной славы в надменной позе и с каменным выражением лица. Рядовые туземцы бродят поодаль. Из одежды на них лишь набедренные повязки и маленькие топорики на плечах. Аборигены не желают расставаться с собственной самобытностью и делают вид, что занимаются делами. Но заниматься им уже нечем. Время туземцев ушло безвозвратно. Детей в поселке практически нет, они учатся в государственных школах и станут рядовыми законопослушными гражданами, а их место в хижинах со временем займут специально приглашенные высокооплачиваемые артисты шоу «Ваддас – последние туземцы Шри-Ланки».
Наконец пришла пора отправляться в «горячую точку». Еще по дороге из аэропорта в столицу я заметил военные патрули, придававшие окружающему пейзажу особый колорит. Страна в очередной раз была на грани правительственного кризиса, что за долгие годы гражданской войны стало привычным делом. Правительство опять поссорилось с вооруженными тамильскими сепаратистами, называющими себя «Тигры освобождения Тамил Илама» (Liberation Tigers of Tamil Eelam). Слово «Илам» по-тамильски означает «земля» или «родина», а ламы здесь не причем. С февраля 2002 года военные действия официально прекращены, но обстановка остается напряженной. Часть страны тамилы продолжают удерживать под своим контролем.
Борьба между правительством и «тиграми» идет, не прекращаясь, вот уже двадцать с лишним лет. На Шри-Ланке около 80% населения – сингалы, у власти они же. Основной язык – сингальский, СМИ вещают на сингальском. Чтобы получить приличное образование без сингальского тоже не обойтись. Сингалы занимают ведущие посты во всех отраслях деятельности. Если не считать незначительного количества мавров и потомков европейских колонизаторов - бюргеров, то оставшиеся двадцать процентов – тамилы, проживающие в основном на севере и северо-востоке страны. Последние, кроме террористической деятельности, занимаются сельским хозяйством и рыбной ловлей. Или, покидая насиженные места, едут работать на сингалов. Неквалифицированный труд оплачивается плохо, но дает возможность выжить. Социальное неравенство вызывает недовольство тамилов, берущих в руки оружие и вливающихся в ряды сопротивления. Сингалы же уверяют, что основные цели «тамильских тигров» – сепаратизм, раскол в стране и уничтожение демократии. Большинство сингалов – буддисты, большинство тамилов – индуисты. Однако четко разделить их по религиозной принадлежности невозможно. На острове также широко исповедуется христианство и ислам. Внешне тамилы и сингалы отличаются цветом кожи, тамилы темнее. И те, и другие считают себя коренными жителями острова, а соседей пришлыми племенами.
Пока я путешествовал по стране, правительственный кризис рассосался сам собой, и очередного витка гражданской войны не случилось. Таким образом, у меня оставался шанс побывать на «оккупированных территориях» и лично посмотреть на пресловутых «тигров». На юге страны никто толком не знал, можно ли проехать на север, но все в один голос утверждали, что это очень опасно. Тем не менее, я решил рискнуть. Отправился по привычке автостопом, в глубине души надеясь, что мне повезет проехаться на танке.
Первым на моем пути оказался город Маннар, занимающий крошечный островок на северо-западе страны и соединенный с основной территорией длинным мостом. От Маннара к Индии как раз и тянутся острова, называемые Адамовым мостом. Подъезды к городу усиленно охранялись правительственными войсками. Километры колючей проволоки, цементные бункеры со следами пуль, обугленные остовы бронетранспортеров, заградительные мешки с песком и высовывающиеся из-за них пулеметные дула и головы в касках предупреждали: территория эта особая. Хотя Маннар теоретически находился под контролем правительства, позиции «тигров» там были очень сильны. Их красно-желтые флаги украшали практически все значимые здания в городе, в том числе административные, что по условиям перемирия было категорически запрещено. В городе удалось обнаружить несколько легально существующих представительств «тамильских тигров» и прочих антиправительственных организаций. Забавно было посмотреть местное телевидение. Вещал столичный канал, но звук на сингальском был отключён. Вместо этого невидимый диктор зачитывал текст на тамильском, сохраняя в голосе «трибунно-обличительные» интонации, в независимости от того, показывались ли на экране новости, комедийный фильм или реклама. Дескать, послушайте, братья, какую лапшу вешает нам на уши подлое сингальское телевидение!
Проехать на север в сердце тамильского сопротивления город Джафну по побережью оказалось невозможно. Дорога была перекрыта, транспорт шел в объезд через Вавунию. По пути встречались огромные поля, огороженные колючей проволокой с висящими табличками «Мины». На одном из таких полей пасся выводок павлинов. Читать они не умели, поэтому спокойно гуляли среди мин, распушив самодовольные хвосты.
Вавуния оказалась более или менее спокойным сингальским городом, но сразу к северу от нее начиналась граница. Ее украшал своеобразный дорожный знак – перечеркнутый автомат Калашникова. Часть границы, охраняемую правительственными войсками, удалось пройти пешком относительно легко. Помимо солдат и таможни, на переходе присутствовали представители международной правозащитной организации «Красный крест» (ICRC - International Cometee Red Cross). Пеший проход по нейтральной полосе оказался запрещен, нужно было ехать на автобусе или такси. Я вышел из положения, проехав пару километров на мотоцикле. Слева и справа тянулись минные поля, не давая отклониться от дороги. С тамильской стороны ситуация оказалась хуже. Таможенники в круглых шапочках с символикой в виде рычащего тигра тщательно перетряхнули мой багаж, несколько раз проверили документы и долго задавали дурацкие вопросы. Затем выписали особый пропуск, который необходимо было сдать при выезде с подконтрольной тамилам территории. Еще возле границы я заметил ребят в поношенных куртках, кроссовках, кепках и с гранатометами наперевес. Народное ополчение?
Вне населенных пунктов идти пешком не разрешалось, и даже просто стоять на трассе мешали разные «доброжелатели». К счастью мне удалось поймать трактор и доехать до Килиноччи. Этот город был временной столицей «Илама» (если так можно назвать оккупированную тамилами территорию). Здесь находилась резиденция генерала Прабхакарана. С мятежным генералом встретиться не удалось, слишком уж он хорошо охранялся.
В городе помимо патрулей местной полиции, встречались добровольные дружинники с мордой тигра на красных повязках. Повсюду висели агитационные материалы, в том числе плакаты с изображением костров, гробов, плачущих женщин, винтовок и прочих атрибутов военного времени. Общий смысл был антиправительственным, но также присутствовали и пацифистские мотивы.
От Килиноччи дорога привела меня в Джафну, бывшую столицу тамилов, находящуюся под контролем правительства. Несмотря на перемирие, там присутствовал сорокатысячный контингент правительственных войск. Соответственно перед Джафной пришлось перейти еще одну границу со всеми вытекающими неудобствами. В Джафне находился главный штаб «тигров». Правда, Прабхакаран там практически не показывался из-за возможности покушения. Над входом в штаб была подвешена пепельная тыква «пухул», оберегающая штаб от порчи и дурного глаза. На Шри-Ланке верят, что такая тыква-оберег вбирает в себя всю порчу и оттого гниет. Когда тыква портится окончательно, ее заменяют на новую. А насквозь прогнившие, должно быть, сбрасывают с аэропланов на территорию противника.
С руководителем штаба мистером Саммоненом мне удалось встретиться. Он заявил, что тигры не собираются делить страну и не желают продолжать боевых действий. Лишь требуют для тамилов равных прав с сингалами, снятия экономической блокады и выделения денег для восстановления разрушенной инфраструктуры на тамильских территориях. Если же правительство попытается решить проблему силой, то «тигры ответят адекватно». А возможностей для такого ответа хватает, ведь они – самая мощная военизированная неправительственная (если угодно, террористическая) группировка в мире. У них есть бронетехника, авиация и даже флотилия моторных катеров с пулеметами, называющаяся «Морские тигры». А деньги на поддержание борьбы дают многочисленные коммуны тамилов в Индии, США и Европе (попробуй не дай, если к тебе заявится группа вооруженных до зубов бойцов и вежливо попросит).
О подобных отношениях здесь не слышали уже давно. Джафне серьезно досталось во время военных действий, городские дома покрыты шрамами от пуль и осколков снарядов. Окрестные деревни тоже сильно пострадали – большая часть их просто была сожжена, а пахотные поля уступили место полям минным. Говорят, в общей сложности на тамильских территориях находится около двух миллионов мин. Происхождение мин вызывает разногласия. Тамилы заявляют, что мины правительственные, сингалы утверждают обратное. Очевидно, постарались и те, и другие.
Ежедневно на минах подрываются домашние и дикие животные, а иногда и люди. На Шри-Ланке специально созданы приемники для слонов, пострадавших в результате подрыва на минах, а также интернаты для слонят-сирот, оставшихся без родителей. Слон – один из символов Шри-Ланки, здесь их любят, как нигде в мире. В одном из подобных приемников, я видел служителя, кормящего покалеченного слоненка молоком из канистры. У пожилого сингала из глаз катились слезы.
Узкие незаминированные клочки земли тамильские крестьяне разбили на огороды, украшая чучелами в военной форме и касках. По Джафне на бронетранспортерах, грузовиках и тракторах катались правительственные солдаты. Военные трактора были покрыты черной краской и украшены клеймом SL Army (армия Шри-Ланки). На одном тракторе помещалось до пяти солдат с автоматами, а если сзади прицеплена телега – от тридцати до бесконечности.
У правительства, видимо, не хватило денег на обеспечение достаточного количества блокпостов, поэтому оно обратилось к помощи спонсоров. Заградительные щиты спонсируемых блокпостов украшали надписи типа: «Спонсор блокпоста – фирма Зингер». Упоминание спонсоров наводит на мысли о несерьезности происходящего – этакое милитари-шоу. Возможно, так и будут выглядеть войны будущего: «…Вот на экранах вы видите, как летит реактивная бомба, любезно предоставленная компанией «Бомбы для Вас»». Впрочем, по ту сторону экрана падающая на голову бомба выглядит уже не столь интересно.
На многих дорогах Шри-Ланки встречались часовни и молельные места, принадлежащие разным религиям. Но именно в окрестностях Джафны религии полностью переставали соперничать друг с другом. Расстрелянный образ Богоматери мирно соседствовал с разбитым слоноголовым Ганешей или изуродованным Буддой. И везде кладбища, кладбища, кладбища.
После посещения тамильских территорий было странно возвращаться на юг страны. Здесь жизнь текла так, будто войны и не было. Люди возделывали поля, плескались волны Индийского океана, проезжали автобусы с туристами, играла музыка в ресторанах. Мирная жизнь, счастливая и безмятежная.
Размещается на сайте АВП, в разделе "Творчество Григория Кубатьяна"