Григорий КУБАТЬЯН (С-Петербург)

"К ЗЕЛЕНОМУ КОНТИНЕНТУ"
 

Тяга к путешествиям не давала о себе знать, пока в 1997 году мне не исполнилось 20 лет. Иные в этом возрасте уже «берутся за ум», мне же наоборот захотелось привнести в свою жизнь немного сумасшествия. Первые приключения начались с прочтения книг по автостопу и тренировочных поездок на попутках по Ленинградской области. Последующие за тем поездки удлинялись и усложнялись. Были покорены Центральная часть России, Восточная Европа, Кавказ, Ближний Восток и даже Северная Африка. В 2000-м году при попытке пересечь Африку с севера на юг я серьезно заболел. У меня обнаружили тиф и тропическую малярию. Отдохнув на больничных койках Аддис-Абебы и еще немного в Боткинской больнице Петербурга, я пришел в себя и зарекся от путешествий. Впрочем, через год карьерного марафона в роли менеджера по продажам мое «никогда» уже не было таким твердым. Я снова грезил дальними странами и приключениями. Больше всего мне хотелось попасть в Австралию - счастливую, как мне представлялось, страну теплого солнца, веселых кенгуру и высоких зарплат. Существовала лишь одна загвоздка - сложная австралийская виза, получение которой осложнялось многочисленными бюрократическими препонами и правилами. Но я решил посоревноваться в изобретательности со строгими консульскими чиновниками.

Будучи членом Русского географического общества я связался через Интернет с Австралийским географическим обществом, представился «известным российским путешественником, писателем и ученым-географом» и предложил пригласить меня в гости для чтения «бесплатных лекций по географии в рамках обмена опытом». Через пару недель я получил по почте конверт с приглашением в Австралию.

Несмотря на столь солидную бумагу в австралийском консульстве попросили предоставить еще и доказательства моей финансовой состоятельности. К сожалению, за год работы я скопил лишь смехотворную сумму в 400 долларов. Этого было недостаточно. Пришлось срочно искать выход.

Правильно говорят: «не имей 100 рублей, а имей 100 друзей». Знакомый из налоговой полиции сделал мне справку на бланке арестованной за мошенничество фирмы о том, что данная фирма является моим спонсором и готова покрыть все необходимые расходы экспедиции. Другой знакомый, в подвальчике «на коленках» собиравший компьютеры на продажу, сделал подобную «спонсорскую» бумагу от имени «компьютерного холдинга». Малобюджетный московский журнал и петербуржская студенческая газета выдали мне справки о своей готовности «выплачивать гонорары по мере поступления материалов о ходе экспедиции». Финальным штрихом авантюры был поход в банк, получение выписки о наличии на моем счете суммы в 400 долларов, и наконец визит к другу-дизайнеру в фирму изготовляющую бутылочные этикетки. Менее чем за час 400 долларов в выписке волшебным образом преобразились в 4 тысячи. Все эти и другие собранные мною бумаги были посланы в консульство Австралии по факсу, и через некоторое время я стал счастливым обладателем австралийской бизнес-визы.

Теперь осталась легкая часть работы – доехать до вожделенной страны, где живут счастливые люди в шляпах украшенных крокодильими зубами. Надев на спину рюкзак, взяв с собой недельный запас гречки и пресловутые 400 долларов (которые я всё равно тратить не собирался), я вышел на трассу Петербург-Мельбурн. Проехав за пару недель автостопом до Байкала, в ноябре 2001 года я достиг границы с Монголией.

    В краю лошадей и юрт

 На контрольно-пропускном пункте в Монды я оказался в пятницу вечером, и потому рисковал надолго застрять на границе. Попуток в Монголию не было, а в выходные КПП не работал. Когда до закрытия оставались считанные минуты, к переходу подъехали грузовики с монгольскими коммерсантами. Они держали путь в Мурен, и наши пограничники уговорили монголов захватить меня с собой.

Два «Урала» были битком набиты товаром, так что досмотр на монгольской стороне затянулся. В ожидании я мерз на ветру.

От границы до Мурена было всего двести километров, и можно было надеяться, что к ночи мы туда доберемся. Но я напрасно на это рассчитывал... Каждый раз, проезжая очередную деревню, монголы останавливались, пили чай с местными жителями и решали коммерческие вопросы. Коробки и мешки с товарами, то покидали грузовики, то возвращались обратно.

На моей карте была отчетливо видна дорога на Мурен. Но на самом деле ее не существовало. Сначала мы ехали по раздолбанной колее, потом закончилась и она. Грузовики шли по степи, по холмам, через лес и даже через речки, чуть тронутые льдом. Вокруг все замело снегом и казалось, что небо и земля одного цвета. Лишь в свете фар можно было заметить пробегающую лису или кабаргу. Миновали Хубсугул – величественное озеро, окаймленное горной грядой. Его называют младшим братом Байкала, глубже него озер в Монголии нет.

Выносливость нашего водителя Муко вызывала удивление: за всю ночь и последующий день он ни на минуту не сомкнул глаз. Когда под вечер мы добрались до Мурена, он пригласил меня ночевать к себе. Помимо Муко и его жены в юрте жили их дети – три сына и две дочери. Гостю были рады, меня накормили хлебом и привезенными из России шпротами, напоили чаем с молоком. Чай в Монголии подают не сладкий, а соленый и к тому же жирный. Это не восточный изыск: просто зачастую его заваривают в той же кастрюле, в которой варили мясо. Быстро, удобно, и кастрюлю мыть не надо.

Рано утром мы пошли гулять по Мурену. На базаре Муко купил младшему сыну варежки и игрушечный пистолет. А я просто разглядывал выставленные товары. Потом зашли в дом коммерсантов, у которых я чуть раньше оставил свой рюкзак. В прихожей были сложены грудой шкуры кабарги. Во дворе шла разгрузка грузовиков – в большинстве коробок были сигареты или пиво. Из множества товаров, производимых в России, торговцы выбрали самые вредные.

Распрощавшись с Муко, я зашагал по дороге в сторону монгольской столицы. Хотя нужное направление мне указали, скоро выяснилось, что не знаю куда идти. На карте была обозначена отличная федеральная дорога до самого Улан-Батора. Но передо мной лежала лишь пустынная степь, испещренная колеями от грузовиков. Я долго не мог решить, какая из колей правильная, и наконец выбрал ту, что показалась более накатанной.

Мне повезло: как раз по ней из Мурена шел грузовик в ближайшую горную деревеньку. Я забрался в кузов и, спасаясь от ветра, завернулся в лежавший там брезент. Уже было задремал, когда машина остановилась, и шофер сообщил: здесь он сворачивает в свою деревню, а Улан-Батор – прямо. Передо мной опять была заснеженная степь без всякой дороги или хотя бы ее подобия.

Неподалеку возвышался ово – курган, в котором по местным поверьям живут духи. В Монголии такие курганы встречаются часто. Как правило, они расположены возле опасных мест – горных перевалов, обрывов, шатких мостов. Ово – это нагромождение камней и палок, к которым привязаны голубые ленточки. Каждый, кто увидит святое место, останавливается, просит у духов поддержки в дороге и что-нибудь жертвует – камень, личные вещи, деньги. Можно также положить сигарету или побрызгать водкой. Духам не чужды вредные привычки.

Человеку циничному ово покажется скорее мусорной свалкой. Там встречаются тряпки, рваные ботинки, конские черепа, сломанные детские куклы, костыли и пустые бутылки. Монголы делятся тем, что есть, а духи не привередливы – благосклонно принимают любое подношение.

Я подошел к кургану и положил российскую монетку, хотя и сомневался, что духи смогут что-нибудь приобрести на нее в Монголии. На всякий случай попросил для себя удачной дороги. Ово, кажется, ничего не имел против.

 Однако куда идти? Дороги как не было, так и нет – одно бескрайнее заснеженное поле. Шагать напрямик по компасу рискованно: до Улан-Батора почти тысяча километров. Постояв в раздумье, я решил двинуть вслед за уехавшим грузовиком. Может, водитель что-то напутал, или я его неправильно понял? Не беда – уточню дорогу у первого же встречного.

По пути заметил одинокую юрту на склоне горы. Подниматься к ней было слишком далеко. Зато я понял, что не одинок в этих горах. Через несколько километров встретил двух монголов на лошадях. Увидев меня, всадники удивились, и еще больше удивились, когда я начал расспрашивать о дороге на Улан-Батор. Они бы и хотели помочь, но, к сожалению, никогда про такой город не слышали. Пришлось отправиться дальше, размышляя, живут ли где-нибудь в России люди, никогда не слышавшие про Москву?

Вскоре я встретил еще одного человека, который, казалось, знал, где находится нужная мне дорога. Надо было повернуть обратно и возвращаться в ту точку, от которой я прошел никак не меньше двадцати километров. В то же время монгол сказал, что можно и срезать. Если перейти через горную гряду, то за ними – как раз и будет дорога. Горы выглядели не очень большими, и я решил рискнуть.

На склонах было много снега, и иногда я проваливался по колено. Ноги замерзли так, что перестали ощущать холод. Я шел и шел, а горы, казалось, лишь отодвигались от меня. Начало смеркаться, и я с тревогой думал, что эту ночь придется провести на снегу. Вдалеке послышался вой волков, что никак не прибавляло оптимизма.

И тут я заметил на горизонте какие-то постройки. На снежном фоне их было хорошо видно, и я устремился туда из последних сил. Уже совершенно стемнело, когда я добрался до построек и обнаружил, что это… загоны для скота. Они использовались летом, а зимой пустовали. Но нашелся и пустой домик, где я решил заночевать.

Пол был земляным, дверь висела на одной петле, а вместо окон зияли дыры. Найдя какие-то доски и картонные коробки с надписями «Союзплодимпорт», я, как мог, законопатил дыры и развел костер из оставшихся досок. Дым быстро заполнил пространство крошечного домика, и я очутился в собственноручно сделанной газовой камере. Пришлось срочно открывать доступ сквозняку, чтобы выпустить дым. С ним ушло и драгоценное тепло. Сказка про дудочку и кувшинчик. Ну и ладно! Развел костер посильнее и стал готовить немудреную еду: растопил в котелке снег и сварил макароны.

Костер прогорел, жечь было больше нечего, а ломать на дрова промерзшие жерди изгородей не хватало сил. Я снова заткнул все щели, и, убрав угли, улегся на прогретую костром землю в спальном мешке, не снимая одежды и накрывшись тентом от палатки. Пока от земли шло тепло, было вполне комфортно. Под завывания ветра я погрузился в полудрему. Постепенно земля остыла, и вновь стало холодно. Остаток ночи я чувствовал себя рыбой в морозильной камере. Предположительно, той ночью температура опускалась до 30 градусов мороза.

К рассвету я так замерз, что едва мог пошевелиться. Долго согревал руки дыханием, по одному разгибая скрюченные от холода пальцы. Кое-как натянул ботинки и на негнущихся ногах двинулся дальше по горам. Целый день я куда-то шел, и наконец, скатившись с крутого склона, попал на накатанную колею. «Вот она дорога на Улан-Батор!» – торжествующе подумал я и устроился на обочине ждать попутку. Через пару часов показался «уазик», он подбросил меня до поселка Тосэценгел.

Задерживаться там я не стал и, выбравшись на дорогу, скоро увидел необычный грузовик: тюки, коробки и мебель были связаны веревками и возвышались над кузовом огромной горой, нависая над бортами. На всей этой груде сидели два десятка человек. Я помахал пассажирам рукой, те замахали в ответ. Машина остановилась, я вскарабкался на тюки, и мы тронулись в путь.

Потом я снова топал пешком, затем ехал на очередном «уазике» и уже под вечер оказался в поселке Тариалан. Высадили меня рядом с гостиницей, но от цивилизованного ночлега я попытался увильнуть, чтобы сберечь деньги. Повернулся спиной к гостинице и спросил у местных жителей, где можно переночевать. Удалось узнать, что в поселке есть большая школа, куда можно обратиться.

Мое появление в школе вызвало переполох. Начальство отрядило учеников на поиски учителя английского, который мог бы выступить в качестве переводчика. Появившийся переводчик слегка запыхался – видимо бежал. Узнав, что я из России и мне нужен ночлег, он пришел в совершеннейший восторг и тут же предложил пойти с ним. Новый знакомый привел меня ночевать в юрту где, как выяснилось, жил другой учитель английского – американец Дин. В Монголию он был делегирован «Корпусом мира». Одной из целей этой организации было обучение детей «отсталых» стран английскому языку. Сытую и благополучную жизнь в Америке Дин поменял на жизнь в юрте, обед из конских потрохов и зарплату 80 долларов в месяц.

Мы быстро подружились. Американец жил в Тариалане уже год, но вскоре собирался перебраться в Улан-Батор. У него в юрте имелась куча книг, и вообще было интересно. По словам Дина, это жилище местные жители собрали ему всего за полтора часа. Вот как быстро решается в Монголии квартирный вопрос. Сверху юрта была покрыта войлочными попонами и брезентом, а изнутри утеплена коврами. Посередине стояла печка буржуйка, а в углу на огромном сундуке – магнитофон.

Седам, так звали монгольского учителя, весь вечер слушал какую-то местную песню. Когда она заканчивалась, он перематывал пленку назад и включал снова. Великодушный Дин предложил монголу забрать понравившуюся кассету с собой, чтобы послушать ее дома. Но смысла в этом не было, так как во всем поселке магнитофон был только у американца.

Мне так понравилось в гостях, что я захотел пожить у Дина денек-другой. Хозяин не возражал. На завтрак мы приготовили суп из нескольких картофелин, а затем вместе пошли в школу на урок, который вел Дин. Занятие было посвящено теме: «Где я проведу свои каникулы?». Ученики хором повторяли: «Where will you be on your holidays?», а затем вместе сочиняли самые фантастические ответы. При этом все понимали, что в любом случае проведут каникулы в родном Тариалане.

После урока мы побывали на водочной фабрике, в гостях у мэра Тариалана и в буддистском монастыре. Дин везде чувствовал себя как дома, все показывал и объяснял, относясь к монголам как к экспонатам краеведческого музея. Зашли в местный магазин, где я, не имея монгольских денег, купил колбасы на доллар. А Дин в качестве эксперта помог убедить продавца, что доллар – тоже деньги.

Потом мы пилили и кололи дрова во дворе Дина, их привезли целый грузовик, чтобы хватило до весны. После генеральной уборки в юрте вернулись в школу. Встречные ребятишки с удвоенной силой кричали нам: «Хэллоу!» Они ликовали: ведь теперь вместо одного иностранца у них было целых два. В школе Дин спросил, где я работаю. Я сказал, что пишу статьи для журнала, и мы стали всем классом повторять по-английски: «Когда я вырасту, то буду писать статьи для журнала».

На следующий день я выбрался из Тариалана на «трассу» – накатанную степную колею. Если по ней шла машина, столб пыли виднелся за много километров. Идти было веселее, чем стоять на месте, и я пошел по колее в сторону Улан-Батора. Солнце грело так, что я не верил, неужели еще недавно страдал от холода? Пришлось даже снять куртку.

Вдали показался всадник, неспешно ехавший мне навстречу. «Вот еще один друг степей монгол», - подумал я, размышляя о суровых кочевниках, обитавших здесь со времен Чингисхана. Когда конник подъехал поближе, стало видно, что это – девушка. Я вежливо поздоровался с ней по-монгольски. Она улыбнулась, спрыгнула с лошади и протянула мне уздечку, что-то при этом говоря. Всаднице явно хотелось, чтобы я прокатился на ее маленькой мохнатой лошадке.

Я забрался на лошадь и немного покатался по степи. Пускаться вскачь не решался, чтобы не пугать девушку, и не свалиться самому, а ездить шагом быстро наскучило. Слез на землю, укрепившись во мнении, что стоять на своих двоих приятнее, чем на чужих четырех. Девушка открыла потрепанную кожаную сумку и достала тетрадку, что-то вроде дневника или альбома, куда девчонки пишут стихи, вклеивают фотографии и газетные вырезки. Сакральный смысл подобных тетрадок был скрыт от меня как в школьные годы, так и по сей день. Догадался лишь, что юная монголка хочет как-то запечатлеть в своей тетрадке знаменательную встречу со мной. Стоило подарить ей открытку или фотографию, но как назло ничего приличного найти не удалось. Впрочем, когда я только собирался в путь, товарищ подарил мне пачку рекламных портретиков украинского кандидата в депутаты. В Азии любят получать сувениры. Их приходится дарить постоянно, а ценность самих подарков можно выбирать в зависимости от ситуации. Хорошему человеку – красивую открытку, навязчивому попрошайке – рекламную листовку. Упомянутый предвыборный «сувенир» не предназначался симпатичным девушкам, но, увы, в тот момент он оказался единственным, что было под рукой. Так украинский кандидат в депутаты перекочевал в девичью тетрадку, заняв почетное место между поп-певцом и котятами в корзинке.

 А я отправился дальше. За несколько часов навстречу проехали три машины. Это был хороший признак: значит, и в нужном направлении кто-то может проехать. Уже стемнело, когда на дороге показался попутный «уазик». Когда голосуешь в Монголии, машина обязательно остановится, даже если она переполнена. В этой пассажиров был явный перебор – они сидели друг на друге. Сложившись втрое, я втиснулся. Попутчики всю дорогу курили, пили водку и пели песни, причем не монгольские, а русские: «Катюшу», «Подмосковные вечера», «Миллион алых роз» и почему-то «Маленькую страну» Наташи Королевой. Кто не знал слов, подпевал по-монгольски. Все это было весело, но в сложенном состоянии долго не выдержать. Когда мы достигли ближайшей деревеньки с придорожной харчевней, я решил там заночевать. Мне выделили кровать и одеяло, и я устроился спать у стены. Ко мне забрался пушистый кот, тщательно обнюхал меня и, решив, что я заслуживаю доверия, улегся рядом. Ночью в харчевню еще пару раз приходили посетители. Хозяйка сердито шикала на шумных гостей, чтобы те не беспокоили путешественника. А кот нервно вздрагивал и сильнее прижимался ко мне.

Утром я вышел из дома и увидел новогоднюю сказку. Повсюду сугробы, а деревья заледенели так, что казалось, будто они тоже из снега и льда. Прошел по дороге не больше двухсот метров, когда послышался шум мотора. Грузовик! Да еще наш родной ЗИЛ. Махнул рукой, и через несколько минут ехал в теплой кабине. Водитель и его пассажир пытались активно общаться со мной. Несмотря на их слабое знание русского и мое незнание монгольского, разговор получался. Примерно так: «Ты откуда? Русский? Хорошо… Это русская машина. ЗИЛ. Хорошая машина! ГАЗ – плохая. КАМАЗ – очень хорошая. И УАЗ - хорошая. Я хочу купить УАЗ. Ты где живешь? В Санкт-Петербурге? Не слыхал... А это далеко от Ульяновска? Я заработаю денег, поеду в Ульяновск и куплю УАЗ. А здесь чего делаешь? Почему пешком идешь? Здесь нельзя пешком. Здесь везде волки! А где работаешь? Журналист? О Монголии пишешь? А о нас напишешь?»

Вскоре я расстался с общительными монголами и дальше отправился на попутном УАЗе, направлявшемся в Булган. Помимо прочей публики в машине ехала учительница русского языка. Очень общительная, она всю дорогу пыталась петь русские песни, а я ей подпевал. Внезапно женщина спросила меня, что означает слово «шаманские».

Много лет назад влюбленный русский офицер сказал ей: «твои шаманские глаза». Слова показались красивыми, но непонятными, и она их запомнила. Наверное, офицер хотел сделать романтический комплимент. Я постарался красиво объяснить женщине смысл этих слов, но почему-то в голову приходили только колдуны, ведьмы и чукотские шаманы, пляшущие с бубнами вокруг костра.

По приезду выяснилось, что водитель хочет от меня денег: его машина не просто попутка, а такси. Я предложил в подарок советский металлический рубль с Лениным. Шофер недоверчиво повертел его в руках, а учительница перевела: «Он недоволен». Я добавил к монете две открытки. Учительница сообщила: «Он хочет посмотреть твой паспорт». Я достал свой паспорт. Водитель полистал странички и протянул паспорт мне обратно. «Теперь он доволен» - радостно улыбнулась учительница. Я попрощался с монголами и пошел гулять по городу.

Булган с кирпичными домами советской постройки был первым городом, действительно похожим на город. Он напоминал крошечные провинциальные российские городки с аллеями деревьев, маленькими магазинчиками и мозаичными изображениями рабочих и колхозников на стенах домов. Погуляв, и съев огромный мешок купленных на доллар пирожков, я отправился дальше. Выезд пришлось искать долго – никто из местных жителей не знал, где он находится, но все же я умудрился выбраться из города и застрять окончательно возле одинокой станции техобслуживания. Было холодно, время от времени я ходил на станцию греться и пить чай. Там и заночевал.

На следующий день случилась удача – меня принял на борт «уазик» директора колхоза. Он гнал табун лошадей на мясокомбинат в Улан-Батор. Там животных перерабатывали на консервы, лепили этикетку «Завтрак туриста» или «Говяжья тушенка», и отправляли в Россию. По словам директора, в нынешней партии было около 20 тысяч лошадей. Табуны стекались в монгольскую столицу со всех концов страны. Директор гнал на мясокомбинат свою долю – 150 лошадок, надеясь выручить по 50 долларов за голову. Табун двигался с частыми остановками. На первой же я познакомился с пастухами. Старшего звали Чингизхан. Пастухи разлили местную водку в импровизированные стаканы, сделанные из половинок сигаретных пачек «Наша Прима», и выпили за мое здоровье.

Потом меня обучали пастушескому делу – посадили на коня и вручили длинную палку с петлей на конце. Управляя этим инструментом, я должен был возвращать отбившихся лошадок в табун. Всё бы хорошо, но когда мой конь шел галопом, приходилось вставать в стременах, чтобы не отбить важные части тела о жесткое монгольское седло. Маленькие и мохнатые монгольские лошадки весело резвились, не подозревая, какая участь их ждет. Быть съеденной – судьба большинства монгольских лошадей. Так уж повелось в этой диковатой, но дружелюбной стране.

Если ехать с остановками на выпас лошадей, до цели доберешься не скоро. Поэтому, распрощавшись с пастухами и директором, я стал ловить очередной попутный транспорт. На этот раз им оказался бензовоз. Он тоже направлялся в Улан-Батор и двигался крайне медленно, да еще часто ломался. Это означало, что приехать в столицу мы сможем только поздно ночью, и как искать ночлег у меня не было ни малейшего представления. Однако я решил дождаться конца пути и действовать по обстоятельствам.

Водитель оказался классным парнем. Его звали Терео, и он немного говорил по-русски. Терео ехал вдвоем с братом, чей бензовоз катил в ста метрах впереди нас. Когда мы остановились в кафе, чтобы перекусить, по телевизору передавали местные новости. Показывали новую фабрику, построенную в Улан-Баторе немцами. Толстый и усатый немец рассказывал журналистам о большой пользе фабрики для монгольской экономики. «Смотри, пфасист! Гитлер!» - воскликнул брат Терео, указывая на немца, и громко засмеялся. Я не стал с этим спорить и осторожно ответил: «Гитлер – капут!»

Добрались до Улан-Батора поздно, но проблемы с ночлегом разрешились сами собой: Терео пригласил переночевать у него. Он жил в отдельной благоустроенной юрте на окраине Улан-Батора. В жилище было три кровати, железная печка, японский телевизор, магнитофон и огромный суперсовременный холодильник. Вероятно, водители в Монголии неплохо зарабатывают.

Терео познакомил меня со своей семьей: «Мой сын – Сашка! Моя жена – Машка!» Изначально у мальчика было другое имя, но отец звал его так, потому что сынок был белобрысый. У трехлетнего «Сашки» – абсолютно монгольские черты лица, но – светлые волосы, что для монголов невероятно. Мать мальчика была чистокровной монголкой, причем очень красивой. Но Терео упорно звал ее «Машкой», видимо подозревая её причастность к появлению у мальчика светлых волос. Впрочем, это не было семейной драмой, а скорее любимой шуткой. Когда вечером в юрту пришли родственники, все весело сравнивали меня с «Сашкой», утверждая, что мы выглядим как братья, и теперь Терео должен меня усыновить.

На утро я распрощался с радушной семьей и отправился в центр столицы. Передо мной раскинулся огромный и удивительный город, куда я так стремился. От Санкт-Петербурга до Улан-Батора было пройдено пешком и автостопом огромное расстояние, но до Австралии было еще далеко – много стран и океан.

Для начала я отправился искать консульство Китая.

    Автостопом по Китаю, где невозможен автостоп

28 ноября 2001 года. Вот и граница с Китаем. Пешеходный переход отсутствовал, пришлось долго ругаться с пограничниками, чтобы позволили переехать границу на автобусе бесплатно. Пройдя китайскую таможню, я сразу попал в город.

Какой удивительный контраст! Буквально в ста метрах позади осталась унылая монгольская степь с  пронизывающим ветром.  А здесь кипела жизнь: люди спешили по делам, в воздухе носились необычные запахи, а дома были нарядно украшены яркими надписями-иероглифами.

Не прошло и пяти минут, как я попал в Китай, а местное население уже проявило ко мне интерес. Мне предложили поменять валюту, приобрести сувениры и поселиться в гостиницу. Конечно, я проигнорировал все эти предложения. Китаец, пересекавший границу вместе со мной, пытался убедить меня ехать дальше на автобусе. Он знал английский и даже, по его словам, был как-то раз в Европе. Я сказал, что поеду автостопом. И получил ответ, что автостоп возможен только в Европе, а в Китае невозможен абсолютно. Что ж, стоило это проверить. Я прошел мимо автобусных «зазывал», и отправился пешком к выходу из города.

Впереди было какое-то оживление. Подошел поближе, чтобы понаблюдать за происходящим. Похоже, тут набирали на работу. Посреди улицы стоял грузовик, в его кузове находился важный китаец. Вокруг толпились соискатели. Работодатель что-то выкрикивал – из толпы выбирались люди и запрыгивали в кузов. Когда количество работников оказалось достаточным, грузовик тронулся, а оставшиеся уныло разбрелись по прилегающим улочкам. Увы, безработица – одна из важнейших проблем густонаселенного Китая, поэтому многие работают за копейки чуть ли не круглосуточно на самых тяжелых работах. Либо уезжают из страны, чтобы обосноваться за рубежом.

Проходя мимо продуктового рынка, я решил избавиться от тяжелого и ненужного палаточного тента, и обменял его на мешок мандаринов. Вид иностранца меняющего свои вещи на фрукты вызвал на рынке столпотворение и даже привлек внимание полиции.

Вскоре я мчался на грузовике в сторону Пекина. Потом были пикап, микроавтобус, старенькая легковушка. Интересно, практически все китайцы убеждены, что автостопа в Китае не существует, и даже те, кто меня подвозил, считали так же. Тем не менее, ехал я довольно быстро. Наконец стемнело, и мне пришлось искать ночлег в придорожном кафе. Хозяева были радушны и гостеприимны. Старик-повар тут же начал что-то готовить. Специально для меня роскошно сервировали стол. Поставили керамический горшок с жареными кусками курицы (без преувеличения мне порубили целую курицу!) и бараньим мясом, капустой, картошкой, лапшой и бездной других загадочных ингредиентов. Сюда же добавились два вида салатов, несколько тарелочек со специями, огромное блюдо с булочками из вареного теста и чайник с зеленым чаем. Я сидел и про себя ужасался, сколько же будет стоить этот банкет? Однако вышло всего 10 юаней (чуть больше доллара), что с учетом ночлега (мне предоставили комнату с кроватью) было совсем недорого.

Позже в кафе подошли другие посетители и попытались со мной познакомиться. Мое имя Григорий никак не усваивалось. «Гри-го-рий!», - повторял я. «Гали-голи? Кали-ко-ли?», - переспрашивали меня. «Черт с вами! Зовите меня Иван!», - наконец сказал я в сердцах.  «Йи Ванг?!», - радостно закивали китайцы. Так я стал Йи Вангом. А что, практически китайское имя – любой запомнит. Китайцы вообще переделывают все сложные европейские названия на свой лад. Например, «Россия» по-китайски – «Олосы», а «Санкт-Петербург» – «Шен Бидебао».

Утром двинулся дальше, с любопытством поглядывая по сторонам. Мимо спешили китайские крестьяне как деловитые муравьи что-то несущие или толкающие в телегах перед собой. Даже легкие мотоциклы выполняли полезную работу – на их багажниках помещались, например, две живых свиньи, бычок, несколько овец, полсотни куриц или двухкамерный холодильник. Никто не бездельничал, все торопились по делам. Тем сложнее был автостоп: неудачно махнув рукой можно было сбить спешащего крестьянина или велосипедиста.

Наконец меня подобрал прилично нагруженный грузовик. Возможности перевозки грузов в Китае ограничиваются лишь выносливостью техники и фантазией самих китайцев. Иногда можно увидеть шаланды, везущие в кузове шесть крупных грузовичков, или двадцать маленьких, или шестнадцать микроавтобусов поставленных вертикально в два ряда (по восемь с каждой стороны)! Дорожная полиция борется с перегрузом, но без весов, а при помощи… бамбукового шеста, измеряя высоту груза. Главную угрозу тяжеловозы представляют не для дорог, их в Китае строят качественно, а для мостов и дорожных развязок.

Вот и мой грузовик вез мешки, на несколько метров возвышающиеся над кузовом. В кабине уже сидело три китайца. В Китае где три, там и тридцать три – меня взяли без проблем. По дороге мне что-то говорили, но я не понимал. Для большей доходчивости пытались рисовать на бумаге иероглифы. Было забавно, но совершенно бесполезно - китайской грамоты я не понимал, чем сильно удивил своих спутников. В Китае говорят на разных диалектах, но письменность одна. Когда китайцы из разных провинций не понимают друг друга, то общаются при помощи иероглифов. Вот и меня приняли за китайца…

Долго и бесцельно блуждал я по огромному Пекину, удивленно впитывая в себя его атмосферу – величественные небоскребы и, притулившиеся внизу, крошечные лавочки, неоновые рекламы супермаркетов, красные фонари ресторанов, шум мотоциклов и крики уличных продавцов. Однако пора было подумать и о ночлеге. Малый бюджет моего путешествия не позволял идти в гостиницу, но и на улице спать не хотелось.

Я остановился в корпункте ИТАР-ТАСС, представившись начинающим журналистом (что было чистейшей правдой). Меня приняли хорошо. Всю ночь, что я провел в редакции, жужжал телетайп и длинной бумажной лентой непрерывно выдавал мировые новости, создавая на полу информационный хаос.

На следующий день, в последний раз восхитившись столицей Китая, я отправился в Бадалинг, чтобы посмотреть на Великую Китайскую Стену. Вообще-то, ее элементы встречаются по всей стране, ведь Стена строилась в разное время и с разными целями. По большому счету это много разных стен и оборонительных укреплений, соединенных в одно целое. Но в Бадалинге находится самая известная и посещаемая часть Стены. Место, куда в обязательном порядке привозят всех руководителей государств, прибывших с визитом.

В Китае существует несколько типов дорог федерального значения. Самые ровные, престижные и огороженные забором называются Express Way, сокращенно EXPRW. Они платные для автотранспорта, а ходить пешком по ним запрещено. Тем не менее, я вышел на EXPRW ведущий в Бадалинг и сразу же поймал попутку.

До Стены оставалось несколько километров, и я, в нарушение всех правил, снова шел пешком по автобану. Слева и справа от дороги возвышались горы, и кое-где уже виднелась древние стены и башни. Вдруг передо мной остановилась полицейская машина. Стражи порядка объяснили, что по этой дороге нельзя ходить пешком, но, сменив гнев на милость, решили подвезти меня до Бадалинга.

Вот, наконец, и Великая Стена, причудливо вьющаяся по горам. По городу бродили иностранные туристы, на них с профессиональным интересом смотрели хозяева сувенирных лавочек. Входной билет стоил недешево. Я попытался договориться с билетером, чтобы пропустили на Стену бесплатно. Должен же он понимать разницу между праздным туристом и героическим путешественником?! Но билетер остался непоколебим. Великая Китайская Стена – важный государственный объект. И билетеров сюда подбирают не иначе как из рядов контрразведчиков.

Время позволяло, и я, закинув рюкзак на хранение в местный полицейский участок, отправился гулять по округе, надеясь попасть на Стену каким-нибудь нестандартным способом. Мои поиски увенчались успехом. На одном из холмов я увидел группу туристов выходивших, как мне показалось, из Стены и гулявших по склону. Я осторожно двинулся в ту сторону. Через десять минут я уже гулял, смешавшись с туристами, потихоньку подбираясь к дверному проему в каменной кладке. Только бы не было контролера! Еще несколько шагов… Вот неудача! Проем был загорожен уродливой ржавой решеткой, на ней висел крепкий на вид новенький замок. Туристы гуляли просто так, и подняться на Стену было невозможно. Вдруг из-за решетки показалось лицо. Паренек, одетый в форменную одежду контролера, подавал мне знаки. Я подошел поближе.

«Хочешь попасть внутрь?» - спросил паренек. Я согласно кивнул. «Плати 5 долларов!» - услышал в ответ. Нехитрый разговор шел на смеси китайского, английского и жестов. Также жестами я дал понять, что могу выделить пареньку белорусский рубль, жизнерадостный зайчик на котором гораздо симпатичнее унылых физиономий американских президентов. Паренек согласился, взял деньгу и… думаете, достал ключ и открыл замок?! Я тоже полагал, что он так сделает. Нет, контролер притащил откуда-то здоровенный булыжник и начал замок сбивать. А когда понял, что с замком ему не совладать, пригласил товарища, и они начали с энтузиазмом крушить решетку вместе. Происходящее лишило меня дара речи, я даже не мог смеяться, настолько все это было невероятно и абсурдно. К счастью для безопасности Стены, ребята были замечены проходящим мимо полицейским. Я поспешно ретировался, слыша за спиной их сердитую перебранку.

Итак, я отправился дальше: Чангпинг – Пекин – Жужоу – Баодин – Шицзячжуань – Сингтай – Шахе – Ханьдань – Чжэньчжоу. Названия городов я с трудом мог выговорить, не удавались ударения – их ведь в китайском языке по четыре на каждый слог! Чтобы облегчить общение с водителями, я нашел пятизвездочный отель с англоговорящим администратором, и тот, по моей просьбе, на длинной полоске бумаги написал иероглифами мой маршрут. Теперь мне оставалось лишь загибать названия пройденных городов и демонстрировать водителям оставшиеся.

Даже в провинциальных городках Китая встречается много удивительного. Например, перед входом в ресторан выстраиваются в шеренгу все его работники. Что-то вроде пионерской линейки, где официанты и повара скандируют речевки, призывающие к повышению уровня обслуживания. А еще по утрам и вечерам группы пенсионеров на аллеях и в парках под музыку выполняют упражнения оздоровительных систем – Цигун, Тай-Цзи-Цюань и прочих. Дедушки размахивают мечами, а бабушки – веерами. Один раз встретилась старушка лет семидесяти, легко севшая на шпагат.

Китайцы любят проводить свободное время на улице. Играют в пинг-понг, занимаются на тренажерах, запускают воздушных змеев. Особо азартные предпочитают шашки, карты, домино и прочие занимательные игры, разобраться в которых может только китаец. В числе подобных игр – метание колец. Хозяин расставляет на асфальте кувшинчики, чайники, статуэтки и керамические пагоды. Игроки, заплатив определенную сумму денег, получают несколько колец, и метают их, пытаясь набросить на одну из целей. Тот кто набросит, может забрать выигрыш с собой. Проходя мимо такого аттракциона, я заметил, как один из игроков ссорился с хозяином. Круг повис на вазочке лишь краем, и было непонятно, отдавать приз или нет. Все эти призовые вазочки стоили гроши, зато страсти вокруг них разгорелись нешуточные. Позже, гуляя по городу, я увидел знакомого игрока, гордо несущего домой два чайника, вазочку и статуэтку.

Водителя очередного грузовика звали Фан Фенг Ю, он расчистил кабину от лежащих там коробок и пригласил меня внутрь. Китаец развозил по магазинам мотоциклы и запчасти к ним. В Ханьдане мы вместе разгружали грузовик, что вызвало интерес у местного населения. Оно толпилось вокруг и давало советы, как лучше кантовать крупногабаритные грузы. Затем Фан довез меня до EXPRW, по которой можно было доехать до Чжэньчжоу,  но у въезда стоял пост полиции, и меня на автобан не пустили. Мы поехали в объезд. Возле другого въезда скопилась вереница грузовиков. Фан попытался договориться с водителями, чтобы взяли меня. Минут пятнадцать мы бегали вдоль колонны, стучась в каждую кабину. Но никто не хотел брать попутчика – не было места, ехали недалеко или просто боялись брать иностранца. Наконец, Фан остановил полицейскую легковушку и уговорил водителя взять меня. За эту «услугу» полицейский  захотел подарок, и Фан вручил ему коробку с новеньким чехлом для руля. То ли он вез его в числе прочих авто- и мото- запчастей, то ли купил для себя. Я считал, что эта жертва была абсолютно лишней, ведь рано или поздно все равно уехал бы, но Фан был непреклонен в своей решимости помочь мне. Его поступок произвел на меня впечатление. Всю дорогу, пока я ехал с корыстолюбивым полицейским, думал о том, какие разные попадаются люди.

Кстати, на многих полицейских машинах встречается надпись ECILOP (POLICE – если прочитать наоборот). Вот, оказывается, откуда взялись эцилопы в фильме «Кин-дза-дза» – из Китая. Обычно подобные надписи пишут зеркально, чтобы водитель едущей впереди машины мог прочитать слово в зеркальце заднего вида и уступить дорогу. Правда, большинство китайских водителей читать по-английски все равно не умеют. Как слово POLICE не коверкай, а все равно в клаксон гудеть придется.

Ночь я с комфортом провел на автозаправке на окраине Чжэнчьжоу, а утром долго пробирался через этот огромнейший городище. И так каждая скромная точечка на карте Китая норовит оказаться городом с миллионным населением. А Чжэнчьжоу все-таки столица провинции.

По улицам мегаполиса весело носились трехколесные тарахтелки-такси. Прямо на тротуарах шла торговля. Продавали экзотические фрукты, плетеные кресла, видеотехнику, одежду, игрушки, живых птиц в клетках. Здесь же оказывали услуги – стригли волосы, делали массаж ступней, писали китайской тушью на специальной бумаге любые надписи.

Пока гулял, познакомился со странным седым стариком на велосипеде. Старик устроил мой рюкзак на багажнике велосипеде, а сам пошел рядом, пытаясь со мной общаться на китайском языке. На его вопросы я старался многозначительно кивать, чтобы не оказаться заподозренным в слабом знании китайского. В знак дружбы мы обменялись сувенирами: старик подарил мне ракушку с вырезанными на ее поверхности иероглифами, а я в ответ – памятную медаль «50 лет Кировскому заводу».

Мой путь вел дальше в город Дэнфенг. Где-то в этих краях находился таинственный монастырь Шаолинь. По дороге я заметил необычные пылеуборочные машины. К простому трактору был приделан вращающийся барабан с воткнутыми в него метлами. Барабан крутился, метлы подметали дорогу, разбрасывая пыль во все стороны. Вдоль обочин тянулись бесконечные ряды статуй и памятников, их изготовление – самый популярный промысел в тех краях. Чего тут только не было! Львы, слоны, верблюды, аисты, бородатые мудрецы и надгробные плиты.

Вот и Дэнфенг. Здесь уже чувствуется близость заветного монастыря. Стены домов на Shaolin street украшены изображениями воинственных монахов. Повсюду спортивные школы – изучать у-шу сюда приезжают дети со всех концов Китая. Возраст учеников от 5 до 20 лет. В спортивных костюмах, в одеяниях монахов и даже в засаленных лохмотьях все изучают боевые искусства. Размахивают мечами, шестами, цепями и прочими грозными с виду штуками.

Полдня у меня ушло на поиск бойцовской школы при монастыре, где можно было бы остановиться и пожить немного, изучая боевые искусства и жизнь монахов. Наконец, удача – одна из школ согласилась приютить меня на несколько дней.

Теперь я – боевой монах. Ночь провел в келье: четыре квадратных метра окруженных бетонными стенами и низкий топчан на полу. Температура воздуха в келье немногим выше температуры на улице – ноль градусов. Один из китайцев принес мне пару одеял, чтобы я совсем не замерз.

День бойца начинался в шесть утра, за час до рассвета. Из динамиков раздавалась громкая бравурная музыка – в постели не понежишься. Ребята кубарем выкатывались на заснеженную площадь перед школой. Занятие начиналось бегом по кругу с выкрикиванием речевок. Затем учителя разбивали всех по группам, меня в старшую – к ребятам 18-22 лет. Разминка, растяжки, силовые упражнения - до тех пор пока снова не звучала музыка – время завтрака. Столовая находилась в отдельном корпусе, у которого выстраивалась длиннющая очередь. На завтрак, обед и ужин всего одно блюдо – «все-что-нашлось-рубленное-и-перемешанное». Ингредиенты: рис, вареный лук, трава, обрезки бамбука, белесые грибы-поганки, куриные клювы, потроха и рыбьи кости. Как в рекламе – «все самое лучшее и отборное». Лучшая приправа к еде – собственный голод. Столов и стульев предусмотрено не было. Китайчата сидели на полу, на подоконниках, стояли вдоль стен. Поевшие не задерживались, надо было пустить и остальных. Потом шли водные процедуры: чистка зубов и мытье шеи. Полчаса отдыха и снова в бой – отрабатывать удары руками и ногами. Били по «лапам», жестким подушкам, которые держал партнер.

Я бил со всей силы: вот вам, вот вам, хваленые монахи Шаолинь! Юные китайцы сдавались под натиском грубой силы. Подошел тренер и вручил мне бамбуковый шест. Показал, комплекс упражнений с шестом. Это уже искусство – не боксерскую грушу колотить! Старательно и долго я махал шестом, а тренер ругал меня за ошибки. Наконец начало получаться. Маленькие детишки носились вокруг и весело кричали: «Гуда! Гуда! Вери гуда!» Дети Шаолиня тоже мастера. Им нет и шести лет, а они уже владеют всеми видами холодного оружия, прыгают и показывают чудеса акробатики в воздухе.

После обеда пошли в баню. Суббота – банный день. Шли через город строем и пели песни. Я как мог подпевал, пытаясь копировать слова, что вызывало всеобщее веселье. Добрались до бани. Видя такую толпу потенциальных клиентов, к нам со всех сторон начали подбираться продавцы пирожков, мандаринов и вареной кукурузы. Бойцы дружно захрустели пирожками. Я тоже протянул продавцу один юань. Тот вручил мне теплый и ароматный пирожок с мясом. «Надо же, недорого!» - подумал я. Но тут ребята воинственно загалдели. Оказывается, хитрюга-продавец решил надуть иностранца и зажал сдачу. Сконфуженный старик протянул мне пять цзяо, на которые я, чтобы «спасти лицо» продавца, приобрел еще один пирожок.

Двери раскрылись и нас пустили в святилище чистоты и гигиены. В бане, как и положено, было тепло. Под каждый душ забрались сразу по три китайца. Мне, впрочем, предоставили отдельный душ – педальный. Нажимаешь ногой на педаль, и на макушку бьет упругая струя кипятка. Намылился, положил мыло, отвернулся, и его тут же увели.

В бане был небольшой бассейн – два на три метра, но в нем уже сидело полсотни ребят, и я не рискнул лезть туда. Все-таки для китайцев ощущение дистанции не столь значимо как для европейцев. Сидя в этом бассейне как огурцы в бочке, они получали большое удовольствие.

Вымытые и счастливые мы вернулись в школу. После бани был положен отдых, поэтому тренеры не заставляли нас бегать и упражняться, а вытащили во двор огромный телевизор. Ого, видеофильм! Бойцы, затаив дыхание, столпились вокруг телевизора. «Наверное, сейчас будет боевик про Шаолинь или что-нибудь из жизни мастеров боевых искусств», – подумал я. Но мои предположения не подтвердились – фильм оказался эротической комедией. Похоже, организаторы мероприятия сами не знали, что поставили, поскольку самые откровенные места суетливо проматывали под негодующие вопли юных монахов, жаждущих увидеть голую правду во всей красе.

Вечером ко мне в келью пришли несколько ребят. Я показал им альбом с фотографиями и подарил на память несколько открыток. А они мне принесли огромный плакат с Брюсом Ли, который я повесил на стену. «Эх, оказаться бы мне здесь лет десять назад, я был бы абсолютно счастлив»,- думалось перед сном, и перед глазами проносились обрывки детских грез о таинственных монастырях и боевых монахах, способных в одиночку остановить целую армию.

Я провел в школе еще несколько дней, посетил сам монастырь и отправился дальше – время поджимало. На прощание ребята подарили мне нунчаки (две деревянных палки соединенных цепью – самое настоящее оружие) и показали, как этим пользоваться. Теперь мне ничего не было страшно, и я отправился навстречу новым приключениям.

Сученг – Тайканг – Луйи – Наньинг. Все дальше и дальше на Юг. Сменялись маленькие и большие города. Они были очень похожи, и иногда я не понимал, где кончается один город и начинается другой.

В Шанхае снег сменился проливным дождем. Тысячи пешеходов укрылись от непогоды под пестрыми зонтиками, а велосипедисты под разноцветными полиэтиленовыми накидками, так что улицы приобрели праздничный оттенок.

Шанхай – крупнейший тихоокеанский порт, а заодно и город-герой народных песен про тетю Хаю. В этом городе русских эмигрантов и английских промышленников причудливо смешалась культура древнего Китая, архитектура Европы начала XX века и удивительные футуристические небоскребы. В огромнейшем мегаполисе с многоуровневыми дорожными развязками оказалось доброжелательное и гостеприимное российское консульство, в котором я остановился на пару дней.

В Ханьчжоу ярко светило солнце. «Если ты не был в Ханьчжоу, то прожил жизнь зря»,- говорят китайцы. А еще говорят: «На Небе есть Рай, а на земле Ханьчжоу». Город зеленых парков, тенистых аллей, завораживающих прудов и плавающих беседок – город для влюбленных.

После Ханьчжоу окружающая обстановка поменялась кардинально. Вот он знаменитый юг Китая, славящийся необычайной природой: остроконечными горами, зарослями бамбука, рисовыми полями, на которых трудятся крестьяне в соломенных шляпах. В городах стали встречаться таксисты на мотоциклах, их можно было распознать по запасному шлему, болтающемуся на руле. Встречались и женщины-таксисты – на машинах, мотоциклах, трициклах и даже на велоколясках.

В очередной раз я ехал по горам на грузовике. На трассе дорожные рабочие от руки нарисовали зигзагообразную разделительную полосу. А ограничительные полосы по краям дороги периодически уезжали на обочину и шли белой флюоресцирующей полосой по камням, траве и краям кустов.

Шел дождь, и по пути попадались разбитые машины, съехавшие в кювет или даже свалившиеся с горного серпантина. При неработающих фарах аварию обозначали пучками веток, воткнутых по бокам машины. Такие же кучи веток и листьев, придавленные камнями, заменяли треугольный знак «Аварийная остановка».

Водитель оказался разговорчив, хотя и не знал английского. В дороге иногда встречаются такие толковые люди – могут выспросить все что угодно, даже не зная языка. Обычно это люди не испорченные цивилизацией, сохранившие живой и ясный ум. За короткое время китаец узнал мое имя и возраст, образование и род деятельности, состав семьи и всю биографию, включая личную жизнь. Расспросил про текущую ситуацию в России. Заметил, что я плохо питаюсь и должен уделять больше внимания своему здоровью. Затем разговор перешел на политику, мы обсудили международную ситуацию и возможности совместного сотрудничества наших стран в борьбе против США. И все это без английского!

Образованные городские китайцы обычно достают карманные компьютеры-переводчики и долго рисуют палочкой на дисплее иероглифы или звонят по мобильному телефону в соседнюю провинцию другу-преподавателю английского языка. Тратят много времени, чтобы выяснить простые вещи: кто я и откуда. Увы, калькуляторы лишают нас способности считать, телевизоры – способности мыслить…

Под вечер я добрался до небольшого города Тянлин. Ехать дальше было поздно, пришлось искать место для ночлега. Увидел ворота учебного заведения с огромной вывеской Senior Secondary School – "школа вторичных сеньоров". Что ж, посмотрим, насколько гостеприимными окажутся "вторичные сеньоры".

В школе к моему появлению не были готовы. Срочно послали за учителем английского языка. Тот прибежал бегом. Еще бы – первый европеец в этом городе за последние десять лет! Начали звонить ректору, но он отсутствовал. Отвели в учительскую, накормили и устроили встречу с учениками изучающими английский язык. Ученики спросили: What is your name? и Where are you going? - любимые вопросы всех детей мира, изучающих английский язык. Через какое-то время пришел полицейский офицер. Он проверил мои документы, и объяснил, что ночевать в школе я не могу, а должен по закону ночевать в гостинице. Якобы это вопрос моей безопасности, которую в школе гарантировать никто не может. Я рассердился, но меня успокоили, сказав, что разместят в гостинице бесплатно, как иностранного делегата и гостя города. Есть уже и распоряжение городской администрации на этот счет.

На полицейской машине мы с офицером и учителем английского приехали в отель, где на одной из стен красовался сертификат на две звезды, выданный министерством туризма. Несмотря на низкую звездность, это была хорошая гостиница. В фойе стояли аквариумы, и били струями фонтаны, а в номере было чисто и красиво. Вместо ключа мне дали пластиковую карту. Даже удивительно насколько развиты провинциальные города Китая. В даже в областных центрах России мне не встречались подобные гостиницы.

Учитель английского Цен Гуо Джун пригласил меня в бар. Там собрались его друзья. Специально для меня поставили английскую музыку (русской не было). В баре горели свечи, симпатичные официантки разносили пенящееся пиво и жареные утиные клювы с клубникой. Что еще нужно для счастья утомленному дорогой путешественнику?!

Утром я отправился завтракать в ресторан. Меня предупредили, что завтрак тоже будет бесплатным. С некоторым сомнением я вошел в зал. Официантки тут же поманили за собой. В подсобку? За служебный столик? Оказалось в специальный кабинет для VIP гостей. Три официантки заставили мой стол всевозможной экзотической едой, которой хватило бы на троих. От такого внимания я почувствовал себя неудобно. Впрочем, приятно для разнообразия побыть Очень Важной Персоной, прежде чем в очередной раз надеть на плечи рюкзак и вернуться назад в голодные будни.

Куньмин – Джининг – Юси – Симао. Лица крестьян стали темнее, бамбук толще, птицы ярче, дороги хуже. Стало жарко, я уже давно расстался с курткой, а вот теперь подарил местным жителям и теплый свитер. Те в ответ захотели вручить мне популярный на юге кальян из бамбуковой трубы, но я отказался, не тащить же его с собой. Приглашали остаться подольше, но срок визы истекал, а где-то недалеко была граница с Лаосом. Китай был великолепен, но меня ждали новые страны и новые авантюры.

    Высокий гость в Луангпхабанге

Я ехал по Лаосу на джипе «Красного Креста». Водитель пытался научить меня лаосскому, но я слушал без энтузиазма. После месяца проведенного в Китае хотелось щурить глаза, говорить по-китайски и есть палочками. А в этой странной стране вместо палочек использовали вилку и ложку, как какие-то дикари!

Мои мысли о дикарях подтверждались видом проносившихся мимо нас живописных деревень. Вдоль дорог стояли смуглые мужчины с луками и копьями. Они продавали свежепойманную живность: змей, ящериц, диких обезьян, птиц и белок-летяг. Местные женщины что-то толкли толстыми дубинами в деревянных корытах. Их головы были украшены сетками. Некоторые таскали дрова, прицепляя вязанки с помощью широкого ремня к собственным головам. Деревенские дома стояли на высоченных сваях, предохраняющих жилье от наводнения во время сезона дождей.

Водитель остановился возле одного из охотников, купил у него живую белку-летягу и бросил в багажник машины. «Это мне на обед» – пояснил он. Пушистую красавицу было жалко, уж лучше бы на обед он купил себе змею.

В Луангпхабанге мы расстались с водителем-гурманом, и я отправился гулять по городу. Этот город называют «городом тысячи храмов», он занесен в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. Концентрация буддистских храмов на единицу площади здесь и впрямь небывалая. Должно быть, половина жителей города – это монахи. А другая половина – туристы.

В Лаосе удивительным образом сочетаются социалистический строй и высокая религиозность. Практически все мужчины в стране часть жизни проводят в монастыре. Для вступления в коммунистическую партию Лаоса это даже обязательное условие. Красный флаг с серпом и молотом может спокойно соседствовать со статуей Будды.

Так случилось, что путь мой проходил мимо здания местной администрации. Я решил зайти и пообщаться с чиновниками. Вряд ли в этих местах слышали про «детей Лейтенанта Шмидта», так что, войдя внутрь, я отрекомендовался «великим русским путешественником, идущим пешком вокруг света через Луангпхабанг». Скучавшие чиновники оживились и начали меня расспрашивать. Особенно их заинтересовала мои ботинки, слишком хорошо сохранившиеся для пешего похода.  Заверив скептиков, что это уже далеко не первая пара с момента выхода из дома, я попытался выяснить, нет ли у города каких-нибудь возможностей для приема почетных гостей?

Собственно меня интересовал бесплатный ночлег, поскольку я не хотел ставить палатку посреди города. Не слишком рассчитывая на успех, я даже удивился, когда работники администрации начали звонить и выяснять, можно ли меня где-нибудь бесплатно разместить. Выяснилось, что главного начальника нет на месте, а без него вопрос не решить. Мне предложили придти на следующий день и получить рекомендательное письмо, подтверждающее мой статус путешественника. Это могло помочь во время передвижения по стране и при общении с полицией. Что ж, тоже неплохо.

В паре сотен метров от администрации находился буддистский монастырь Ват Мунна. Проникнув на его двор, я познакомился с монахами и был приглашен на ночлег. Вместе мы поели традиционного липкого риса. Черпали его руками из плетеной коробки, скатывали в шарики, макали в соус и отправляли в рот. Затем я отправился бродить по городу.

Жизнь в Луангпхабанге неспешно текла своим чередом. Прямо на улицах жарили картофель и бананы в сладком тесте. Прогуливались монахи с цветными зонтиками. В симпатичных крошечных кафе сидели иностранные туристы и потягивали коктейли. Город был тихий и сонный. Не зря в Индокитае распространена пословица: «Во Вьетнаме рис сажают, в Камбодже – убирают, а в Лаосе слушают, как растет рис».

Я вышел на берег Меконга. У причала стояли длинные плоскодонные баржи, выглядящие так, будто попали сюда из прошлого. Грузчики по цепочке передавали тяжелые ящики. Должно быть, именно так все выглядело сто лет назад, и двести, и вообще всегда.

Когда я вернулся в монастырь, началась вечерняя молитва. Монахи в оранжевых робах сидели рядами и заунывно пели молитвы, покачиваясь в такт. Со стен глядели лики Будды и загадочно улыбались. После молитвы мы с монахами отправились в келью – небольшой деревянный домик с противомоскитными сетками на окнах. Кроватей не было – последователи Будды обходились тонкими циновками на полу. Все собрались в кружок, и я принялся рассказывать молодым монахам о России.

Время было позднее, и мы стали готовиться ко сну, как вдруг в помещении появились двое. Они выглядели хмуро и разыскивали меня. Оказалось, полицейские. Кто-то сообщил им, что иностранец нелегально ночует в монастыре. Полицейские собирались отправить меня в гостиницу и зарегистрировать. В стране социализма, пусть и дремлющего, важен учет и контроль.

Я пробовал возражать, но это было бесполезно. Меня отвели в соседний квартал, в ближайший отель. Администратор раскрыл книгу регистрации и начал переписывать туда данные моего паспорта. Я заявил, что не намерен платить деньги и оставаться здесь. Полицейские только хмыкнули и ничего не сказали. Наконец я получил паспорт назад.

«Теперь я свободен?» - поинтересовался я у полицейских. Те согласились: их долг был выполнен. Я взял свой рюкзак и пошел обратно в монастырь. Там меня вновь приняли с радостью. Монахи опасались, что меня посадят в тюрьму, и вздохнули с облегчением, когда все обошлось.

На следующий день я отправился в администрацию за рекомендательным письмом, способным оградить от проблем с представителями власти. В администрации сообщили, что высокопоставленный начальник появился и хочет со мной встретиться. Весть о том, что в городе появился «великий путешественник», разнеслась быстро. Возможно, в слухах и сплетнях мои достоинства и заслуги были несколько преувеличены.

Большой начальник оказался симпатичным бородачом средних лет. Он торжественно вручил мне набор сувениров и письмо, в котором помимо лаосских закорючек я разобрал лишь Mr.Kubatyan. Это письмо было украшено набором печатей самого серьезного вида и подтверждало, что я являюсь знаменитым путешественником. Начальник долго жал мне руку и сетовал, что днем раньше не мог помочь с моим размещением. Я успокоил его, что совсем не поздно это сделать, поскольку я, так и быть, останусь в городе еще на один день.

Для почетных гостей был предусмотрен шикарный отель, колониальный особняк на холме в центре города. Именно сюда меня привез джип начальника. Стоящие у въезда охранники отсалютовали нам. Мне выделили двухкомнатный номер с балконом и отдельным входом. Так я в очередной раз стал VIP-персоной.

«Хорошо быть великим путешественником, но еще лучше, когда другие знают о том, что ты великий» - размышлял я, сидя вечером на балконе и разглядывая сверху город, дружелюбно подмигивающий мне огоньками отелей и ресторанов. В этот момент десятки других великих путешественников замерзали в горах, мокли под дождем, страдали от жажды в пустыне или разжигали костер, чтобы приготовить немудреный суп. Все они были достойны хорошей еды и комфортных условий, но выбрали путь, который не лежал через Луангпхабанг.

    Романтика маленького тайского городка

Таиланд любят многие. За морское побережье, шелест пальм, улыбки девушек и виски с содовой. Моя любовь к Таиланду родилась в маленьком пыльном городке на севере страны – Удон Тани. Кажется, там вообще нет никаких достопримечательностей, кроме старого американского военного аэродрома, но именно в этом городке я был по настоящему счастлив.

Эта история началась еще в Лаосе. Близился Новый год, и мне, соскучившемуся по соотечественникам, хотелось разыскать русских, чтобы встретить любимый праздник вместе. Единственными русскими, которых удалось найти, оказались сотрудники консульства во Вьентьяне. Но они, увы, не горели желанием пригласить странного путешественника на свой праздник – для них я был чужак. Мне посоветовали перебраться в Таиланд – до границы рукой подать – и встречать Новый Год там.

Границу я переходил в прескверном настроении, даже забыл, что в Таиланд нельзя ввозить более литра спиртного. В моем рюкзаке болталась литровая бутылка виски, новогодний подарок российского консула, и еще один подарок из Китая – бутылка 65-градусной водки «Великая стена». Что делать с таким количеством алкоголя я понятия не имел, так как спиртным не увлекался и держал его скорее на всякий случай "для дезинфекции". Таможенники ничего не заметили, и я благополучно оказался в новой стране.

Добравшись до ближайшего городка, это был Удон Тани, я  устроился на ночлег в буддистском храме. В буддистских храмах Юго-восточной Азии как правило разрешается, и даже принято ночевать. Это бесплатно, но если вы иностранец, монахи замучают вас вопросами и просьбами научить их английскому языку.

Монахи меня накормили, принесли циновку и подушку для сна, но уходить не спешили. Вопросы сыпались один за другим: говорят ли в России на английском языке? много ли в России буддистов? что я думаю о короле Таиланда Нородоме Сиануке? Один из монахов многозначительно сказал: «Это буддистский монастырь. Я – Будда». Потом он посмотрел на своих товарищей и добавил: «Он – тоже Будда, и он тоже, и вот он. Будда внутри нас». Я предположил, что если Будда внутри нас, то тогда я тоже являюсь Буддой. Монах скептически посмотрел на меня и сказал: «Нет, ты не Будда. Ты – Иисус Христос»

На следующий день наступило 31-е декабря. Оставаться с монахами не было смысла. Для буддистов европейский Новый Год – не праздник. У них он наступает в апреле.

Пройдя через город, я вышел на трассу. Из-за жары пот заливал лицо, а рюкзак казался особенно тяжелым из-за лежащих в нем злосчастных бутылок. Рассерженный на весь мир, я решил идти куда глаза глядят, до самого вечера, а потом поставить палатку и с горя напиться в одиночестве.

Вдруг передо мной остановился джип. В нем сидели парень и девушка. «Эй, ты куда идешь?» - спросили меня. «Не знаю. Наверное, в Бангкок» - пожал плечами я. «А мы в деревню тут неподалеку. Поехали с нами!» Я согласился.

Парня звали Сутин, он плохо говорил по-английски, а его девушка вообще не знала иностранных языков. И все же сложностей в общении не возникало. Мне рассказали, что завтра в деревне в доме его родителей состоится вечеринка, посвященная европейскому Новому Году – будет музыка, много еды и выпивки. В предвкушении праздника Сутин жмурился и причмокивал от удовольствия. «Зачем тебе в Бангкок? У тебя там дела? Оставайся лучше с нами!» Долго уговаривать меня не пришлось.

В деревне мы пообедали, а потом уже вдвоем на дребезжащем трехколесном тук-туке отправились обратно в город к Сутину. Шикарный джип, в котором было здорово катать девушек, принадлежал отцу Сутина. А сам парень обходился мотороллером и снимал в городе крошечную комнату. В закутке туалета была дырка в полу и каменный резервуар для воды, в котором плавал металлический черпак – немудреная сантехника. В центре комнаты стояла кровать, а стены были украшены рогами и черепами животных. Здесь были рогатые черепа быков, почти человеческие черепа обезьян и жутковатый череп крокодила.

Сутин вручил мне зеленую футболку с надписями на тайском. «Примерь». Я натянул футболку, она оказалась впору. Сутин надел точно такую же: «Теперь поехали». Гадая, что все это значит, я направился вслед за ним.

Мы проехали через город и оказались возле открытого ресторана, расположенного на улице под навесом. Играла музыка, на окружающих деревьях перемигивались разноцветные лампочки. Сутин подошел к женщине, строгой пожилой тайке, и сказал ей примерно следующее: «Этот парень – мой друг, иностранец. Сегодня он поработает вместе со мной, хорошо?» Сутин, работавший официантом в этом ресторане, решил устроить на работу и меня. Хозяйка заведения удивилась, но возражать не стала. Так неожиданно для себя я начал работать в ресторане.

Возле барной стойки стояли аквариумы, в которых плавали рыбы и гигантские креветки. А на витрине возле входа были разложены крабы, осьминоги и ракушки. Вся эта живность покоилась на льду – его нужно было постоянно подсыпать, так как таял он очень быстро. Гигантские куски льда, замотанные в тряпку и перехваченные ремнями, привозил старенький морщинистый таец на мотороллере. Поразительно, как это тщедушное транспортное средство не переворачивалось под тяжестью полутораметровой ледяной башни.

Мне поручили простое и ответственное дело – приносить клиентам счет. Иностранцу тайцы давали шикарные чаевые, стараясь выглядеть богаче, чем были на самом деле. Правда, все «лишние» деньги приходилось сдавать начальнице, потом их делили между всеми работниками.

Поздно вечером мы с Сутином и еще одним пареньком-официантом Боем отправились праздновать Новый Год. До ресторана Сутин работал в одном из центральных баров города «Мистер Тонг». В этом баре собиралась местная элита и иностранцы. В тот вечер ожидался наплыв народа, так что Сутин собирался помочь хозяину, а нас взял за компанию, обещая кормить и поить бесплатно.

Праздник уже был в самом разгаре. Веселье, не умещаясь внутри заведения, выплескивалось на улицу вместе с официантами и публикой. Ревела музыка, взрывались петарды. Мы с Боем сели за крайний столик. Бой не говорил по-английски, но мы легко понимали друг друга. Сутин пропал на кухне и через мгновение появился, неся тарелки с едой и пиво. Когда публики так много, и алкоголь течет рекой, кто будет считать несколько лишних тарелок и бутылок? Гора опустевшей посуды на нашем столе росла, а Сутин приносил еще и еще. «Как это называется?» - спросил он, протягивая связку вяленых осьминогов. «Это октопус, осьминог»  - сказал я. Сутин вновь пропал и появился с бутылкой вина: «Франция!». Я с сомнением посмотрел на этикетку и кивнул Бою: «Не Франция. Китай» Через некоторое время Сутин торжественно протянул нам еще одну бутылку: «Италия!» «Не Италия. Китай» - повторил мои слова Бой, вгрызаясь в очередного октопуса.

Нашими соседями были занятные личности – длинноволосый, похожий на хиппи, таец, американец в форме военного летчика, толстый пожилой немец с высокой тайкой средних лет. Наверное, это его жена, подумал я, любовница была бы молодой. Какие-то подвыпившие тайцы, обнявшись, пели национальные песни, пытаясь перекричать гремящую американскую музыку.

Видимо решив, что достаточно напоил и накормил нас, Сутин возник снова, ведя за руку девушку. «Это моя сестра!» - сказал он и скрылся. С «сестрой», не владеющей иностранными языками, возникли трудности в общении, и она, разочарованная, куда-то пропала. Но неугомонный Сутин привел еще несколько «сестер», не позволяя нам скучать.

А в баре тем временем праздник приближался к своему апофеозу. На барную стойку залез хозяин заведения. Смастерив из салфетки подобие трусиков и засунув туда денежную купюру, он принялся изображать стриптиз.

Подвыпивший мужчина из-за соседнего столика встал передо мной на колени и пытался по-английски объясняться в любви, говоря, что хочет уехать со мной на край света. Как потом мне рассказали, бар «Мистер Тонг» – любимое заведение местных геев, каковым и являлся его хозяин.

К счастью для меня, к бару подъехала симпатичная смуглая девушка на мотоцикле. Видимо она тоже была «сестрой» Сутина, поскольку сразу подошла к нам и предложила отправиться на дискотеку. Оставив пьяного мужичка грустить одного, я уселся с девушкой на мотоцикл, и мы поехали. Девушку звали Рин. Она повернулась ко мне и спросила: «Тот мужчина в баре, помнишь? Ты ему нравился. Но ты с ним не остался, а поехал со мной. Почему?» «Потому что мне нравятся девушки» - ответил я. «Это хорошо» - кивнула она, и мы продолжили путь.

Вместе с нами к ночному клубу отправилась чуть ли не вся тусовка «Мистера Тонга» в полном составе. Приехали на чьих-то мотоциклах Сутин с Боем. На тук-туке прикатил толстый немец с женой. Потом были танцы, вино. Я все-таки напился до шума в голове и, неожиданно для себя, подрался, так как мне показалось, что какой-то таец пристает к моей девушке. В общем праздник удался. На утро я остался один, сжимая в руке бумажку, на которой было написано «Ресторан Complex Beer Garden. Рин». Я отправился отсыпаться домой к Сутину, решив, что, пожалуй, задержусь в этом городе.

Началась моя жизнь в Удоне. Днем мы с Сутином работали. А по вечерам я приходил в ресторан пятизвездочного отеля, в котором официанткой работала Рин. В ресторане меня уже знали все – от менеджеров до музыкантов. Когда я входил, в мою честь играли некое подобие туша. Важные иностранцы, сидящие за столиками, поворачивали головы, чтобы посмотреть – кто же это вошел? Еду я не заказывал – здесь она была мне не по карману. Зато всегда мог рассчитывать на запотевший стакан минералки за счет заведения. В час ночи ресторан закрывался. Вместе с Рин и ее друзьями – официантами, музыкантами, менеджерами, мы отправлялись на вечеринку. Ребята рассаживались на мотоциклы и неслись по ночному городу как заправские рокеры. Я сидел вместе с Рин. Потом ночи напролет мы жарили на костре рыбу, кальмаров, устриц, пили саке и танцевали.

Тайцы любят вечеринки и праздники. На развлечения у них уходит львиная доля заработков. Даже в соломенной хижине бедного рыбака можно обнаружить суперсовременный музыкальный центр с караоке – после тяжелого рабочего дня рыбаки собираются вместе и поют любимые тайские песни.

Вместе с Сутином и Рин мы несколько раз ходили в кинотеатр. Смотрели голливудские новинки на тайском языке. Перед просмотром обязательно прокручивался рекламный ролик короля Нородома Сианука. Весь зал торжественно вставал, а на экране под музыку менялись картинки из жизни короля: вот король сидит на горшке, а вот он идет в школу, оканчивает университет, женится, командует парадом войск, принимает у себя президентов разных стран. Картинки мелькают и складываются в пеструю мозаику. Тайцы любят своего короля, почти в каждом доме висит его портрет.

Кинотеатры активно рекламируют свои премьеры – по городу ездит машина с рекламными щитами, и в микрофон выкрикиваются призывы идти в кино. Машина, которая ездила по Удону, сопровождала свой выезд очередным хитом российской эстрады «В голове ни бум-бум, малолетка. Дура-дурой!» Разносившиеся из разных концов города вопли «дура-дурой» наполняли гордостью за отечество – великая русская культура покоряет отдаленные уголки планеты.

Как-то мы с Сутином пришли на рынок. Там торговал его брат, попросивший подменить его на время. Мы встали за прилавок и принялись продавать жареные пирожки. Торговать оказалось интересно. Сутин нахваливал товар на тайском, а я на английском и русском, разбавляя это свежевыученными тайскими словами. Видя стоящего за прилавком белого иностранца публика веселилась, и пирожки расходились бойко. А Сутин заодно пытался продать и меня проходящим мимо симпатичным девушкам, подмигивая им и подавая таинственные знаки.

Питались мы в местных общепитах – морепродуктами и жареным рисом. В заведении напротив дома Сутина по телевизору все время показывали футбол, а стены были украшены футболками известных европейских команд. Тайцы очень любят футбол, хотя сами играют в него слабо. Зато прекрасно разбираются в том, какие команды есть, к примеру, в Англии. Когда проходят крупные чемпионаты, официанты в дорогих ресторанах обряжаются в футбольную форму, да и обычные люди запросто могут разгуливать по улицам в футболках и трусах любимых команд.

В Удоне было хорошо, но настала пора двигаться дальше, ведь я еще не видел чудесного побережья, не был на экзотических островах, не слышал шума Бангкока. К тому же мне нужно было продолжать свой путь через Юго-восточную Азию к далеким берегам Австралии. Я тепло простился с Рин, Сутином и другими ребятами. Они знали – белые мистеры всегда уезжают, хотя иногда возвращаются.

Через полгода я снова приехал в Таиланд. Спокойная, сытая и размеренная австралийская жизнь оказалась не для меня. Азия тянула к себе со страшной силой. Я приехал в Удон и попытался найти Рин. Но мне сказали, что она продала свой дом и уехала в Австралию, искать меня. Больше я ее не встречал.

    Пыль и туман Камбоджи

 Над Меконгом висел густой утренний туман. Я нехотя покинул теплое и сонное пространство палатки, выбрался на свежий воздух и огляделся. Прямо передо мной на качающейся ветке сидела пестрая длиннохвостая птица и с интересом разглядывала меня. Она недоверчиво повертела головой, как бы прогоняя странное наваждение, затем вспорхнула и пропала в тумане. Я сложил рюкзак, вышел на дорогу, чтобы продолжить свой путь. Начинался очередной день моего путешествия автостопом по Камбодже.

В Камбоджу я приехал после странствий по Таиланду. На пути к пропускному пункту вокруг меня суетились подростки с зонтиками. Они хотели укрыть иностранца от солнца и получить за это деньги, но разница в росте и нездоровая конкуренция помешали им это сделать.

Пройдя тайских пограничников, я оказался на нейтральной территории, на которой вовсю кипела жизнь: стояли торговые лотки, сновали люди с огромными телегами. Найти в этом хаосе камбоджийскую таможню было непросто. Пройдя вперед, а потом вернувшись, я все же нашел пограничника, который нехотя проверил мою визу и тиснул штамп в паспорт.

При слове «Камбоджа» вспоминаются кровавые репрессии Пол Пота и красных кхмеров. Пол Пот (настоящее имя Салот Сар) принес своей стране немало горя. В период правления он умудрился уничтожить около трех миллионов камбоджийцев, более 30% населения страны. 1975 год, в котором красные кхмеры пришли к власти, был объявлен «годом нуля». Отменялось право, религия, деньги, собственность, брак и вообще все социальные институты современного общества. Городские жители выселялись в деревню, а те, кто был против, имел высшее образование, знал иностранные языки или просто носил очки – безжалостно  уничтожались. Зачастую в бригадах красных кхмеров были дети не старше четырнадцати. Они отличались особой жестокостью – когда на расстрелы не хватало патронов, рубили пленных лопатами или давили их бульдозерами.

Пол Пот правил до 1985 года, а в 1993-м красные кхмеры ушли в джунгли на севере Камбоджи. В 1997 году  соратники устроили «народный трибунал» над «учителем и вождем», уже тогда медленно умирающим от малярии. Под дулами автоматов пригнали группу крестьян и заставили их «дружно заклеймить» Пол Пота как негодяя и преступника. Когда его тело сжигали на костре, заткнули ноздри ватой, чтобы дух безумца не вырвался на волю и не вселился в кого-нибудь еще.

Интересно, что Кампучия (прежнее название страны) и Камбоджа – это одно и то же слово, просто нынешнее название произносится на английский манер, а местные жители вообще предпочитают говорить «Камбодия» или «Кампотия». Эта страна не слишком популярна у российских туристических агентств. Плохие дороги, низкий уровень сервиса, нестабильная обстановка – все это не способствует притоку туристов. Впрочем, одна важная причина для посещения этой страны существует – гигантский индуистский храмовый комплекс Ангкор Ват, построенный в XII веке. Группа древних храмов, расположена на площади около 200 квадратных километров в отдалении от цивилизации, практически посреди джунглей. За день обойти все храмы пешком невозможно, поэтому местные жители возят туристов на собственных мотоциклах, а входные билеты продаются одно-, двух-  и даже трехдневные. Для камбоджийцев проход к храму бесплатный, а иностранцам приходится платить по 20 долларов за однодневный билет. Есть и таинственный secret way (секретный путь), о котором могут рассказать местные жители, если удастся завоевать их доверие.

Комплекс Ангкор находится в семи километрах от городка Сиемриеп, живущего исключительно за счет иностранцев, приехавших взглянуть на самый большой индуистский храм в мире. Этот храм изображен даже на государственном флаге страны. Был случай, когда одна легкомысленная тайская актриса сказала журналистам, что Ангкор по праву должен был бы принадлежать Таиланду. В Камбодже тут же начали громить тайские лавки, и отношения между странами сильно испортились. Сами камбоджийцы считают, что как раз наоборот, часть территорий Таиланда и Южный Вьетнам должны были бы принадлежать Камбодже, как во времена великого Кхмерского государства.

Я шел по улицам Сиемриепа, а мототаксисты энергично сигналили мне – их профессионально возмущал вид идущего пешком туриста, да еще и с рюкзаком. Я решил направиться на выход из города в сторону Ангкора. По дороге попадались шикарные новенькие отели и фундаменты будущих отелей, вокруг которых кипели строительные работы. Камбоджийские власти твердо решили использовать свой главный туристический «козырь» по максимуму. Чуть подальше современные здания сменились деревенскими домиками. Жизнь тут была спокойнее. Детишки весело резвились, играя в «шлепанцы». Суть игры в том, что на камень устанавливается один шлепанец, а другим надо его сбить с небольшого расстояния. Краем глаза наблюдая за детьми, женщины занимались хозяйством, а взрослые мужчины покачивались в гамаках и, степенно покуривая, размышляли о проблемах мироздания.

Прямо перед собой я увидел буддистский храм, живописно расположившийся посреди высоченных пальм. На поле перед храмом монахи оживленно играли в футбол. Мое появление внесло в игру некоторую заминку, в результате которой зазевавшийся вратарь одной из команд пропустил гол. Ко мне подошел молодой бритоголовый монах и поинтересовался целью моего визита. Я ответил, что хотел бы остановиться в этом храме на пару дней. Моя просьба была воспринята спокойно, и Бона, так звали монаха, пригласил следовать за ним. Мы прошли к дому, приземистому одноэтажному зданию с широкими дверями и окнами без стекол. Там и жили монахи.

В единственной широченной комнате стояли двухъярусные кровати, на стенах висели буддистские изображения, а под потолком мерно крутились огромные вентиляторы.

- Ты будешь спать здесь - сказал Бона, освобождая свою кровать от лежавших на ней вещей.

- А как же ты? - спросил я.

- Никаких проблем! – и Бона продемонстрировал плетеный гамак, привязал его к крюкам на стене и показал, как именно он будет спать.

Затем мы пошли на экскурсию по монастырю. Мы познакомились со старейшинами, посмотрели монастырское кладбище и глубокий колодец. Раньше в монастыре было два колодца с питьевой водой, но во времена Пол Пота их засыпали телами убитых монахов. Один из колодцев перестал существовать, а другой все же пришлось очистить, поскольку иных источников воды не было. Прошло не так много времени после тех трагических событий, но жизнь в монастыре продолжается, и монахи берут из колодца воду, моются ей и даже считают пригодной для питья.

Вечером, Бона пригласил меня на ужин. Монахи собрались в своем доме, и расселись в кружок прямо на полу. Поставили в центр несколько тарелок с едой. Электричества не было, при свете свечи наша трапеза носила мистический оттенок – по стенам метались огромные жутковатые тени, а бритоголовые монахи в одинаковых оранжевых одеяниях казались братьями-близнецами. Я отведал кисловатого супчика, закусил лепешкой и уже потянулся было к тарелке, где лежало еще что-то вкусное, но в ужасе отдернул руку. В тарелке, растопырив в стороны суставчатые лапки, лежали огромные жуки. Аппетит сразу пропал. Я вяло надкусил очередную лепешку.

- Ешь, ешь! Очень вкусно! – монахи заботливо пододвинули ко мне тарелку с жуками. Я же старался держаться подальше от сомнительного блюда. Мимо нас пробежал здоровенный таракан, деловито забрался на грубо сколоченную табуретку и важно пошевелил усами. Гигантская тень на стене тоже пошевелила усами, после чего таракан и его тень вместе побежали по своим делам.

- Смотрите, ваша еда разбегается, - язвительно заметил я.

- Нет, нет! Это другое! - развеселились монахи.

- Ага, другое... То же самое! - ужин пришлось закончить, думать о пище не хотелось.

Рано утром монахи ушли на молитву, а я отправился исследовать Ангкор Ват. Жажда приключений направила меня искать secret way в обход контролеров. Я нашел вытоптанную местными жителями тропинку и углубился в джунгли. С деревьев свисали лианы, в гуще веток свистели птицы, а из-под ног разбегались длиннющие многоножки. Тропинки разветвлялись и сходились вновь. Через некоторое время я перестал ориентироваться и понял, что заблудился. Но это не сильно меня беспокоило, поскольку лес был обитаемым. То тут, то там встречались приземистые соломенные хижины с круглыми крышами. Наверное, здесь живет дикое племя каннибалов, подумал я при виде очередной хижины. Но тут из нее вышел камбоджиец в джинсах и футболке, выкатил велосипед и уехал прочь. Так мне и не удалось сделать важное этнографическое открытие. Через некоторое время скитания по джунглям увенчались успехом, я вышел из леса – прямо передо мной простирался Ангкор...

Вернулся я в монастырь лишь под вечер. Бона как раз отправлялся на ежедневные занятия по английскому языку, которому он учил других монахов и деревенских ребятишек. Я попросил разрешения присутствовать на занятиях. Бона согласился, но, как мне показалось, не был этому рад. В крошечной комнатенке при свете свечей сидело около десятка человек. Бона вышел к доске и начал писать число и тему занятия. С каждым словом он бросал на меня пытливые взгляды, пытаясь по выражению моего лица понять, все ли правильно он делает, нет ли ошибки. Я решил ему помочь и пару раз поправил. Не стоило этого делать, Бона, пытаясь сохранить свой авторитет учителя, вежливо, но настойчиво попросил меня удалиться, и остаток вечера я провел, лежа в гамаке и листая книгу об истории буддизма.

На следующий день я двинулся в путь. Бона вывез меня на мотоцикле на трассу и вручил на дорогу пакет с бананами.

Через некоторое время я вновь глядел на мир из кузова грузовичка. Мелькали рисовые поля, крестьяне в смешных соломенных шляпах, детишки верхом на быках и буддистские монахи, прячущиеся от солнца под цветастыми зонтиками.

Дорога государственного значения Сиемриеп – Пномпень не была асфальтирована, и грузовичок весело скакал по кочкам, а я в компании объемных тюков не менее весело катался по днищу кузова. Периодически дорогу пересекали высохшие от жары реки. Мосты над ними представляли собой несколько бревен скрепленных веревками или металлическими скобами. Большая часть мостов была повреждена. Чтобы движение не останавливалось, возле мостов сидели местные жители и помогали машинам преодолевать опасные участки. Они громко командовали: «Левей! Левей! А теперь правей! На меня!» Водители послушно выполняли указания, а затем платили за помощь. Говорят, время от времени, федеральные дорожные службы присылают бригады для ремонта мостов. Но через некоторое время мосты вновь оказываются поврежденными – местные жители не желают терять свой заработок.

Встречались по дороге и нищие. Однако, в отличие от обычных попрошаек, эти были технически подготовленнее. При виде машины они включали патефоны и просили подаяние под музыку, усиливая свои голоса при помощи громкоговорителей. А ребятишки-помощники обходили машины с ведрами и корзинами для сбора наличных.

Следующий город, в котором я остановился, назывался Кампонгтхом. Вообще-то я мог проехать мимо, но, увидев стоящие вдоль дороги кхмерские статуи, решил здесь задержаться. Это были так называемые «стражи монастыря». Подобные статуи встречаются в Китае в виде львов Ши Цза, в Лаосе в виде свирепых воинов или собак, в Таиланде в виде воинов с длинными носами, в Индонезии в виде слонов с многочисленными руками. Стражи отгоняют злых духов, не пускают их в монастыри. Иногда подобных стражей устанавливают возле различных учреждений и частных домов. Возле монастыря в Кампонгтхоме стояла целая гвардия – собаки-носороги, воины с тремя лицами, драконоподобные монстры. При виде этих тварей даже самый отчаянный злой дух не рискнул бы войти внутрь.

Я вежливо поздоровался с монстрами и вступил на территорию монастыря. Этим стенам насчитывалось 800 лет, но новые веяния проникли и сюда. В монастыре тоже преподавали английский язык. Около десятка групп занимались одновременно в помещении, разделенном тряпочными ширмами. Помимо английского здесь изучали французский и тайский языки. Вокруг меня собралось сразу несколько учителей, удивленно выслушали и подвели к настоятелю, древнему сухонькому монаху. Тот разрешил мне остаться в монастыре. Меня поселили в отдельную комнату, в которой стояла деревянная кровать с сеткой от комаров.

Языковые занятия продолжились, а я вышел во двор и принялся наблюдать, как монахи собирают кокосы. Один ловко забрался по гладкому стволу высоченной пальмы и при помощи мачете начал рубить ветки с орехами. Я попытался забраться на соседнюю пальму, но ствол был такой скользкий, что у меня ничего не получилось.

Монахи внизу собирали упавшие кокосы. Один подарили и мне, даже научили правильно его есть. Нужно было отсечь верхнюю часть кокоса, просунуть внутрь трубочку и выпить сок, затем разломить орех пополам, отрезать от наружной поверхности небольшой плоский кусочек и, используя его как ложку, расправиться со съедобной мякотью.

Ночь я провел в своей келье. Все это время в монастыре шла какая-то особенная служба. Монахи били в барабаны, играли на инструментах и заунывно распевали молитвы. Не знаю, была ли эта служба связана с изгнанием злых демонов, но они, похоже, слетелись в мою комнату со всего монастыря и в ужасе забились под кровать. Иначе как объяснить, что всю ночь я не мог заснуть, мне мерещились какие-то страсти, от которых я вскакивал в холодном поту?

На следующий день я решил уехать из монастыря, и воспользовался приглашением учителя английского по имени Тет, живущего в небольшом доме в центре города. Фасадом дом выходил на улицу, а с обратной стороны оказывался стоящим на сваях над озером. Тет жил вместе с женой, матерью, сестрой и целым выводком детей, чье точное число не представлял даже сам глава семьи. Все домочадцы размещались в двух комнатах и спали в гамаках и на циновках. Мне, как почетному гостю, выделили единственную кровать. Я бы лучше лег на циновке, но мне это не разрешили.

Днем к нам в гости пришли еще два учителя – Лот и Джей. Они предложили отправиться на экскурсию к древним руинам, расположенным за пределами города. У них были два мотоцикла, на которых мы могли отправились в путь. До этого я никогда не управлял мотоциклом, тем не менее сел за руль. Мы помчались вперед, оставляя за собой огромные клубы желтой пыли. От этой пыли было не скрыться. Наши руки, лица, одежда, обувь и даже мой фотоаппарат (хранившийся в чехле) покрылись желто-серым налетом, от которого впоследствии было нелегко отчиститься.

Руины, ради которых мы проделали этот путь, не могли сравниться с Ангкором красотой или масштабами, но также живописно были разбросаны по лесу. Под ногами суетились длиннющие (до 20 сантиметров) многоножки, здоровенные жуки и неслись нескончаемые полчища муравьев. Муравьи потоками выплескивались из-под земли, затем вновь скрывались под землю. Горе незадачливым жукам, попавшимся на пути: их мертвые тела также стремительно исчезали под землей. Даже человеку опасно переходить дорогу муравьям. Волны плотоядных насекомых не остановить никакой силой.

Насмотревшись на чудеса камбоджийских лесов, мы вернулись к цивилизации. Мне хотелось отдохнуть от общества учителей, и в одиночестве побродить по городу. Я зашел в приглянувшееся пустое кафе. Лишь за одним столиком сидел камбоджиец и пил кофе с кренделями. Под потолком висел телевизор, показывающий боевик со стрельбой и взрывами, как и принято в местных общепитах. Ко мне подплыла официантка. Я дал ей понять жестами, что хочу кофе и крендели «как у того мужика» – имелся в виду одинокий посетитель. Официантка скрылась на кухне и вынесла кофе. Потом подошла к сидящему за столиком камбоджийцу, бесцеремонно выхватила у него из-под носа тарелку с недоеденными кренделями и поставила передо мной. Оказалось, выпечка на кухне просто кончилась. Я начал протестовать – перед посетителем неудобно, да и просто неприятно доедать чужое. Но деваться было некуда – камбоджиец великодушно подтвердил, что жертвует кренделями в мою пользу.

Вечером меня разрывали на части. Каждый из учителей хотел, чтобы я выступил перед их студентами в разных школах и лицеях. Я понятия не имел, о чем говорить ученикам. Но учитель Лот, лучше всех владеющий английским, убедил меня, что это не имеет значения. Важно лишь, что англо-говорящий иностранец (объяснения, что мой родной язык – русский, всерьез не воспринимались) может продемонстрировать детям живой английский язык.

Я подошел к делу ответственно и постарался извлечь максимум из словарного запаса, которым владел. Рассказал детям о политике, о жилищно-коммунальном хозяйстве Санкт-Петербурга, о банковской системе и о том, как хакеры вскрывают банковские счета. Дети слушали с большим вниманием.

После лекции ко мне подошел учитель Лот и сказал: «Здорово! Но лично я понял не больше половины из того, что ты говорил». На следующей лекции я решил ограничиться фауной России, старательно рисуя на доске зайцев и медведей, чтобы было понятнее.

Еще через два дня я оказался в Пномпене, где познакомился с русскими камбоджийцами. В столице был Русский культурный центр, русский ресторан и вообще много наших сограждан. Часть русских обитала в посольстве за высоким забором - привилегированная публика, свысока относящаяся к «подзаборным» согражданам. Последние тоже не слишком жаловали «посольских», зато ко мне отнеслись приветливо – накормили и обогрели.

В Пномпене было много красивых и богатых домов. Говорят, когда хотели построить автомобильную трассу «Азия», соединившую бы Китай, Вьетнам, Камбоджу, Таиланд, Малайзию и Сингапур, богатые соседи выделили деньги на строительство нуждающимся Вьетнаму и Камбодже. Вьетнам на полученные деньги быстро построил свой участок трассы, а в Камбодже возвели особняки начальству, занимавшемуся строительством.

Но вот и Пномпень позади. Я снова шел вперед. Многочисленные зеваки в тысячный раз кричали мне: «Хэлло, мистер! Куда идешь?» На что я по привычке отвечал: «Сам ты - мистер...», и продолжал шагать по желтой камбоджийской пыли.

    Дом с пауком и шестью котами

Из благополучной и безопасной Малайзии соседняя многонаселенная Индонезия с ее политическими кризисами, бедностью, наводнениями и цунами выглядела, мягко говоря, сомнительно. Вдобавок российские дипломаты в Куала-Лумпуре напугали меня рассказами об индонезийских бандитах, террористах-фундаменталистах, повстанцах и жутких тропических болезнях. И все же я решил рискнуть…

Потертый жизнью паром, направляющийся к берегам индонезийского острова Суматра, был полон небритых и хмурых людей. Они сидели на корточках, курили дешевые папиросы, ругались и играли в карты. Из прочих развлечений пассажирам предлагался просмотр американского боевика, в котором хорошие солдаты армии США истребляли плохих мусульман. На судне идущем из мусульманской Малайзии в мусульманскую Индонезию фильм казался неуместным, но зрителям нравился. Хриплыми криками они подбадривали киношных американских бойцов ведущих неравный бой с супостатами. Американцы победили, и паром причалил. Таможенные формальности не заняли много времени – меня не обыскивали, не досматривали багаж, лишь спросили, не собираюсь ли я нелегально иммигрировать в Индонезию. Я сказал, что еще не решил, но подумаю над этим. Таможенник кивнул и влепил в мой паспорт въездной штамп.

Территория  порта была почти пуста. Народ с парома куда-то испарился, а передо мной выросли две фигуры. Незнакомцы предложили бесплатно подвезти до города. Других альтернатив не было, и я забрался в микроавтобус, размышляя о богатом ассортименте бесплатных видов сыра в азиатских мышеловках. В унисон с моими мыслями двери машины захлопнулись, и она тронулась с места. Только сейчас я обнаружил, что кроме меня и этих двоих в микроавтобусе никого нет. Дорога свернула в лес. А как же город?! И почему они больше никого не взяли?! Грабители!

Но я зря нервничал. Поплутав по проселочным дорогам, мы все-таки приехали в населенный пункт к офису туристической фирмы. Улыбающийся менеджер начал меня уговаривать купить дорогостоящий тур по знаменитым достопримечательностям Суматры. Но я, все еще нервничая, отверг привлекательные предложения розовощекого господина, и бросился искать выход из городка. Работники турфирмы пытались меня удержать, но я отбился от них. Мне помог проливной дождь, загнав моих преследователей обратно под тростниковые навесы. Поглядывая на компас, я отправился искать дорогу. Стрелка показывала на юго-восток, значит направление верное. Карты у меня не было, но я примерно помнил, как выглядит изображение Индонезии на глобусе. В моих планах было проехать страну от самого западного острова до самого восточного. На окраине городка я махнул рукой, чтобы остановить проезжающий мимо попутный джип. На вопрос «куда?» я ответил «на восток», не уточняя, впрочем, что собираюсь ехать на попутках до самого Восточного Тимора.

Погода прояснилась. Выглянуло запоздалое солнце, и над дорогой появились разноцветные бабочки – этакие порхающие блокноты,  тетрадки и амбарные книги. День клонился к вечеру, и живший неподалеку англоговорящий водитель решил пригласить меня на ночлег. Мистер Юслим, так он представился, работал в топливной компании «Калтекс» и был по местным меркам весьма обеспеченным человеком. Он жил в большом доме с фруктовым садом. Жена Юслима умерла, а взрослые дети работали в Джакарте. В гараже, куда мы загнали машину, находился загон, в котором находилось полсотни серебристо-черных куриц. Увидев хозяина, курицы радостно закудахтали. Во внутреннем дворике проживали шесть котов и две вороны. Умные вороны выучились мяукать по-кошачьи и говорить «Аллах Акбар». Эти умения помогали птицам уживаться как с котами, так и с хозяином дома. Мы прошли в помещение.

- Что это?! - воскликнул я. На стене сидел мохнатый паук, размером с пятерню взрослого человека.

- Не бойся. Это друг! -  заулыбался Юслим, и было непонятно, к кому именно он обращался, ко мне или к пауку. Членистоногое дружелюбно приподняло передние лапы.

- Ну и друг! А если он еще подруг приведет?! - хмыкнул я.

- Приводит иногда, - пожал плечами Юслим. - Тогда на стене сидят два паука. Потом второй уходит в лес, а этот всегда остается.

Паук оказался чрезвычайно компанейским. Стоило нам перейти на кухню, и он перебегал по стене вслед за нами, проскакивая в открытую дверь. Мы шли обратно в гостиную, и паук снова бежал следом. Хозяин что-то говорил насекомому, и оно одобрительно шевелило лапками. Но я не понимал, о чем идет разговор, так как не удосужился выучить индонезийский.

Юслим выделил мне комнату для ночлега. На стене висели фотографии пятерых сыновей и дочери хозяина. Улыбающиеся молодые люди стояли в черных одеяниях и плоских квадратных шапочках выпускников высших учебных заведений. На тумбочке на специальной деревянной подставке лежал остро отточенный изогнутый индонезийский меч.

- Это наша семейная реликвия, -  пояснил Юслим. - С ним еще сражался мой дед. 

Чуть позже к Юслиму пришли бородатые друзья в длинных халатах и черных шапках-"пирожках", чтобы вместе совершить намаз – мусульманскую молитву. На следующий день он должен был отправиться в Саудовскую Аравию на хадж, священное паломничество, положенное раз в жизни каждому мусульманину. Молящиеся восклицали: «Аллах Акбар!» И со двора дружно вторили вороны: «Аллах Акбар! Аллах Акбар!» Коты мяукали, курицы кудахтали. И лишь паук на стене хранил молчание, погрузившись в медитацию. Возможно, исламу он предпочитал буддизм. Что ж, многонациональная Индонезия терпимо относится к представителям всех религий.

    Путь к священному вулкану

Февральское солнце на острове Ява, что в Индонезии, палило нещадно. Пот струился по лицу и заливал глаза. Лишь неделей раньше я пересек экватор, а это означало, что зима даже номинально перестала существовать для меня. В южном полушарии царило лето. Впрочем, за несколько месяцев, прошедших с тех пор как я оставил родной Санкт-Петербург, жаркая погода уже стала привычной.

Я шел по дороге из города Соло на восток. Оставалось чуть больше двух недель до истечения срока индонезийской визы, а впереди была еще тьма островов – Бали, Ломбок, Сумбава, Флорес, Тимор. С восточной части Тимора я планировал улететь в Австралию, которая и была конечной целью моего путешествия. Итак, я шел по раскаленной и пыльной дороге, совершенно не радовавшей глаз обилием транспорта. Навстречу попалось лишь несколько тощих ослов, скептически оглядевших меня с головы до ног и, сделав свои ослиные умозаключения, хмуро прошагавших прочь. Погонщик ослов был настроен более жизнерадостно. Оскалив в улыбке красные от жевательного табака зубы, он закричал: «Хелло, мистер! Моку мана?! (Куда идешь?!)» В Индонезии, как и везде, всех очень интересовало, куда я иду. Я махнул рукой вперед. Погонщик скрипуче рассмеялся и, довольный состоявшимся диалогом, побежал догонять своих ослов.

Позади меня что-то заурчало. Я оглянулся. В клубах красно-желтой пыли показался грузовик. Он был сильно перегружен и медленно переваливался на колдобинах. Мешки внушительной горой высились над кузовом – самоходный небоскреб. И он двигался в нужную сторону. Я махнул рукой, тяжеловес замедлил ход и остановился возле меня, шумно отдуваясь. Из окна кабины высунулась коротко стриженая голова: «Моку мана?» После недолгой пантомимы, сопровождавшей наше общение, я забросил рюкзак в кузов и залез в кабину. Водителя звали Абас. Он пытался общаться со мной по-индонезийски, сдабривая речь энергичной жестикуляцией. Понять его было нетрудно.

Индонезийский язык или, как его называют местные, «бахаса индонезия» довольно прост. Этот язык был искусственно введен в стране во второй половине двадцатого века президентом Сукарно, чтобы объединить живущие на островах разрозненные племена в одну нацию. Сам индонезийский язык напоминает сильно искаженный малайский. Пожалуй, это чуть ли не единственный случай в истории, когда государственным языком не стал родной язык правящей нации, то есть яванезской. Бахаса индонезия – язык синтетический и упрощен до предела, чтобы его могли освоить даже малоразвитые племена. Например, все, что связано с едой будет «макан». Еда – «макан», обед – «макан», проголодался – тоже «макан». Рыба будет «икан». Две или более рыб – «икан-икан». Кушать рыбу – «макан икан». Если очень постараться, за несколько недель можно полностью выучить язык.

Но я отвлекся от разговора с водителем. А тот возбужденно рассказывал мне, что живет недалеко от места, где находится действующий вулкан, священный объект поклонения живущих поблизости аборигенов. Раз уж случилось, что я оказался на Яве, то просто обязан посетить это место.

Про вулкан Гунунг Бромо я уже читал в одном из туристических путеводителей, и, откровенно говоря, не планировал его посещение, испытывая подозрения к туристическим местам, рекламируемым в путеводителях. Но Абас уговорил меня не упускать шанс посмотреть на вулкан, а заодно посетить его дом. Я согласился.

По дороге мы остановились перекусить. Придорожный ресторанчик представлял собой крышу укрепленную на бамбуковых палках. Вместо стен были натянуты полотнища с рекламой еды. Для тех, кто не умел читать, были нарисованы рыбы, ракушки, корова, курица и дымящиеся тарелки с супом. Мы сели за столик. Посетители с интересом разглядывали нас, задрав майки и почесывая животы. Абас что-то сказал хозяину заведения, и наш столик мигом скрылся под горой блюд. Места уже не было – официанты ставили одну тарелку на другую. Я удивился – зачем так много, но оказалось, что съедать все и не нужно. Это было просто своеобразное индонезийское меню. Выбираешь, что нравится, ешь, а потом платишь только за то, что съел. Например, съел половину рыбы – платишь за половину. Другую половину поставят на соседний столик. Некоторые блюда, не пользующиеся популярностью, могут кочевать со столика на столик целыми днями, пока не испортятся окончательно.

Под потолком крутился вентилятор. Мимо с гудением пролетел здоровенный черный жук, почти с кулак величиной. Жук о чем-то задумался, не заметил вентилятор и с разгона врезался в него. Металлическая лопасть погнулась, а жук раздраженно пожужжал и полетел дальше.

Возле нашего столика пробежала длинная желто-зеленая ящерица с треугольной рогатой головой и остановилась поодаль. Я подошел к ней поближе, чтобы взглянуть.

- Дракон Комодо! - пошутил один из посетителей. Я протянул руку, чтобы потрогать «дракона». Тот сердито клацнул острыми зубами.

- Нет! Нет! Опасно! - предостерегли меня собравшиеся вокруг зеваки и принялись ловить ящерицу полиэтиленовым пакетом. Удача улыбнулась одному из охотников, и он принес мне пакет с ящерицей. Я выпустил бедолагу в траву.

- Зря! Зря! - зацокали языками окружающие. - Можно было съесть! Очень вкусно!

Но мы с Абасом вполне насытились и без этого. Нас вновь сопровождали мелькающие картины экваториальных лесов: висящие лианы, журчащие ручьи, сидящие на обочинах обезьяны, черные кабаны, страусообразные курицы и гигантские игуаны. В одном месте из-за дождей разлилась река и затопила деревню. Но деревенских жителей это ничуть не расстроило. Ребятишки с энтузиазмом плескались в мутной воде и плавали на надутых автомобильных шинах. Женщины стирали одежду, высовываясь из окон и радуясь, что не надо идти к реке. Мужчины сидели на крышах домов, курили, думали о вечном (настоящее мужское занятие!) и были вполне счастливы – в конце концов, бездельничать на крыше ничуть не хуже, чем в любом другом месте.

К вечеру мы приехали на автобазу. Абас попросил подождать и убежал оформлять документы на груз. Автобаза была вполне заурядная, похожая на наши. Стояли полуразобранные грузовики, валялись запчасти, бродили чумазые механики. У входа в административное здание были установлены две клетки. В одной из них сидел похожий на куницу зверь, размером с хорошего волка. Зверь был хищный, он нервно бил пушистым хвостом и улыбался двумя рядами острых как бритва зубов. Соседняя клетка была пуста. Вернее, ее обитатель предпочитал находиться снаружи клетки. Это была летающая собака. Она висела рядом с клеткой вверх ногами и мирно посапывала, укрывшись полотнищами своих крыльев.

- Нравится? Его зовут Бэтман, - остановился рядом один из механиков. - Дай ему банан.

Механик очистил банан и вручил мне. Вместе со словом «банан» открылся один глаз на симпатичной собачьей мордочке. Убедившись, что банан ей не снится, собака внимательно на меня посмотрела, зевнула и потянулась перепончатыми крыльями. Их размах заслуживал уважения. Я протянул Бэтману банан. Тот схватил его передними лапками, растущими прямо из крыльев (или это крылья росли из лап) и запихнул в пасть.

- Почему он не в клетке? – поинтересовался я. - Не боитесь, что улетит?

- Нет, он тут хозяин. Днем спит, а ночью летает над базой. Охраняет, - смеясь, ответили мне.

Я так и не понял, было ли это шуткой. И если нет, то как же пес отпугивает воров? Лаять он не может. Неужели бросается сверху на злоумышленника и сосет кровь?

Наконец появился Абас. Мы вышли с территории, поймали микроавтобус и куда-то поехали, потом пересели на такси. Я все ждал, что мы вот-вот попадем к Абасу домой, но приехали мы на огромный автовокзал. Мой спутник взял билеты, и мы сели в красивый междугородный автобус. Признаться, я не ожидал, что нам предстоит такой долгий путь. Пока пассажиры рассаживались по местам, в автобус заскочила группа из трех ребят. У одного была дудка, у другого – маленькая гавайская гитара, третий тащил пластиковую пятидесятилитровую канистру из-под воды. Ребята принялись петь веселую индонезийскую песню, аккомпанируя себе на этих незамысловатых инструментах. Особенно меня удивило, сколько разнообразных звуков можно извлечь из простой пластиковой бутылки. По окончании песни ребята собрали с пассажиров кое-какую мелочь и бегом понеслись к следующему автобусу. А мы двинулись в путь. Чтобы подбодрить меня Абас изобразил руками извергающийся вулкан, после чего показал большой палец. Дескать, во! Делать все равно было нечего, пришлось поверить.

Лишь к ночи мы добрались до дома Абаса. Многие из его домочадцев уже легли спать. Меня накормили и поселили в отдельную крохотную комнатку с деревянной кроватью, выдав саронг вместо постельного белья. Саронг – вид одежды распространенный в Индонезии и вообще в Юго-Восточной Азии, представляет собой сшитый двумя противоположными сторонами прямоугольный кусок материи, похожий на мешок без дна. Этот мешок индонезийцы носят как юбку или накидку, завязывая особым образом. В нем же местные мамаши носят детей, а иногда и дрова. Также саронг может заменять спальный мешок. Я конечно уже знал, как использовать саронг, но все же не удержался и устроил небольшую клоунаду под названием «бестолковый белый мистер упаковывается в саронг», чем сильно развеселил заглядывающих в дверной проем любопытных домочадцев.

Утром меня стали знакомить с обитателями дома. Кроме всяких дядюшек и тетушек, я познакомился с дочкой Абаса, красивой темноволосой девушкой по имени Андриати. Она только что окончила школу и устроилась работать на табачную фабрику, расположенную неподалеку. В свободное время Андриати изучала английский язык и уже могла неплохо общаться. Возможно, Абас для того и привез меня к себе, чтобы его дочь могла попрактиковаться в английском. Как бы то ни было, мы с Андриати быстро подружились. Для начала она показала мне семейные владения – поле, засеянное рисом и другими злаками. В оросительных канавках копошились смешные несъедобные крабы. Одним краем поле примыкало к лесу, в той стороне белел высоченный валун. По словам Андриати, это было нехорошее место. Жители деревни избегали приближаться к нему. Те же смельчаки, что отваживались подойти к проклятому камню, погибали в течении нескольких месяцев. Ночью возле камня якобы можно было увидеть светящиеся тени. Я ринулся к камню, чтобы изучить его, но Андриати так сильно вцепилась в мой рукав и так запричитала, что мне пришлось оставить свои попытки разобраться со злокозненным камнем.

В этот же день мы с Андриати ходили гулять в местный парк и  купались в потрясающем по красоте водопаде. Потом Абас и братья девушки учили меня ездить на мотоцикле. А вечером, когда собрались все родственники и соседи, мы устроили домашний концерт. Каждый брал в руки гитару и пел, кто что мог. Я тоже не удержался и спел пару песен про Мурку и про паровоз. Никто слов не понял, но песни понравились.

На следующий день Абас отправлялся в очередной рейс, а меня оставил на попечении Андриати и ее братьев. Братьям тоже было интересно общаться с иностранцем, но Андриати ревниво оберегала меня от их чуточку назойливого внимания. Мы вместе убегали в город, бродили по узким улочкам и рынкам. Андриати нравилось покупать лежащие на лотках фрукты и хозяйственно складывать в мешок. Мешок послушно нес я, идя следом за хозяйкой. А все вокруг смотрели на нее, удивлялись и завидовали. Это ж надо, в такой глуши нашла себе белого иностранца!

Через несколько дней мы поехали к вулкану. Общественный транспорт туда не ходил –поехали на мотоцикле. Старания Абаса не прошли даром, я вполне сносно справлялся с железным конем.

Домашние пожелали нам счастливого пути и собрали в дорогу мешочек с провиантом. Я укрепил на багажнике свой рюкзак, поскольку не планировал возвращаться обратно. От вулкана можно было выбраться на основную дорогу, идущую на Сурабаю, а оттуда рукой подать до восточной оконечности острова. Андриати предстояло вернуться домой самостоятельно.

Дорога замысловато петляла, забираясь все выше и выше в гору. Начало холодать. Я отдал Андриати свой свитер, чтобы она не замерзла. Мотоцикл сердито урчал, преодолевая очередной подъем. Через пару часов мы выехали на ровную площадку. С высоты открывался впечатляющий вид на долину, где и располагался вулкан. Вот он Гунунг Бромо! Из раскола на его вершине медленно поднимался серый дымок, как бы соединяя вулкан с низко висящими сизыми облаками. Долина, окружавшая вулкан, называлась Море Лавы и представляла собой застывшие на огромном пространстве вулканические образования, наслоившиеся друг на друга. Казалось, именно так выглядит царство мертвых. Мы зябко поежились и стали спускаться вниз. У подножия вулкана расположился маленький монастырь. Он явно бездействовал, но все же какие-то люди бродили поодаль.

- Что это за монастырь? - спросил я у Андриати.

- Индуистский. Люди, живущие здесь, верят, что вулкан священный и молятся его духам, - ответила она.

- А если извержение? Монастырь же будет уничтожен!

- Тогда его построят заново...

Мы проехали через долину и добрались до монастыря. Его ворота были заперты. Оставив мотоцикл у стен, украшенных  изображениями клыкастых монстров, мы пошли к вулкану. На вершину вела узкая длинная дорожка со ступеньками. Андриати взяла меня за руку, и мы стали подниматься. Идти предстояло долго. Чем выше мы поднимались, тем труднее было продолжать путь. В воздухе запахло серой. Стало тяжелее дышать. Клубы дыма, вырывавшиеся из жерла вулкана, казались такими плотными, что их можно было ухватить руками. Андриати очень устала, но все же терпеливо продолжала идти. И вот мы выбрались на вершину. Здесь запах серы стал просто невыносим, от него кружилась голова. Я с любопытством заглянул в жерло. В середине кратера была небольшая желтая дырка, внутри нее бурлило и клокотало.  Я захотел спуститься вниз, чтобы исследовать все как следует, но Андриати удержала от необдуманного шага, буквально повиснув на мне. Соваться в жерло активного вулкана – не самая благоразумная идея.

Мы молча постояли на вершине, почти касаясь головами облаков. Когда спускались вниз, она взглянула на меня:

- Я возвращаюсь, а ты уезжаешь... Я отдам тебе свитер.

- Не надо, оставь себе. Холодно.

- Хорошо. Я верну его тебе, когда ты вернешься. Ты ведь вернешься?

- Не знаю.

Она улыбнулась.

- У нас в роду есть такая примета: если парень с девушкой вместе поднимутся на священный вулкан, то не забудут друг друга до конца жизни.

- Я не забуду тебя.

- Теперь у тебя и не получится! - она засмеялась, быстро поцеловала меня и побежала к своему мотоциклу.

    Гидростопом по Индонезии.

Как я не пытался, мне не удалось бесплатно уплыть в Австралию ни из Сингапура, ни из Малайзии, и потому пришлось «прыгать» по индонезийским островам, с одного на другой. Это не было сложно: в Индонезии хорошо развиты паромные маршруты. Задачу затрудняло то, что плыть я хотел бесплатно, придерживаясь основного принципа своего путешествия. Приходилось придумывать самые разные способы бесплатного проникновения на паромы. Вообще-то стоимость билетов не была высока. Для большинства людей гораздо проще заплатить 5-10 долларов, чем придумывать иезуитские хитрости для экономии этих денег. Но мне было просто интересно добраться до Австралии, так ничего и не потратив на дорогу.

С Суматры на Яву я перебрался на грузовике. Встал на дорогу перед портом и голосовал до тех пор, пока меня не согласился взять один из водителей. Билет взимался с грузовика, а пассажиры в кабине не учитывались. Таким образом, я миновал «пассажирскую» очередь, проехав по «грузовой».

Этот способ мне настолько понравился, что, переправляясь на Сумбаву, я решил повторить тот же фокус. Однако, когда мы подъехали на грузовике к парому, прямо перед нами место в грузовом отсеке закончилось. Автовладельцам, не успевшим попасть внутрь, предстояло ждать в порту несколько часов до следующего парома.

Оставалось идти в обычную пассажирскую очередь и покупать билет. Но идти вместе со всеми не хотелось, тем более, что прямо передо мной призывно маячил широкий зев грузового отсека. На входе стояло аж три охранника, но я все же решил рискнуть и ринулся прямо вперед. Наперерез выскочил первый страж паромной билетности. Не сбавляя ход, я крикнул ему по-русски:

- Я с грузовика! Это бесплатно!! - и показал на стоящий на берегу грузовик.

Пока первый охранник осмысливал мои слова, уставившись на грузовик, я пронесся еще несколько метров и столкнулся со вторым билетером.

- Я с грузовика! Вот он в курсе! - и махнул рукой в сторону первого охранника. Второй начал смотреть то на коллегу, то на грузовик, а я уже почти был внутри.

- Эй, эй!! - крикнул третий охранник.

- Да, вон с ребятами поговори. Они уже все знают, - также по-русски продолжал отвечать я, прыгнул на лестницу и скрылся в недрах парома. Меня не преследовали. Должно быть, охранники решили, что тот, кто так уверенно идет в грузовой отсек, знает что делает.

С Сумбавы на Флорес нужно было уплывать утром. Днем раньше я познакомился с двумя ребятами - бельгийцем и французом. Бельгиец приехал в отпуск отдыхать и не был ограничен в средствах. Француз путешествовал по свету уже полгода и успел изрядно поиздержаться. С последним мы сошлись на том, что платить за паром не следует. Бельгиец лишь посмеялся над нами.

Ранним утром я отправился изучать портовую территорию. Грузовиков, как назло, не было вообще. Стояло лишь два автобуса. Водители автобусов не соглашались провозить кого бы то ни было на паром. Но мне удалось подкупить их, вручив юбилейный рубль с Лениным. Целый мешок подобных рублей я купил перед отъездом из Петербурга в нумизматическом магазине, чтобы дарить как сувениры. Стоили они совсем дешево. Один из водителей скептически потер Ленина пальцем:

- Ельцин?!

- Ельцин!! - не стал спорить я.

Ельцин на Сумбаве почему-то котировался высоко, и нас с французом взяли. Каждого посадили в отдельный автобус. Чтобы не попасться на глаза проверяющим, мы задернули шторы и улеглись на сиденья. Автобусы прошли паромный контроль и въехали внутрь. Я вышел и постучал в окно к французу. Мы поднялись на верхнюю палубу и встретили там бельгийца.

- Все-таки получилось?! Ну, вы даете! - изумился он. - Вот только как вы сейчас выпутаетесь?

На палубе появились контролеры и принялись повторно проверять у всех пассажиров билеты, видимо считая, что одной проверки на входе недостаточно. Тут к нам подбежал запыхавшийся водитель.

- Контролеры!! Держите билет! - протянул нам крошечный талончик и убежал. На талончике было написано «Автобус. 100000 рупий».

- Это за всех - широким жестом окинул я нашу компанию. Контролеры лишь взглянули на астрономическую стоимость билета, и ушли, не проверяя француза и бельгийца. Последний даже расстроился, что зря заплатил деньги.

В следующем порту я уже не сомневался, что меня должны пропустить бесплатно.

- Где билет? Давай билет! Билет! Билет!

- Нет билет! Нет деньги!

- Нет билет - нет паром!

- Нет билет - нет проблем! Нет билет - очень хорошо!

И дальше все сначала. Диалог умалишенных, если переводить с ломаного английского на человеческий. Измотанного этим бестолковым разговором противника в мундире можно добить «тяжелой артиллерией».

- Нет билет. Нет деньги. Есть открытка, русский сувенир. Очень хорошо. Десять билет плохо, а один сувенир хорошо!

У противника нет шансов. Ему ничего не остается, кроме как сдаться под натиском и взять открытку. Путь свободен, можно идти на паром.

    Дорогами Зеленого континента

На Зеленый континент в феврале, в самый разгар австралийского лета, меня с Восточного Тимора (в то время лишь готовящегося стать независимым государством) бесплатно доставил самолет ООН. Конечная цель автостопной экспедиции Санкт-Петербург – Мельбурн была почти достигнута. Обетованная земля для многих тысяч легальных и нелегальных иммигрантов со всего мира, встретила меня слегка настороженно. В аэропорту Дарвина мне предложили добровольно расстаться со всеми съестными припасами, включая нераспечатанную упаковку печенья, а также с вещами, из кожи, дерева и прочих натуральных материалов. В «черный список» попала даже лакированная резная ракушка, путешествовавшая вместе со мной еще с Китая. Рюкзак несколько полегчал. После этого меня провели в специальную ванную комнату, где выдали щетку, бутылку с шампунем и попросили вымыть сапоги. Они не были такими уж грязными, тем более что, предупрежденный о подобных фобиях австралийцев, я вымыл обувь еще перед посадкой в самолет. Однако Восточный Тимор, откуда я прибыл, в глазах сотрудников таможни видимо являлся жутким рассадником тропических болезней и вредоносных семян, стремящихся пробраться на австралийскую землю и нарушить экологическое равновесие континента. Вместе со мной помывочной экзекуции подвергся австралийский солдат, также носивший высокие шнурованные ботинки. Пассажиры в легких туфлях и босоножках не вызвали претензий со стороны таможенников.

Итак, в обуви благоухающей ароматами весенних цветов, я ступил на австралийскую землю. После диковатой и неухоженной Азии возникло ощущение, что попал в госпиталь, настолько вокруг было чисто и стерильно. Идеально подстриженные газоны, аккуратные чистенькие вывески и указатели, ни одного фантика на дороге. Я не стал долго задерживаться в Дарвине. Хотелось углубиться внутрь страны, посмотреть настоящую Австралию. Дорога на юг шла через буш, длинная и прямая как стрела. Населенные пункты встречались не часто. Маленькие, беленькие и аккуратные, совсем не похожие на унылые российские деревни. Их жителей отличала спокойная флегматичность: любого путника они воспринимали с полнейшим равнодушием. После Азии, где человек с рюкзаком привлекал всеобщее внимание,  это казалось странным.

Мимо неторопливо проезжали изрядно потертые пикапы. В их кузовах сидели собаки, а в кабинах – угрюмые бородатые хозяева. Автомобилям пора было на свалку еще лет двадцать назад, но в Австралии то, что можно починить, не выбрасывают. Иногда дорогу пересекали длинные рвы, укрытые металлическими решетками. Машина по решетке проехать может, а корова не пройдет – этими решетками регулируют коровью миграцию. Вдоль дороги встречались змеи и ящерицы. Последние, замечая человека, смешно разбегались на задних лапках.

Долго идти пешком не пришлось, меня подобрал джип, водитель которого, Джон, ехал в Теннант-Крик. Он был очень удивлен, что подвозит русского. По его словам, он сперва принял меня за голландца. Туристы с рюкзаками, «бэкпакеры» (от англ. backpack - рюкзак), во множестве бродят по Австралии, но как правило это европейцы, канадцы, американцы или японцы. Русского с рюкзаком, да еще и в штате Северная Территория, встретишь не часто. Джон считал, что ему повезло.

Север Австралии – все равно, что для России Сибирь. Территория большая, населения мало. Много полезных ископаемых, дикая природа, суровый климат (только не холодный, а жаркий) и суровые люди со своими обычаями. Австралийские «сибиряки» – бушмены недолюбливают городских жителей с побережья, считая их мягкотелыми размазнями. Любимые развлечения бушменов – охота, рыбалка, родео и драки в барах. Чтобы нарваться на драку, нужно просто, допив свое пиво, перевернуть стакан вверх дном и поставить на стойку бара. В этот момент кто-нибудь из посетителей подойдет и с размаху ударит смельчака по лицу. Вот тогда и начнется потеха. А если в баре окажется кто-нибудь из городских, то горе им. Ведь они начинают хныкать и звать на помощь, чуть заденешь их по носу. Джон сердито стукнул кулаком по бардачку машины. Крышка бардачка, жалобно скрипнув, отлетела прочь.

Ненамного лучше бушмены относятся к аборигенам, коренным жителям Австралии. Хотя некоторые белые австралийцы учились у них, перенимали знания и обычаи, а затем надолго уходили в буш, испытывая себя на прочность – искали воду, охотились, выживали. Буш – поросшая кустарником или мелкими деревьями степь. Когда идут дожди, буш зеленеет и расцветает, а кенгуру и прочая живность плодятся с огромной скоростью. Но дождь бывает редко, а засуха длиною в несколько лет вполне реальна.

Без влаги буш вымирает, кустарники и деревца превращаются в высохшие на солнце корявые палки. Полчища кенгуру в поисках пищи и воды проделывают тысячи километров, причиняя серьезный вред фермерским полям. И лишь мухи, многочисленные и неистребимые обитатели австралийских степей, к засухе относятся благосклонно. Они готовы часами следовать за одиноким животным или человеком в надежде, что вскоре объект их интереса превратится в падаль.

Опасности буша вполне реальны – самые ядовитые в мире змеи, насекомые, отсутствие питьевой воды, дикие собаки динго, всегда нападающие стаей, и многое другое. Настоящие бушмены привыкли к трудностям, и умело используют опыт аборигенов. А вот последние уже с трудом вспоминают, как выживать в буше. Правительство Австралии, желая загладить вину перед коренными жителями за геноцид XIX века, старается максимально облегчить жизнь аборигенов. Им выплачивают пособия, строят дома, обеспечивают бесплатное образование и медицинское обслуживание. Существуют центры по выдаче еды всем желающим, причем продукты приносят прямо на дом.

Аборигенам больше не нужно бороться за существование, многие из них деградируют: бездельничают, пьянствуют и нарушают общественный порядок, вызывая недовольство белых фермеров. Хотя и среди коренных обитателей континента есть достойные и талантливые люди.

В Австралии очень ценится культурное наследие аборигенов – их живопись и музыка. Стилизованными рисунками аборигенов украшают современную одежду и интерьеры квартир. Очень популярен духовой инструмент диджириду – длинная полая труба, из которой извлекают низкие дребезжащие звуки, напоминающие гудение пчелиного роя. Людям, привыкшим к музыке Чайковского или Глинки, подобные звуки могут показаться просто шумом, но австралийцы любят диджириду. Инструмент, изготовленный классным профессионалом, по цене приближается к скрипке Страдивари, а мастера игры нередко выступают в сопровождении симфонического оркестра. Говорят, что вибрирующее гудение диджириду благотворно влияет на внутренние органы человека и может даже исцелять болезни.

Так же популярны в Австралии бумеранги. Считается, что бумеранг всегда возвращается, однако не все знают, что возвращающийся бумеранг придумали европейцы, колонизировавшие континент, – это просто игрушка. Аборигенский боевой бумеранг всегда летит прямо. Мастера, владеющие этим смертоносным оружием, могут срезать голову несущемуся кенгуру на расстоянии свыше пятидесяти метров.

Вдоль дороги начали появляться термитники – вертикальные сооружения высотой с человеческий рост. Целые мегаполисы из небоскребов, в которых живут маленькие прожорливые насекомые. Термиты едят все, даже бетон. Если в доме завелись термиты, его немедленно выставляют на продажу, пока он не съеден окончательно. Свои сооружения термиты строят из глинистой земли. В зависимости от цвета глины отличаются цвета термитников – желтые, зеленые, синие.

Вместе с Джоном мы остановились перекусить в придорожном кафе. Пока он общался с хозяином заведения, я осмотрелся по сторонам. Одна из стен была украшена черно-белыми фотографиями довоенных времен, изображающими жизнь белых фермеров. Тут же висел диджириду и несколько огромных, почти метровых бумерангов. В углу – музыкальный автомат, будто пришедший из американских фильмов, под потолком – кепки, перчатки, лифчики и бейсбольные биты с автографами. А стен и вовсе не было видно из-за наклеенных на них визиток, открыток, водительских прав, автомобильных номеров и прочих табличек. Все это были подарки посетителей кафе.

Джон взял себе пару сэндвичей, а мне принес огромный гамбургер. Таких больших я еще никогда не видел. Чего там только не было: несколько видов салата и жареного мяса, огурцы, помидоры, редис и даже какие-то неизвестные мне овощи! Конструкцию завершали два симпатичных зонтика.

- Это особенный гамбургер. Подарок тебе от хозяина! - весело сказал Джон - Ты первый русский, посетивший его заведение.

Хозяин широко улыбался, наблюдая, как я веду осаду гамбургера-гиганта. На прощание я подарил владельцу заведения российскую открытку, тут же занявшую почетное место на стене.

А мы двинулись дальше по прямой и пустынной дороге. Можно было развить любую скорость, не опасаясь претензий со стороны дорожной полиции – ее не было, равно как и ограничительных знаков. Единственное препятствие – пересекавшие дорогу кенгуру. Глупые животные во множестве гибнут под колесами лихачей. Общественные движения периодически поднимают голос в защиту кенгуру. Вводятся штрафы за каждое сбитое животное, запрещается их отстрел. В результате кенгуру размножаются сверх меры, сбиваются в огромные стаи и, мигрируя по стране, вытаптывают фермерские посевы. Животные даже могут вторгнуться в небольшой город, случайно оказавшийся на их пути. В местных новостях я однажды увидел, как орды кенгуру прыгают по улицам провинциального городка, по скверам и детским площадкам, и даже по просторным территориям супермаркета, а за ними гоняется взбешенный персонал с метлами.

При подобных нашествиях правительство разрешает отстрел нескольких десятков тысяч особей, и фермеры радостно берутся за ружья. Они вообще не любят кенгуру, считая их вредителями. В азарте австралийцы порой чрезмерно сокращают популяцию этих животных, и снова берут их под защиту.

Несмотря ни на что, кенгуру остается символом Австралии и даже украшает государственный герб. Кенгуру бывают разные. Есть крупные породы, самцы которых достигают двух метров в высоту и в брачный период могут представлять опасность для человека. Самые распространенные кенгуру – мелкие валлаби. Цвета тоже разные – коричневые, желтые, серые, красные, черные. Самые редкие – белые, их шкура ценится больше всего. Мясо кенгуру идет в пищу, но австралийцы не очень его любят. Зато кенгурятина пользуется спросом у падких на экзотику иностранных туристов.

С обеих сторон дороги тянулись длинные изгороди – частные владения. Масштабы меня поразили.

            - В Австралии много земли, - объяснил Джон. – Фермы могут занимать тысячи гектаров. А чтобы скотина не уходила на чужую землю, строят такие заборы. У меня тоже есть своя земля. Китайцы построили Великую китайскую стену, а я ограду вокруг своей фермы. Еще неизвестно, что длиннее...

Австралийские фермы бывают такие, что за день не объедешь на машине. Поэтому самые обеспеченные фермеры покупают вертолеты. И все равно порой не знают, сколько у них овец и сколько коров. Скотина рождается, размножается и умирает без ведома хозяев. Чтобы как-то контролировать этот процесс, фермеры сооружают специальные водопои. Животные приходят к этим местам, где всегда можно утолить жажду, а там их уже поджидает фермер с раскаленным тавром. Клейменая корова будет возвращена владельцу, даже если умудрится найти брешь в изгороди и уйти на чужую землю.

Время от времени скотину везут в город продавать. Чтобы не гонять грузовики много раз – расстояние до города может измеряться сотнями километров – составляют «дорожные поезда». К грузовику цепляется фургон, а потом еще один и еще. Самый длинный «поезд», о котором я слышал, достигал 120 метров. Такие «поезда» популярны именно в Северной территории, где дороги длинные и прямые. На побережье их уже не встретишь – не пропустит полиция.

Многие фермеры очень богаты – могли бы уехать на побережье и жить в шикарном особняке, но предпочитают не изменять привычкам. Развлекаются охотой и золотоискательством. Австралия, как и Америка, переболела в свое время «золотой лихорадкой». Сейчас золотодобычей занимаются крупные горнорудные компании. У частника, намывающего в ручье золотой песок, нет шансов на большую прибыль. Тем не менее, поиск золота остается любимым развлечением австралийцев, особенно пенсионного возраста. Золото ищут с помощью металлоискателя, который можно настроить на разные виды металлов. Иногда счастливчикам удается обнаружить самородки величиной с голову ребенка.

Наконец, мы расстались с Джоном. Он ехал дальше на юг, а я решил направиться на восточное побережье. Переночевал в палатке, а на следующий день добрался до города шахтеров Маунт-Айза. Австралийцы утверждают, что этот городок по площади – самый большой в мире. Дело в том, что все шахты, находящиеся даже в сотне километров от города, считаются частью Маунт-Айзы, а трасса, соединяющая их, – центральная улица.

Работа шахтера престижна и хорошо оплачивается. Для сравнения: чиновник-администратор, работающий в медицинском или образовательном учреждении, получает 30-40 тысяч австралийских долларов в год (примерно 25-30 тысяч американских), а простой шахтер может заработать 100-120 тысяч. При этом шахтерам обеспечиваются бесплатное питание, медицинская страховка, тренажерные залы, базы отдыха и многое другое.

Пообщавшись с шахтерами, я даже немного им позавидовал. Хотя, конечно, труд у них не из легких. На севере Австралии летом 30-40 градусов в тени, а в забое все 50. Работаешь как в аду. Неудивительно, что у шахтеров сокращенный рабочий день и ранний выход на пенсию. Некоторые, устраиваясь на шахту, думают поработать лишь пару-тройку лет, пока здоровье позволяет, но отказаться от высоких заработков нелегко, и многие остаются на всю жизнь.

Добравшись до городка Клонкарри, я оказался в начале длинного безлюдного перегона. Машин было мало, а те, что шли, не останавливались. В течении дня дойти пешком до следующего населенного пункта было невозможно. Зато через пятнадцать километров на карте был обозначен поворот. Я решил идти к нему, все равно ждать на одном месте скучно. Солнце припекало изрядно, и пот струился в три ручья. Вокруг заинтересованно жужжали мухи, пытаясь проехать на мне "человекостопом". Чего я только не делал, чтобы избавиться от них: бегал, размахивал веткой, прыгал в тугой поток ветра. Но, поворачивая голову, видел, как рой мух, яростно борясь с ветром, преследует меня.

Чтобы эти надоедливые насекомые не лезли в лицо, я замотал голову арабским платком, который купил еще в Сирии, и надел черные очки. Но идти в таком виде было жарко, к тому же мои шансы остановить машину уменьшались почти до нуля, так как я стал похож на арабского террориста. После 11-го сентября в Австралии царила нервозность. Особенно пугал ненадежный сосед – мусульманская Индонезия, откуда плыли флотилии баркасов с нелегальными иммигрантами. Плюс за последние годы увеличился приток беженцев из Ирака, Афганистана и других исламских стран. У австралийцев был повод волноваться.

Эксперименты с платком успеха не принесли. Редкие машины продолжали проезжать мимо, а мухи – виться вокруг. Я устал и бросил рюкзак на землю возле заветного поворота. Подождал немного, но машин не было. Отправился дальше. Внезапно на дорогу прямо передо мной выскочил кенгуру, задумчиво посмотрел на меня и упрыгал прочь. Жалко, не успел сфотографировать. Ничего, в другой раз.

Прошел еще пару десятков километров. Вдоль дороги опять появились изгороди. Перелезать через них нельзя – частная собственность, могут и застрелить ненароком. За заборами бродили коровы. Не те коровы, что мирно пасутся у нас в России. Местные животные были темно-серыми, даже черными и вели себя необычно. Что-то их спугнуло, и они понеслись через кусты напролом, поднимая клубы пыли, словно бизоны. Такое разве что в мультфильмах увидишь.

Тени от деревьев вытянулись, а потом и вовсе пропали. Трасса опустела совсем. Стемнело, на небе занял привычное место Южный Крест. Я понял, что в темноте машину вообще не удастся остановить, а идти ночевать некуда. До ближайшего населенного пункта десятки километров в любую сторону. Слева и справа изгороди подступают к дороге практически вплотную. Можно было все же перелезть и поставить палатку, но ведь коровы затопчут. Вон как носятся! Вдобавок ужасно хотелось пить, а вода закончилась. Ноги идти дальше отказывались и, бастуя, норовили подогнуться. Сидящие на рюкзаке мухи, не стесняясь моего присутствия, цинично обсуждали, что будут делать с павшим от истощения телом.

Вдруг вдали показался свет фар. Грузовик! Надо было остановить его любой ценой, иначе ночевка в этом месте могла плохо для меня кончиться. Я выхватил из рюкзака фонарик и вышел на середину дороги. Вспомнился какой-то американский фильм, где отважная женщина-коп останавливала несущийся на нее поезд. Также как героиня фильма, я начал яростно размахивать фонарем влево и вправо. Огни стремительно приближались. «Стоять!» - стиснув зубы, прохрипел я.

Чудо случилось. Грузовик и вправду затормозил. Это была огромная фура с тремя прицепами. Водитель удивленно высунулся из кабины:

- Ты что тут делаешь?

Я промычал что-то нечленораздельное.

- Ладно, садись быстрее, – австралиец распахнул дверь.

Когда, опустошив полбутылки воды, я немного пришел в себя, то рассказал, как шел пешком от Клонкарри.

- И ты все еще жив? – удивленно хмыкнул водитель.

Под утро мы приехали в Таунсвилль, красивый город на берегу Тихого океана. Майк, водитель грузовика, пригласил меня к себе в гости. Он жил на окраине города в доме на холме. Окружающие деревья не пропускали городской шум, вокруг было тихо и спокойно. Жена Майка, радушная женщина средних лет, тут же начала хлопотать по хозяйству. Мы с хозяином вышли во двор и сели за столик на веранде.

- Сейчас я покажу тебе штуку. Смотри, - сказал Майк и поставил перед собой блюдце с кусочками сала. Взял один из них и вытянул руку. Откуда ни возьмись, на нас спикировала крупная птица, сцапала сало и уселась на спинку стула стоящего поодаль. Тут же подлетела еще одна птица поменьше и села рядом. Обе птицы были плотными, коренастыми с приплюснутыми головами и мощными клювами, глядели на людей довольно мрачно, даже агрессивно.

- Кукабарра, - сказал Майк - Дикая птица, хищная. Никого к себе не подпускает. Я их уже месяц подкармливаю. Хочешь, тоже попробуй.

Я поднял кусочек сала. Хлоп! Сало исчезло в клюве – я едва успел отдернуть руку, а кукабарра вернулась на свой стул. Мы с Майком принялись кормить птиц. Было весело и немного страшно: пернатые хищницы запросто могли отхватить и полпальца. Наконец большая кукабарра осмелела настолько, что проигнорировала протянутый ей маленький кусочек, а подлетела прямо к тарелке и склевала сразу несколько крупных.

- Вот так! У нас в Австралии не зевай. Всегда найдутся желающие съесть твое сало, - со смехом сказал Майк.

Немного погостив у нового друга, я отправился путешествовать дальше. Меня ждали крупные богатые мегаполисы – Брисбен, Сидней, Мельбурн и прекрасное океанское побережье. Но в душе осталась глубокая симпатия к австралийской глубинке и к дорогам, где носятся длинные «дорожные поезда», где висят знаки: «Осторожно, кенгуру!» и оповещение: «Последний бар на ближайшие пятьсот километров».

    Путь домой

Несмотря на всю привлекательность, Австралия так и не стала для меня вторым домом. Да, я умудрился почти легализовать себя: сделал Tax File Number - индивидуальный номер налогоплательщика, получил местные водительские права, открыл счет в банке. Теперь я мог практически законно работать и жить в этой стране, и вряд ли кто-нибудь смог бы доказать (да и стал бы это делать), что я остался здесь нелегально. Но после четырех месяцев переездов и нерегулярных подработок на фермах, на стройках, в частных фирмах, я понял, что снова хочу почувствовать себя «знаменитым путешественником». В конце концов высокая зарплата – еще не гарантия счастья. Напротив, мне было гораздо лучше, когда я почти без денег скитался по Азии, но зато мне везде были рады, и каждый день дарил новые приключения.

Поэтому, заработав достаточно денег, я улетел в Малайзию, а оттуда двинулся автостопом в обратный путь, через Юго-восточную Азию, Китай и Казахстан. Домой ехать было проще, я почти нигде не задерживался надолго. Разве что иногда по дороге преподавал английский язык, предварительно купив на базаре в Бангкоке фальшивый учительский сертификат. Мне не было стыдно: мой английский, хоть и с австралийским акцентом, был значительно лучше уровня многих учителей в Азии.

За три месяца я добрался до дома. В очередной раз сказал себе «больше никогда» и устроился на работу менеджером, по привычке завысив собственный статус и указав в резюме «последнее место работы - заместитель руководителя рекламной фирмы в Мельбурне». Я, конечно, не добавлял, что после моего отъезда в фирме, изготавливающей рекламные объявления о продаже домов, кроме руководителя, больше никого не осталось.

Размещается на сайте АВП, в разделе "Творчество Григория Кубатьяна"