Трасса «стопа» в небеса
Эрис (Северодвинск Архангельской обл.)


      

    О Земле Камчатской я давно мечтала, смутные слухи о
«крае света», «все бегут, бросая дома», и длинный список
адресов толкенистов из Петропавловска-Камчатского в
Интернете («Арда на Куличках») как-то противоречили друг
другу.
    Поиск вакцины против сибирского клеща – переносчика
энцефалита и поиск спутника предшествовали походу.
    Вспоминая золотые дни с киевлянином Легким на Алтае, я
наивно полагала, что в лесу и в горах всегда легче вдвоем,
ради этого стоит пожертвовать темпом «подбираемости» и
передвижения на трассе. Найденный М. Был молодым
гуманитарием, 27 лет, красивым, милым, бедствовавшим здесь.
    Его родня во Владивостоке жила богато, прожить с их помощью
до корабля или самолета и попасть на эти транспортные
средства представлялось заманчивым. Автодорог на Камчатку
не построено!
    15 июня мы вышли. И день рождения М. Встретили под Брин-
Наволоком в стогу сена.
    До Казани долетели незаметно (когда хожу одна на
Казанские Зилантконы – всероссийские съезды ролевиков с
замечательным представлением игр, книг, турнирами, песнями,
менестрелей и балами, всегда хватает двух суток от дома).
    Уральские горы не запомнились – возможно, внутри у них
больше, чем снаружи, на одном перевале соблазнились
полусырым пловом. Вообще трасса, как игла, прошивающая
Россию с запада на восток, удивительно однообразна, чтоб
что-то увидеть, нужно сходить с прямой и углубиться в
местность по просекам, лесным и горным тропкам.
    По требованию М. заглянули в Чебаркуль, в военгородок за
белой стеной, кипящий внутренними дрязгами, и к сонному
озеру с комарами – М. нежно любил тетку и бабку, живущих
там, и хотел занять денег, но оказались не ко двору –
двоюродной брат, отправившись в Чечню по контракту, на днях
вернулся в свинцовом гробу.
    Сделали «крюк» в Ильмены – заповедник Уральских гор – в
прохладном мраморном дворце – музее можно было взглянуть на
них «изнутри»,как на «каменный цветок» (по Бажову), рядом
для сравнения лежали самоцветы всего мира, огромные
кристаллы дальневосточных флюоритов светились, как кубики
зеленого льда, манили.
    Неделю назад в парке у дворца закончился бажовский
бардфестиваль, мы опоздали.
    Раскаленный Челябинск запомнился неудачной починкой
часов.
    Дальше ловили попутки на Омск, через Тюмень, в обход
казахских таможен.
    Между раскаленным небом и полем или болотом, с
тоскливым криком уток и полчищами комаров «закипала кровь».
    Начались жестокие стычки – М. хотелось спать в палатке, а
не в кабине, вставать в полдень, два часа умываться, на
Камчатку он не торопился, но боялся один возвращаться
назад.
    Его методы воздействия на женщин, попытки соблазнить и
избить, не сработали со мной, стукнув черепом о бетонку, я
показала ему нож, торжественно предупредив, что распорю все
его шмотки до нитки и бежать от меня ему придется, подобно
новому Адаму. Успокоился быстро. Да, наши русские мальчики,
воспитанные как девчата, и оказавшиеся в кризисной
ситуации, в армии или в отцах семейства, например, больная
тема для отдельного разговора, в маленьких городках эти
«приколы» и уродства особенно заметки – или материалист с
бульдожьей    хваткой, или поэт, избалованный и
беспомощный, как ребенок. Ничего не поделаешь, я решила
пройти интересный маршрут.
    В Омске оказались поздно ночью. В центре, среди
тяжеловесных новостроек и двухэтажных купеческих домов,
есть кривая улочка, застроенная избушками Бабы Яги . На
улице берут из колонки воду, и туда же выплескивают помои.
    Не достучавшись в знакомую калитку, мы перепрыгнули
забор и расстелили спальники. Утром младший брат моего
омского приятеля ,Анже ,увидел наши лица, расцветшие среди
помидоров и петрушки. Я его видела в первый раз (сам Анже
устроился в охрану на рынке, дежурил), но заметила на шее
миниатюрный меч в кожаных ножнах и кожаный щит – ролевые
фенечки, украшенные бисером и самоцветами, общий язык с ним
нашла без труда. Но меня давно манила тайна улицы
Воронкова, 29 – храма Мудрости Перуна, принимавшего всех
автостопщиков в гости. С чем его едят? Мы оказались на
окраине у серых стен хладокомбината и частных домиков . Ни
холма, ни дубовой рощи. Энергетика места не поднимала духа.
    Возле одного домика виднелось похожее на северную
часовню, деревянное здание, увенчанное солнцем и свастикой
вместо креста. А вот и претенциозная вывеска на дверях,
«Управление епархии Инглингов». Постучались, встретив двух
кошек, белую и черную, пошли знакомиться с народом:
инструктор из иркутской школы выживания, юная девушка из
Владивостока, гости из Красноярска, гости из местных.
    Нехитрой еды и места для спальников хватило всем, два раза
в неделю баня.
    Сам отче Александр появился к вечеру. Мы уже успели
увидеть храм, трогательные изображения русских богов,
похожие чем-то на лубочные картинки и православные иконы.
    Статуя Рода стояла посреди храма, между колосьями ржи и
медвежьим черепом.
    В учебной комнате, среди храмовых газет и книг, грелась
белая кошка. Комната с купелью для водных обрядов – под
замком. Однако в храме грязно, в алтаре – мусор и бардак.
    Обряды отче проводит охотнее на природе, на берегу Иртыша.
Фотографии восторженной толпы, высоких костров, сотни
свечей на корабликах, плывущих по воде, впечатляют.
    Сам Александр может пройти босиком по углям. Он считает
себя потомком древних жрецов, а Русь - родившейся в
Беловодье – в районе Омска, Иртыш – райской рекой, Ирием.
    Возможно, тайные знания и личная сила у него есть.
    Практического знания людей хватило, чтоб власти признали и
поддерживали храм, разрешили учить молодежь. В семинарии
при храме учатся 7 лет, только потомки белой расы. Отче
считает, что три расы произошли с трех разных планет, и
религия, подходящая человеку, должна подходить ему
генетически.
    Отец Александр подарил мне лист со славянскими
письменами, не похожими ни на кириллицу, ни на руны
Скандинавии, но смысл объяснить отказался: смысл для
учеников, для избранных. Я не обиделась. Не верю, что
какие-то знаки приобщат человека к тайне Сущего. Скорее он
попадет в зависимость от Учителя, от Бога удалится.
    Средства развития духа, как и тела, достаточно просты:
свобода и ответственность. Издержки безответственной
свободы под крылом храма возможны, ведь здесь любого
путника приютят и накормят. Обкуренные, обколотые
подростки, собравшиеся ночью у алтаря «побалдеть»,
беременные сверстницы Джульетты, которых родители ищут, как
погибших, а они прячутся с возлюбленными здесь, бывают. Но
чувство единения с Богом лишь в дурмане и неумение надеть
презерватив – это результат их прежнего воспитания, а не
жизни при храме. NB: в учении инглингов, кстати, считается,
что женщина должна знать единственного мужчину – своего
мужа, «левые» связи вредят потомству энергетически, ну а
рожать – сколько сможет. Увы, это трудно приложить к
нынешней жизни.
    Комната самого Александра – в гостевом доме. Компьютер,
телефон, пара электрогитар – в молодости он играл рок, и
сейчас, в сорок пять лет, был бы хорош на сцене – с
поседевшей роскошной гривой.
    Мы с отче за полночь проспорили о религии, получили
приглашение от инструктора на Байкал, в горы( нужно было
найти его друзей-экстремалов в Иркутске), а также адреса-
вписки до Владивостока); утром – простились. Узнали, что
этнические конфессии дохристианских религий собираются в
Вильнюсе со всего мира раз в году, в августе. Я «завязала
узелок на память» - очень хотелось бы поговорить со
скандинавами. У них на родине древние боги живы по сей
день. Христианство не прижилось.
    До Новосибирска добрались без приключений. Там пробовали
штурмовать военный аэродром. Дырка в заборе и диспетчерская
нашлись легко, но хороших вестей нам не сообщили. Ну да,
бывают «проходящие борта» из Москвы на Елизово (аэропорт
Камчатки), редко и непредсказуемо.
    Красноярск порадовал коллекцией фолк-музыки на кассетах
(есть даже японская), церковью из красного кирпича,
выстроенной 200 лет назад. В окрестностях города коттеджи
из ярко-красных кирпичей и черепицы (под цвет крутых
берегов Енисея) радовали глаз. Мы выпили чая в клубе
спелеологов; задержаться не решились.
    Кемерово, окутанный разноцветным химическим дымом,
обошли по объездной.
    Моя мечта - свернуть на юг, к Абакану, и затеять
дискуссию о вере с Сергеем Торопом, бывшим милиционером,
объявившим себя Христом во втором пришествии,не сбылась. Он
стяжал себе армию поклонников в обоих столицах России, а
также за границей. На острове озера Тиберкуль, возле Старой
Минусы, они построили Город Солнца (улицы расходились от
дома учителя, как солнечные лучи). Увы, я опоздала, этот
ангел-мошенник упорхнул в земной рай – Израиль, оставив
обманутую паству на произвол судьбы.Люди, попродавав
квартиры в Москве, пытаются выжить в медвежьем углу.
    Дальше на дороге попалась стайка новеньких белых
УАЗиков: якуты-перегонщики спешили из Ульяновска домой.
    Пришлось отказаться от знакомства с иркутскими
инструкторами, чтобы сделать одно из двух: в Усть-Куте,
первой станции БАМа, пересесть на попутные поезда,
осмотреть участок БАМа до Тынды и г.Северобайкальск (в
северном малообжитом углу озера), либо из Усть-Кута
спуститься на барже с перегонщиками вниз по реке Лене до
Якутска, затем по якутской трассе - до Тынды, и дальше на
восток – увидеть «живые» скалы на Лене, музей алмазов в
Якутске, саму республику Соха. NB: сохалярами называют, как
ни странно, не местных, а метисов – потомков якутов и
русских. В далеких деревнях иногда специально залучают
симпатичных русских парней к женам и дочерям, чтобы
«улучшить кровь» - от таких союзов получаются красавцы и
долгожители.
    Учитывая то, что баржа может вместо положенных 5 дней
задержаться на 10 (из-за случаев повального пьянства на
судах) избрали БАМ.
    Усть - Кут приветливо сиял золотой пылью дороги, на
берегу тихой черной Лены стояли деревенские дома. Сели на
поезд. Ночевали в Ханях, в горной котловине, которую часто
сотрясают подземные толчки. Школа, в которую нас пустили,
была поставлена на сейсмоопоры.
    Вокзалы БАМа, действительно, чудесны и выглядят новыми:
«лицо» республики, которая их создавала. Один, восточный,
похож на белое облачко, другой, построенный латышами в
Кунерме, - на средневековый замок, в поселке – городская
ратуша в том же стиле. NB:это не было бессмысленным
расточительством, поселок строился возле запасов полезных
ископаемых не как станция, а как крупный промышленный
центр. Но богатства так и остались под землей, залы
ожидания часто закрыты, кроме комнатушки, в которой
диспетчер отправляет поезда. Рядом тройка – десятка
облезлых, обшарпанных пятиэтажек и деревянных ларьков со
«сникерсами». Живут бывшие комсомольцы-добровольцы, которым
уже под 50, молодежи мало, разъезжается. Еда вдвое-втрое
дороже, чем в Москве, огороды скудные, скот почти не
держат, о дешевой деревенской пище – молоке и хлебе – можно
забыть.
    В Северобайкальск въезжаем на рассвете, по гранитным
туннелям через хребет, над мертвыми озерами, откуда
строители брали радиоактивную породу для насыпи. На скалах
написано «Даван взят», еще во времена комсомольской
стройки. Вид из кабины машиниста впечатляет больше, чем с
переднего сиденья автомобиля.
    Поселок взбудоражен войной: братья Бекшаевы,
местные егеря, недавно убили начальника рыбохраны. «Нет
смерти Робин Гуду». Началось все с пьяной ссоры между
егерями и их должником, через которого они сбывали
изюбрятину, браконьерскую добычу. Гаишники стали стрелять
по машине, в которой везли разобраться незадачливого
продавца, пропившего деньги. Егеря пальнули в ответ, одного
из ГАИ убили, одного ранили. С тех пор они скрываются в
лесу, поскольку на них охотятся, как на зверей. Население
ближайших поселков помогает им уже второй год. Начальник
ГАИ убит год назад, теперь новая жертва.Ни туристов, ни
население они пальцем не тронули. А ведь дело могло
кончиться синяком у продавца,
который он «честно» заработал.
    Останавливаемся в пьющем семействе бабушки, продающей
семечки у магазина. Стираем вещи. Миша остается ночевать,
меня обстановка гнетет – я еду в горы, в Солнечный, где
есть горячие купальни. 10 километров приходиться идти
пешком. День гаснет, я сворачиваю, не дойдя 3 километра, на
огонек в лесу. Бригада лесорубов, ватный фитилек плавает в
тресковом жире консервной банки. Рядом дома горнолыжной
базы и сторож-инструктор. И один из Бекшаевых – у очага.
Принимают меня очень любезно. Я спрашиваю себя, хватило
бы у меня навыков и мужества, а главное, любви соседей,
чтобы в такой ситуации драться за свободу до конца, как он?
Боюсь, что нет.
    Утром мальчик-инструктор провожает меня наверх, в
деревянный дом с открытым бассейном – кипяток с солями из
скважины заполняет его в 4 утра и подогревает днем. Вода –
с мыльным эффектом.
    Возвращаюсь в поселок. Наша хозяйка-татарка явилась
вместе со мной, пьяная в дым (на подаренные 50 рублей), и
закатила скандал, обвиняя нас в жадности, меня – в
разврате. Даю ей пару оплеух и сворачиваю лагерь. Бабуля
успокаивается, мы вместе пьем чай, смотрим семейный альбом.
Она провожает нас со слезами, как любящая бабушка.
    Едем по автодороге в Байкальское. Отсюда начинается путь
по берегу (или по воде) в красивейшее место Северного
Байкала – на мыс Котельников. По пути встречается бурятская
беседка, обвязанная лоскутками цветного ситца (подарками
духам воздуха и воды) – лоскутки беседуют с нами, трепеща
на ветру. Внутри еще один подарок: натюрморт из головы
омуля, ломтя хлеба и стакана водки.
    Поселок встречает кладбищем рыболовного флота, на борту
ржавой баржи надпись «пока». Время остановилось здесь. Язык
доводит, мимо церкви и синей реки Рель, тихо бегущей по
каменистому руслу, мимо огромных лиственниц,до дома Петра
Стрекаловского, занимающегося туристами. До нас австралиец-
автостопщик купил в поселке лодку, нагрузил едой, и под
парусом поплыл к Иркутску. 150 рублей за ужин, ночлег,
путь на лодке и знакомство с хозяином турбазы на
Котельникове – и мы решили не жадничать. После лапши
минутной заварки – нежные котлеты из хариуса и свежее
молоко. Утром хозяин берет ружье, забираемся в деревянную
лодку, отчаливаем. Мотор приходиться заводить каждые 15
минут. Ближние берега – обрывы с пожелтевшей травой, дальше
– «синие горы и белый туман»; вода Байкала имеет чудесный
отлив загорелого тела. Приближается длинный нос мыса, над
ним хребет и ледники.
    Турбаза – государственная, вокруг горячего крытого
бассейна расположены маленькие коттеджи, невдалеке –
«дикие» ямы на берегу холодного озера, исходящие паром, и
колхозное зимовье из бревен. Дежурный на базе, Саша, узнав,
что гости издалека, пускает в крытый бассейн бесплатно –
обычно такое купание стоит 7 рублей. Стрекаловский
торопится в лес; мы узнаем, что здесь недалеко знаменитая
гора Черского, под вершиной которой – озеро в форме гитары,
любимое шестидесятниками, и решаем не терять зря время и
проводника. Разжившись картой и бросив лишние шмотки в
коттедже, уходим в лес. Расстаемся у реки: для охоты не
нужно идти очень далеко, а озеро в «гольцах», в россыпях
камней, наверху. Поднимаемся по руслу, но удача от нас
отстаёт — начинаются ливни, вода ревет на бродах, желтая,
страшная. Сбиваемся с тропы и лезем по кедровому стланнику
и россыпям камней. Еда кончилась. И все же озеро Гитары
стоило трудов. Возвращаемся на четвертый день. Ползем по
последней переправе, по одному мокрому бревну, держась за
другое бревно, и слышим крики, щелчки фотоаппаратов. Нам на
встречу высыпал финский лагерь. Шли, куда и мы, но
четвертый день пережидают дождь под тентом. Варят огромные
котлы супов и макарон. Каждый финн платит инструктору по
пятнадцать долларов в день, через притоки переходят со
страховкой. Разговариваем и обедаем. Наш героизм их
удивляет. Автостоп у них дома конечно есть, но… По
возвращении М, бедняжка, весь пожелтел, а мне весело.
«Замачиваем» свои тела в горячий бассейн, действительно,
вода целебная, синяки и ссадины заживают на глазах. В
зимовье устроилась семья северо - байкальских энергетиков:
провожают младшего сынка учиться в Москву. Ставят сети на
омуля и хариуса, делают рыбные шашлыки — рожны — на костре.
Угощают нас.
    Наконец появляется катер из поселка за «цивильными»
отдыхающими. Мы «вписываемся» на него.
    И снова БАМ. Передвигаться стопом второго рода —
железнодорожным — в России трудно и муторно. Проводникам и
машинистам запрещено брать «зайцев». Лазить без спросу в
грузовые вагоны не научились, да и милиции полно вокруг. У
рабочих вагончиков с локомотивами — «бич-вагонов» пробежки
короткие, и не стыкуется расписание. Все же удавалось
договариваться с машинистами. Едем через горящие леса в
дыму, через огромные болота, где вместо наших кривых сосен
чахлая лиственница. В «Новой чаре», покинув теплую кампанию
из вагона, я отправилась искать знаменитый чароит. Времена,
когда он кусками после взрывов валялся на земле, давно
отошли. Сейчас за ним летают в шахты Торго, на границу
Иркутии и Иркутской области. Местного предпринимателя и
ювелира, посещающего это место, я все-таки нашла, после
долгих препирательств купила пластинку камня с две ладони
величиной — среди фиолетовых вихрей и серебристых жил сияли
золотисто-розовые пчелиные соты.
    Миновали Угрюм-реку — Витим, и Кодарский хребет.
    Встретились с директором Кодарского музея. В горы не
успели. Говорят, там есть потухшие вулканы. В Тынду
приехали серым утром, приятельски болтая с проводницей в ее
купе. Полюбовались на модернистский вокзал в виде сидящей
птицы. Скорее курицы, чем голубя. Клюв состоит из двух
балконов, и дважды отваливался. Вокзал изнутри оживлен и
красив, похож на международный аэропорт. Через город
проходит трасса между Якутией и Дальним Востоком. На выезде
мы стояли долго и тоскливо. Газик подбросил нас до хутора
Джелутак, разогнав овечье стадо. Хутор оказался парой
деревянной домов и автобусной будкой. Хозяин живет один,
нанимая на подсобные работы бомжей, и держит трактир,
спасающий зимой шоферов от метелей, единственный на сотни
километров. А вот семейного очага все нет и нет. Просил нас
поискать ему жену. После молока и яичницы мы поймали Камаз.
    Ехали по грунтовкам мимо озер со стоячей зеленой водой
среди галечных россыпей, вырытых драгами золотоискателей.
    Их бригады собираются в Соловьевске каждый апрель. И вот мы
на асфальте у кафе с указателем в сторону Сковородино — нам
предстоит ехать в противоположную сторону Магдагачей.
    Подходят двое разбойничьего вида, с косынками на бритых
головах, в рваных штанах и жилетках на голое тело. Только
черной повязки на глазу не хватает, и М то ли
прикалывается, то ли злорадствует: «Наконец-то тебя
изнасилуют, а я посмотрю». Рано радуется. Это ребята из
шиномонтажной решили предложить нам баню и ночлег. Под
Белогорском, на границе Амурской областью, я впервые
увидела на болоте, в голубичнике, ирисы и огромные золотые
лилии. Благовещенск, или Благо (по местному), встретил
приветливо, лесная биржа на окраине выглядела роскошным
пляжем, загорелые продавцы под цветными зонтиками
потягивали пиво. Нас угостили окрошкой на кислом молоке и
взяли на хранение рюкзаки. Мы пошли гулять по городу.
    Купались в Амуре, по которому проходит здесь граница с
Китаем в желтой, мутной воде. Видели как в нашу сторону
едут баржи с рисом — продукты в Китае вдвое дешевле.
    Китайский город Хай-хэ, новостройки, современные и
ухоженные, на другом берегу реки. На нашем берегу китайцы
построили «средневековую крепость» в парке отдыха –
деревьев мало, на одной из башен написано «занято», как на
кабинке туалета. Рядом ресторан и банька, в виде китайских
пагод. Много киосков с острыми китайскими закусками.
Собрали в городе несколько камчатских адресов от бывших
военных.
    Под Тамбовкой разбежались с М. – я уже на Байкале
стрясла с него рекомендательное письмо к родне.
    Через Бурею переправлялась на пароме в белом грузовичке
коммерсанта, в столицу Еврейской АО въезжала в кузове
простого грузовика. Оказывается, продвинутые евреи давно
отбыли на обетованную землю. «Учатся на евреев» - в
деревянной синагоге, загроможденной, как издательство,
книгами, словарями, распечатками текстов. Как сказал мне
раввин: «еврей всегда должен учиться».
    Хабаровск, раскаленные новостройки, «проскользнула» по
окраине. Дальше трасса шла рядом с китайской границей,
странно было думать, что эти острые сопки, похожие на
китайские шляпы – уже другая страна. Есть деревни, где одна
улица в России, другая в Китае. Въезд в Китай на день стоит
триста рублей. В Уссурийске – огромный китайский рынок, где
продается все. Много дешевой фотопленки «под Кодак», еле
нашла настоящую. В крытом зале с ковками китайцы мирно спят
на своем товаре, как фарфоровые статуэтки. На улице купила
за тридцать рублей огромный поднос с блюдами корейской
кухни, облитыми жгучими соусами и подливами: кабачки,
грибочки, соленый папоротник, студенистая, как лягушачья
икра, лапша, мясо; и две палочки для еды. Мимо мест, где
бродили Дерсу Узала и Арсентьев, широколиственных лесов,
въехала в столицу Приморья.
    Владивосток похож на Мурманск «наоборот», вместо
Кольского фиорда – город-полуостров. Яркое граффити на
стенах в компьютерном и восточном стиле. Белые дома на
сопках, в дождь улицы превращаются в горные речки, стаи
японских иномарок плывут по бампер в воде. Днем солнце
лениво светит сквозь ленты тумана. Водой пропитаны
квартиры, одежда не сохнет, но в мокрых джинсах ночью
тепло. Семьсот тысяч жителей, московские цены, московский
уровень жизни. Бандитский «передел» ресурсов: леса, моря и
золота давно закончен, можно спокойно жить и зарабатывать;
- и даже пройти ночью мимо пивной на Эгершельте (портовый
район). Город по-своему сумасшедший, в нем двадцать ролевых
клубов. Любовь к Толкиену и магии преобладает над страстью
к механической «реконструкции прошлого», женское и
лирическое начало – над соревновательным и бойцовским,
культурный уровень не хуже столичного, связи с Москвой
очень тесные. Лориэль, одна из лучших менестрелей России,
живет здесь. «Стопят» многие ролевики, но в отдельный клуб
ради этого не выделяются, «вписку» найти легко, много
гостей из Хабаровска, из Сибири. Город богат не только
талантами, но и красотой. Европейская кровь с примесью
восточного мёда создаёт точеные тела, темные волосы-крылья,
глаза цвета спелых вишен. Здесь легко потерять сердце.
    Полигон ролевиков – мыс Песчаный, у моря.
    Родня М. встретила меня благосклонно – М. приехал
вечером того же дня, тетка оказалась хозяйкой юридической
фирмы, сестра специалистом по недвижимости, но о Камчатке и
путях попадания туда они не ведали. Цивилизованный путь –
гражданский самолет трижды в неделю обходится в три с
половиной тысячи рублей (из Москвы пять тысяч). Полет
«зайцем» не прокатит, – даже военных с законным правом на
бесплатный проезд периодически не пускают на самолеты
гражданской авиации, я попала как раз на такой период.
    Военные самолеты – грузовые, гермокабина, где пассажир
может выжить на высоте, вмещает пятнадцать человек, рейс
раз в неделю. Трасса до аэропорта в городе Артеме легкая,
аэропорт общий для гражданских и военных, пройти в воинскую
часть, к штабу авиации, гостинице летного состава и на
«полосу», под «борт», не трудно. Вся беда была в «периоде».
    Под «бортом» каждый раз стояла толпа в сотню человек и
внутрь впускали по списку, начштаба не мог обойти
опаздывающих на службу в пользу любителя приключений.
    В перерывах между набегами под «борт» изучила город,
океанариум, исторические музеи – с памятниками древних
цивилизаций Приморья и русской колонизации края. Навстречу
попадались экскурсии с Востока, часто в одинаковой
спортивной униформе, гражданство можно было разобрать по
степени производимого шума: самые экспрессивные – китайцы,
самые степенные – японцы, корейцы – серединка на половинку.
    В старом музее Арсентьева – магазинчик местных самоцветов,
достойный внимания. В подземные катакомбы времен японской
войны не полезла – несмотря на сырость сверху, там бушевал
пожар. Бухта Шамора оказалась чередой грязных пляжей,
заполненных джипами, людьми, палатками и ларьками. Может
быть, в золотую осень, в первые выходные сентября,
знаменитый музыкальный фестиваль и делает её сказкой, кто
знает? Море у города весьма напоминает смесь мазута и
помоев. Лучшие пляжи на морских островах. Большие острова,
Русский и Попова, обжиты, первый – военными, второй –
рыбаками, считаются частью города, туда ежедневно ходит
паром, билет в оба конца пятьдесят рублей. «Заброс» на
мелкие, дикие и скалистые острова, Рейнике и Рикорда,
популярные у толкиенистов, возможен с помощью владельцев
частных катеров, сроки и цены по договоренности. Мы с М.
выбрали о.Попова.Паром был переполнен народом и
машинами,выделялся огромный джип от «Хонды», сверкая хромом
и бирюзовым «металликом». Нашим соседом оказался начальник
детского лагеря,мы отправились за ним на Пашню – дикий
берег ,где стояли армейские палатки в дубовой роще.Тонкие
дубки «убегали» от моря по волнам травы,расчесанной
ветром,на пляже из трубы на грубую красную гальку лилась
струйка родниковой воды,сгущался туман.На шею нашему
спутнику бросилась молоденькая вожатая,темнело,в лагере
началась своя жизнь.
    Утром,вспомнив,что дрова под деревьями собраны много лет
назад,я «на ощупь» отправилась к лагерной кухне с
чайником.Споткнулась о черное тело в траве,похожее на
Ихтиандра.Мрачная мужская компания в трех лицах сидела под
навесом,страдая от похмелья.Жители поселка у пристани.В
семи км от Пашни,на морском остовке,осталась их база для
запрещенного лова трепагов,и жена Ихтиандра – без воды и
пищи.За провиантом они прибыли на Пашню три дня тому назад,
не могли вернуться – запили крепко, с «бодуна» руки не
поднять, и островка в тумане не видать. «А у меня карта
есть,- говорю,- и компас». «Опохмелю, и грести поможем,
если устанете». «Гонец» бежит за шкаликом в поселок, я иду
будить М. И сворачивать палатку. В море барахтались часа
четыре, поскольку шестеро в двухместной «резинке» с рваными
уключинами, при рюкзаках – это тяжело. Ихтиандр пытался
плыть за лодкой, работая ластами, как винтом, но только зря
крутил ее на месте, потом лег у меня на коленях, и с тоской
стонал: «Юля, остров видно?». Профиль о. Наумова все- таки
появился, похожий на крысу, припавшую к земле. Хвост –
галечная коса – в ожерелье пустых пластиковых бутылок,
обрывков каната, огромных поплавков из пенопласта. Взлетела
стая чаек, появилась усталая женщина, тропа увела в кусты,
увитые диким виноградом, к костру и палаткам. Поплавки
служили сиденьями, канаты были нарублены в поленницу для
растопки.
    В прозрачной воде возле острова кипела жизнь – можно
было доставать морских ежей, нагнувшись по колено, их
зеленая разновидность была съедобной,- разбив ножом
скорлупу, доставали из зеленой слизи яркую икру в виде
«долек мандарина». На обед зажарили мидий – чтоб приятно
пахли, их варят в морской воде до раскрывания створок,
промывают,- и в масло, на сковородку. Раковины были
огромные, моллюск – с хороший русский пельмень. Днем
мужчины вышли в море – один греб и ловил камбалу, другой,
снаряженный по старинке в маску, ласты, резиновый
гидрокостюм и пояс с грузами, нырял на восьмиметровую
глубину. Привезли много рыбы и мидий, а главный промысел,
сбор трепангов, не удался, было ветрено, и они ушли на
глубину. Несколько морских «огурцов» все же попались и
ползали по камням, оставляя слизь, шевеля бородавчатыми
конусами на спинках, похожие на гибрид жабы с ананасом, или
на чудовищно раздувшийся стебель бурой водоросли. На бурый
соленый огурчик они стали похожи после потрошения и
обваривания кипятком – дальше можно сушить на солнышке. В
Китае трепангов – «морской женьшень»- покупают за доллары
как деликатес и панацею «от всех скорбей». Икра ежей тоже
ценится, но живется ежикам спокойнее, за отсутствием у
браконьеров холодильников для хранения. Темнело. Мы сходили
за дровами на вершину острова, в реликтовую тисовую рощу, к
каменным плитам, похожим на таитянских идолов. Ночью
начался парад светлячков, тысячи зеленых огней скользили
мимо нас.
    Назавтра туман и дождь то накрывали нас, то отступали, и
сияло море, и скалы, и берег Пашни, похожий на весенние
крымские холмы, и соседние островки – большой и малый
Клыковы. Мы учились нырять с маской. Ихтиандр, оклемавшись,
оказался крепким и дельным мужиком, но с Пашни опять
привезли водку, и он подрался с женой , разбив ей голову
поленом. Она принялась рыдать и закатывать мне сцены
ревности, потом вспомнила все-таки, что я ее выручила. Но
выход в таких случаях там, где находится выход. Мы
вернулись на паромный причал. Подошел маленький, ржавый
рыболовный сейнер, с грудой мертвых внутренностей из чрева
моря на палубе, пополам с грязью: желтых, как жир, актиний
на раковинах трубача - нептунии (раковины закручены, как у
прудовика, но большие, с деликатесным мясом), крабов,
минтая, камбалы, кукумарий, похожих на бурые мешки –
родственников трепангов. Местные здоровались с матросами,
прыгали на палубу – набивать хозяйственные сумки. На
презентовали несколько кукумарий, крабов и трубачей.
    Следующую ночь я провела за готовкой этих деликатесов по
китайским рецептам. На рыбзаводе Попова купили анчоуса –
мелкую соленую рыбешку с пряным вкусом. После завтрака я
сделала вывод, что русский борщ с кашей, ей богу, не хуже –
а мороки меньше.
    «Забив» на артемовский аэропорт, решаю попытать счастья
на воде. Крупных пассажирских судов на Камчатку, как
известно, нет, мелкие частники не сунутся в открытый океан.
    Остаются суда – сухогрузы. В справочном «Трансфеса», у
морвокзала, можно точно выяснить, что подходит, где
швартуется, куда направится. Набор пассажиров на сухогрузы
дозволен и отдан на «откуп» старпомам. Количество мест
лимитируется, во избежание судьбы «Титаника», числом мест в
шлюпках. Лазить в порт через заборы не надо, можно за 14
рублей взять на проходной законный пропуск. Но начинать
лучше не с терминалов Эгершельта и не со старпома, а с
вышестояшего начальства.Зам по торговому флоту, Эдуард
Бонашкевич, до меня встречал гидростопщиков исключительно с
Сахалина, но меня воспринял благосклонно, услышав о желании
работать на судне за проезд, дал направление на любое судно
дальневосточного флота, с оплатой только питания.
    Посоветовал «Игарку», уже стоящую на рейде, на выходе из
бухты. Собрав шмотки, я прыгнула на рейдовый катерок,
забавно разрисованный зелеными следами босых ног по
желтому, вместе с командой и курсантами. Старпом, взглянув
в рекомендацию, не стал возражать, взял 400 рублей за
питание (обычная такса до Петропавловска – полторы тысячи
рублей с пассажира) и показал фронт работ: трап, переборки,
камбуз, судовую аптеку. За отсутствием врача в штате лечил
сам старпом – симптоматически: «от головы, от живота».
    Больных у меня оказалось немного – похмелье, изжога,
неудачный пирсинг. Кроме меня на судне было две дамы –
буфетчица с племянницей. Больно было выливать ведра грязной
воды в яркую, удивительную воду. Днем нас провожали
дельфины, ночью шел звездопад – метиоритов сгорело на сотню
загаданных желаний. Прошли мимо Японии, прозрачных
островов-теней, двух круглых, одного пилообразного. Южная
«клешня» Сахалина поднялась средневековым синим замком,
перед ней черной обгоревшей спичкой торчала «скала
опасности». Догнали парусный фрегат из Владивостока,
оставили позади. На третий день похолодало, берега пропали.
    Корабль шел в тумане, под оглушительные гудки. Я забиралась
в рубку, полюбоваться совершенством навигационных приборов.
    Каюты корабля загромождали холодильники и аккумуляторы – с
предыдущего рейса в Японию, поверхность контейнеров
скрывалась под японскими автомобилями, опровергая слухи о
голодной Камчатке; на открытых палубах гнили от мороси
бакинские арбузы. С владельцами арбузов, развращенными
нравами русского базара, у меня бывали стычки, с экипажем
сложились душевные отношения. Раньше портом приписки у
«Игарки» была Дудинка в Ледовитом океане, в каюткомпании
лежали северные сувениры. Были и другие игрушки:
видеомагнитофон, сауна с бассейном, тренажерный зал «с
железом». Несмотря на это, в душе разливалась тоска, я
стала понимать, почему по английским законам моряк после
полугодового рейса не мог быть свидетелем в суде, – я
потихоньку сама начинала сходить с ума.
    На пятые сутки подул теплый ветер, благоухающий травами
и цветами, с огромной живой земли, где людей меньше, чем в
одной мегаполюсе. Вместо золотых и красных пляжей Приморья
встали черные скалы над черным песком, под нестерпимо яркой
зеленью и ярким мрачным небом, «кипящим облачным зельем».
Петропавловск-Камчатский (Питер, как говорят во
Владивостоке) растянулся по берегу Авачинской бухты, «три
брата», скалы у входа в бухту, всегда изображаемые на
сувенирах, смотрели на «трех сестер» - на три трубы местной
ТЭЦ. Три вулкана над городом – неприменный атрибут
сувениров и открыток – «спрятали личико» за туманом. Город
застроен пятиэтажками брежневской эпохи, есть красивый
деревянный новодел под старые здания, как в Архангельске,
например, музей. Портовая диспетчерская – у причала, пройти
в порт просто – говоришь дежурному, куда и к кому. На
    Охотском море недавно началась путина – красная рыба
поперла на нерест в речки, городской народ разъехался на
промыслы, потому в подвале турклуба было тихо, почти пусто.
    Местные туристы часто подрабатывают инструкторами для
приезжих. Автостоп-клуба нет. Можно доехать трассой до
Усть-Камчатска, через реку Камчатку паромная переправа,
поток иномарок на трассе не слабый. Дэл, оставивший
приглашение в адресной книге толкиенистов, гостил в Москве.
    Меня любезно приютил его брат. Летом можно ночевать на
игровом полигоне над городом, в седловине между сопками –
там часто кто-нибудь живет в это время года. Разгрузить и
нагрузить «Игарку» собирались четыре дня, пришлось
укладываться в этот срок. Другое судно могло прийти и через
месяц.
    Утром изучаю, куда податься. Вертолетная экскурсия в
Долину Гейзеров – 150 долларов, одни сутки, пешая тропа их
Петропавловска – завалена. Имея 20 дней в запасе, можно
попытать счастья из поселка Кирганик – если не бояться
егерей и медведей. Пешая тропа на Авачинский вулкан – одни
сутки. «А вы поезжайте на Мутновку-,говорят мне в
автобусе,-там, говорят, снег растаял, наступила весна» (в
середине августа). Вулкан Мутновская сопка, 2332 метра, -
сто километров от города, от поселка Термальный грунтовая
дорога поднимается в гору, под самый его конус, к
электростанции на подземном пару и к рабочему поселку, туда
постоянно ездят Камазы, вахтовки. Пару десятков километров
по дороге иду под дождичком, острые сопки, «танцующие»
каменные березы на склонах тают в тумане. Странная береза,
ветви и стволы, многократно закрученные вокруг себя, похожы
на кружево, береста цвета топленого молока. В темноте перед
мостом через речку нахожу базу геологов. Дед сторож
провожает в гостевой домик, где устроилась семья его
друзей. Ведро красной кетовой икры стоит на полу – мясо
кеты дед солит для собак. Кое-где рыба гниет на берегах –
вывозить дорого. Утренний Камаз возносит меня вверх, в
россыпи голых камней, где дорога отмечена четырехметровыми
вешками – зимой они едва видны из под снега. Маленький
поселок Мутновской ГЭС тонет в грязи и клубах пара. Живут
двести человек, в рабочее общежитие с деревянными нарами
можно «вписаться» даром. Глубокие «морщины» вулкана полны
снега, на камнях цветут ирисы и красные рододендроны –
«кровь на вершине». На миг в разрыве туч показывается
верхний конус, желтый от оплывшей глины, льет дождь. От
поселка короткая тропка ведет к термальной площадке, с
пульсирующими фонтанчиками кипятка, струями пара, грязевыми
вулканчиками и котлами,с серным дымом из фумарол, глина
площадки горяча и дышит, как живое тело, в ярких пятнах от
солей. С ледника через площадку бежит ручей и становится
горячим. Лежа в нем, выставив наружу только ноздри, под
падающим снежком, понимаю, что отсутствие горячей воды в
городах здесь не страшно. Говорят, пару раз подземная кухня
меняла планировку, кто-то из туристов запекался в глине и
варился в кипятке. Сама Мутновская сопка – активный вулкан,
часто выбрасывает пепел, в жерле виден живой огонь – но
сейчас там булькает огромный пузырь грязи от талого снега.
    Несмотря на слякоть, встречаю четыре тургруппы – чехов,
поляков, немцев и новосибирцев. Можно долго изучать
окрестности – вулкан Горелый, с синим кислотным озером в
одном из множества кратеров, верховья Паратуньки, вулкан
Вилючинский, но мне пора, уезжаю с сибиряками. Добираюсь на
тихоокеанский пляж, к огромным зеленым волнам над черным
песком. Возвращаюсь в город. На рынке – красная икра кеты и
нерки по 150 рублей литр, и набор видеокассет от камчатской
телестудии – с вулканами, гейзерами, медведями и птичьими
базарами – по 250 рублей,- единственная местная примета.
Купить кассеты стоит, близко снятые потоки лавы ворочаются
в кратере, как красный дракон. В музее – дивная выставка
картин Кирилла Килпалина, коряка – он писал тундру,
повседневную жизнь, сюжеты из сказок. По духу чем-то
напоминает Гогена. В книжных – есть петропавловское издание
энциклопедии Стеллера – описание земли камчатской начала 18
века, природа и дух местных племен – в плоть до словаря
ругательств, не менее непристойных,чем русские, более
заковыристых и лаконичных, скажем, пожелание трижды
повернуться на собственном члене передается одним словом. В
геологическом музее – полевой сезон, все вверх дном. Возле
церкви, среди деревянных домишек,- мастерская поделочного
камня,живет на широкую ногу, иностранцы покупают
самоцветную мозаику – иконы, изображения Авачинской бухты.
    Мне дарят два огромных куска черного обсидиана (давно хочу
сделать каменный нож) и плитку голубого. Вулканическое
стекло здесь не редкость. А за «ледяными» агатами и янтарем
летают в Палану, столицу коряков. Есть вертолеты и на
Беринговы острова, в поселок. Попадать – стоит. Ночую в
«Зеленой лампе» - в бардовском кафе, открытом до утра.
    Четверть публики приходит и петь, и отдыхать. Вход для не
играющих 30 рублей, прекрасные звук, свет и кухня, на
стенах новоделы под лютни. Народ обсуждает будущий
камчатский бард-фестиваль на горе Морозной – в первые
выходные сентября, как и Шамора, проидет второй раз – уже
традиция. Со сцены льется живая музыка. Местные тексты не
стали откровением и не запомнились, но вот гремит песня
Кима:
Как перед бурею на мачтах
Горят святого Эльма свечи,
Отогревая наши души
За все прошедшие года.
Когда воротимся мы в Портленд,
Мы будем кротки, как овечки,
Но только в Портленд возвратится
Нам не придется никогда!
...

Когда воротимся мы в Портленд,
Клянусь, я сам взбегу на плаху...
...
Когда воротимся мы в Портленд,
Нас примет родина в объятья,
Но только в Портленд возвратиться
Не дай нам, боже, никогда!

    Голоса мощные, чудесные. Бизнесмены – бывшие
инструктора, рассказывают анекдоты о туризме,- и, конечно,
о медведях. Один припоминает, как он стал «Интеллегентом»,
когда водили группы по тропе в долину Гейзеров,
перекликаясь ради забавы голосами животных, как он присел
по большой нужде на солнечной полянке, услышал медвежий
рев, думая, что приятели шутят, гавкнул по-собачьи и увидел
натуральную медвежью морду из кустов. Друзья сбежались с
ружьями на крик и сказали: «Интеллегент! Увидел медведя нос
к носу, но сначала снял штаны, а потом обделался!» Много
смеху и слез причинял и местный лопух «пучка», с нежными
большими листьями и эффектом крапивы через 15 минут – когда
приезжие пытались им пользоваться, забывая туалетную
бумагу.
    Утром я заношу на «Игарку» ноги и тяжелую голову.
    Возвращение проходит незаметно. Жаль расставаться с судном
– с Владивостока оно берет курс на Беринговский, на
Чукотку, завозить продукты. NB: по воде Чукотка, Магадан,
Камчатка достижимы с Владивостока, в других приморских
портах – глухо!
    Приехал во Владивосток отец М., пораженный, что мы
«дошли до Берлина», одолжил мне денег на поезд, у меня
осталось три свободных дня. Варианты?
    1. Врангель, родина Феди Конюхова, городок ничем не
примечательнее Северодвинска, и вряд ли старики – родители
вспоминают сына без слез.
    2. Горы возле Партизанска, «плошадка духов», знаменитая
аномальными явлениями и «глюками»- место частых прогулок
моих друзей, «темных эльфов», но они как раз гостят в
Москве, идти без них – душу травить.
    3. «Копи царя Соломона»- Дальнегорск, рудники,
пополняющие арсентьевский магазинчик самоцветов, в 700
километрах. Туда мы и вышли с М. утром. Отловили джип
владельца лимонадной фабрики и узнали, как хорошо можно
заработать на сборе диких ягод,- но сезон винограда и
кишмиша еще не начался, потом поймали автобус с
контрактниками, возвращавшимися из Чечни в Кавалерово – нам
почти до места, но лопнула шина, за время починки
познакомились с деревенским бытом в 300 км от Владивостока,
ведро помидор- 15 рублей, сладкий перец – так же, соя и
арбузы - рядом на поле, с русской березы нахально свесилась
кружевная лиана.
    Дальнегорск стоит между сопками в долине реки Рудной,
среди хвойного леса. Абстрактное слово «рудник» обретает
плоть – между пятиэтажек в белой сопке – тоннель и рельсы,
уводящая внутрь. Рядом контора – с аппаратной,
раздевалками, душевыми, сложной картой подземных нор.
    Взрывами прокладываются новые ходы, старые осыпаются. Уже
не раз компании приезжих кладоискателей терялись, не выходя
обратно. Работает второй рудник – за городом, два –
брошены. Камушки - побочная продукция, в процессе добычи
свинцовой и цинковой руды находят трубки, обросшие изнутри
красивыми кристаллами. Галенит и сфалерит, из черных
пластин с блеском металла, пирит и пирротин, походий на
золотые слитки, ильваит – похожий на иней цвета черного
серебра на кварца, горная кожа – зеленоватая «кожа», между
волокнами спрятаны кристаллы молочного цвета, с природной
огранкой, как у драгоценных камней, розовые, золотистые и
белые пирамидки, перекладинки, «розочки» кальцита, и слава
Дальнегорска – флюорит, кристаллы правильной формы, до
безупречного куба, «парящего» на одной грани над породой,
яблочно-зеленые, прозрачные, с изумрудным или голубым
оттенком – говорят, из бесцветных делали бижутерию под
брилианты. Грани – зеркальной гладкости или матовые, в
нежном инее мелких кристалликов. В музее интересных
образцов мало, я жадно разглядываю частные коллекции. На
продажу – камни убогие, и дерут втридорога. В двух домах, у
рабочих и геологов получили просто так неправильной формы,
здоровенный флюорит – кусок зеленого льда,он же камень
студентов и соль адской плавиковой кислоты, три темных
граната, какой-то кристалл солей бора- желтоватую
пирамидку, наконец, я увлекла даму-инженера на руднике
стихами Лориэль, и она вывела на крупного продавца камней
господина Минина. У него удалось купить по разумной цене
крупные флюорит цвета зеленого яблока, галенит и пирротин,
и много всего «по мелочи». На океанский пляж в устье Рудный
(поселок Рудная пристань, ходит автобус от городка) не
успели. Рядом с Рудной пристанью, в деревне Клоково, во
второй половине августа идет бард-фестиваль. Побережье,
говорят, очень красивое. . Утром на выезде с Дальнегорска
«разбегаемся»- М. научился ходить по трассе сам и без
истерик. Вечером подъезжаем к Владивостоку на разных
машинах. Нагруженная камнями, как ослик, сажусь в душный
вагон. «дикие степи Забайкалья» проплывают мимо, с
бурятскими дацанами, путь в которые мне подробно описывал
иркутский инструктор. Поезд идет через Ярославль, но я
заворачиваю в Москву на денек – проститься с друзьями из
Владивостока, назавтра мы одновременно покидаем Ярославский
вокзал – на Восток и на Север.
   Эрис. 1999 г.
E-mail:meda@severodvinsk.ru
    Пишите письма.

    Полезные сведения:
    Владивосток, диспетческая «Трансфес»,
Т.51-21-32; 49-70-55; диспетчерская порта Владивосток 49-51-43
    Судно «Ретвизан» на Рейнике, Рикорда – владелец
Костин Генрих; т.22-73-14
    Выход на ролевые клубы: «Мэллон» (старейший)-
Лориэль E-mail: Lory_vl@mail.ru   Эсмеральда (Анна Фролова) т. 22-75-76 E-mail: afrolova@aport.ru
    Другие клубы:
Ланс (Денис) т.41-62-24
Дара (Катя) т.22-32-91
Окунев Евгений т.51-42-84 (клуб Ривендел)
Евгений т.21-20-78 (клуб Нуменор)
Санта (Ольга) т.42-52-19
Дэл Владивостокский т.27-17-22
    О фестивалях:
Шамора первые выходные сентября – бард,
рок; г. Арсентьев май
последние числа – бард; Находка август – рок, Хабаровск
март – рок.
Петропавловск-Камчатский, диспетчерская порта т.13-46-
15; 13-42-44
Клуб ролевиков:Дэл (Андрей Лянзберг)ул. Пограничная 21- 106,
Храм мудрости Перуна Омск 640038 Омск ул. Воронкова
д.29а Хиневич Александр, автобус 15,47 остановка Холодильник, т.24-90-
37(?) http://www.chat.ru/~d_astra E-mail: d_astra@chat.ru
   Мыс Котельников – дежурный Саша Гулакин, смену спросить
в ЗАО Коммунальщик в Нижнеангарске т.(5-92)БТС
   Село Байкальское Петр Стрекаловский ул. Советская д.43
Попадание на Котельников – катер из Северобайкальска,
лодкой от Стрекаловского.
   Школа выживания, в Иркутске, ссылаться на Ирокеза, офис
– Алексей Бурунов или инструктора по туризму р.т. 27-59-61, инструктор
Неудачин Роман д.т. 34-67-02, федерация детских турорганизаций Полекутина
Елена т.34-50-37, о вписках в Иркутске – Снежка – т.28-97-89
Новая Чара (купить чароит)- ул. Центральная д.8а; т.85-
94 код 3952 Ганичев Михаил; месторождение – п. Торго (граница р. Соха и
Иркутской обл.)
   Дальнегорск: купить местные минералы – Меньшиков Виталий
Иванович, офис, вечер т.2-37-63; р.т.9-07-23; Тимченко Татьяна ул.
Молодежная 3-2 или спросить на руднике в центре города, от Юли из
Северодвинска.

Вы читаете этот текст на сайте Академии Вольных Путешествий.
   Вернуться в раздел "Творчество разных авторов" на сайте АВП.