Автостопом до «Трех вершин». Эрис (Северодвинск, 29-RUS) на сайте АВП

Автостопом до «Трех вершин».
Эрис (Северодвинск Архангельской обл.)

Человек, чтобы видеть звезды, едет в разные города.
Лучше рано, чем слишком поздно. Лучше поздно, чем
никогда...
Филин Иркутский

    Мой горный Алтай в 99 родился из мечты о Памире. Выбрав дома «белого и пушистого»
спутника,- при взгляде на его нежное лицо проходил бы голод и заживали стертые ноги,
я вышла в конце июня.
    Увы, под мелким шенкурским дождичком и в раскаленном «Камазе» его решимость
растаяла и бабочка моей влюбленности, разбившись, упала на обочину. Мое желание увидеть
горы и его желание пококетничать славой «первого парня на деревне» требовали разных жертв.
Южных границ Новгородской области и берегов реки Суры я достигла одна.
Над рекой, по слухам, сияла «Радуга» 99 года. В четвертом часу утра я, наконец, наткнулась
на спящих в траве, разметавших по пледам спутанные волосы «своих», на молчаливые «типи»
и палатки рядом. Спешу пояснить – «типи»- это летний вариант вигвама, в России шьется из брезента,
а «Радуга», или «Рейбоу»- частная инициатива многих людей, существует с 70х годов в каждой стране мира.
Семья, живущая летом на природе, в духе хиппи, и в форме индейского становища, радушно
принимает любого гостя. По традиции, одна из стран каждый год встречает друзей со всего мира.
Мировое «Рейнбоу» 98 г. Под Петербургом, собравшее созвездие талантов в духе Вудстока и три
сотни иностранцев, мне посчастливилось видеть.
    О позорном и зверском разгроме, устроенном тогда десантом ОМОНА говорить не буду –
и без того много болтали, и все сошло с рук.
    ... У потухшего общинного костра на полянке «пау-вау» собрались самые стойкие в
борьбе с холодом и сном; переминаясь с ноги не ногу, травили анекдоты; часть народа спала здесь
же, вповалку, белый пепел падал на лица, как снег. Но вот стойкие, оказавшись и голодными, заморочились
готовить еду на всех. Припекло солнце, из палатки вышла девочка в одном бисерном поясе
(нудизм в обиходе «семьи» никого на смущает), чтоб окунуться в реку; народ повалил из
палаток купаться и греться; расцвел день... Два раза на дню собирался круг для трапезы и бесед –
музыканты за обедом обносили круг шапкой, и туда, «от каждого по способностям», собирались
деньги на провиант. Еду готовили вегеторианскую (типа каши с ягодами)- «скоромное» желающие варили
на своих кострах. Ораторы круга по очереди брали в руки индейский «говорящий жезл»- волшебную
палочку общего молчания и внимания, украшенную перьями и бисером – и я тоже, но мои призывы
«рвануть на восток» повисали в теплом воздухе. Отправляться же в одиночку туда, где придется
сходить с «большака» и углубляться в дикие горы, казалось не очень разумным. Перед ужином
каждый вечер круг медитировал – держась за руки, все долго пели слог «Ом», (один мой приятель сказал
-«как на коровнике, пока не промычишся, есть не дадут»)- но боги не давали ответа, кто пойдет за мной.
    Стояло благостное, тихое лето – знакомые лица со всей страны, лица вдохновляющие,
в том числе первые ласточки из Владивостока. Была защита от дураков, «чувство»
безопасности, разрешение от властей и от лесничества «на лагерь», но не было безумия 98-го
года – радостных толп, акробатов, жонглирующих факелами, ночных плясок под барабаны,
флейты и трубы всего мира. Так, трое иностранцев, пара – тройка хороших бардов.
Но, однажды вечером в палатке у мурманчан сверкнули золотые волосы того, кого потом
все лето будут будут называть то моим братом, то мужем. Дельтапланерист
(что способствует отрастанию крыльев). Сергей Легкий, приехав с киевлянами три дня назад,
уже тяготился дремотной атмосферой и мечтал продлить свою первую в жизни большую трассу
от Киева – на Восток так на Восток! Утром, посчитав наличные – нахлебные (получилось около
400 рублей) и вытряхнув из друзей запас провианта, мы вышли.
    Чувашские горки и Уральский хребет проскочили незаметно. Сибирь я видела впервые.
Трасса, как игла, прошивала равнину с чахлыми березами, давило солнце, расплющивая между
небом и дорогой, следом гнался циклон, то окатывая дождем, то отставая. Тюмень заполнилась
тучным комарьем и вывалившимся на голову стеклом от Камаза – отделались
ушибами, Омск – купеческими особнячками, золотыми представителями местных ролевиков
с деревянной улицы в железобетонном сердце города и колоритным представителем питерской
лиги автостопа – доном Ржевским. И вот мы бредем по жаркому сосновому бору, кварталы
Новосибирского Академгородка городка растворены в его субстанции, в солнце и запахе смолы.
Но – нищета науки коснулась и этого светлого места, люди поуезжали, из 10 вписок работает
только одна. Хозяина дома нет, но его мама приглашает нас на улицу Валентины Терешковой.
Ванна и плита – впервые за много дней после костров и ручьев. Хозяйка с проседью в волосах,
но в коротком сарафане на точеной фигурке, держится с большим достоинством, автостоп
одобряет – когда-то он помог ее сыну одолеть застенчивость, найти друзей по душе.
    Я тоже благодарна трассе не только за неожиданные встречи и точки зрения, за красоту и
энергетику новых мест и новых лиц.
    Любая среда, в которой долго живешь, «тусовка», прилипает к человеческой коже, как
крошки, чем «самостийней» человек, теле скорее крошки превращаются в пиявок.
Содрать с себя эту шкуру раньше, чем они всё выпьют и расползутся
от пустого мешка, необходимо, трасса этому помогает. Так возвращаешься новой
личностью, правда, обваливаешься в «тусовке» снова, как котлета в сухарях, но
успеваешь свободно дышать.
Наконец, возвращается сын дамы, с ним четверо друзей в униформе ПЛАС
(Петербургской лиги автостопа). Завтра они идут на речку Айю по основной трассе,
ведущей к границам Монголии через Алтай. При виде их пижонских комбинезонов
и рюкзачков цвета «вырви глаз», сверкающих катафотными лентами в темноте, чувствую
зависть, - снаряжение, которым мы обросли естественно, как лохматыми прическами и
слоем загара, выглядит рядом так убого…
    На деле же оказалось, что быть модным и богатым на российских дорогах не лучше,
чем бедным и простым. Святой Франциск, первый в мире хиппи и автостопщик (правда,
за не имением автомобилей в 12 веке он ездил на телегах), недаром говорил своей братии
– если нужны тряпки и деньги в дороге, значит, не прибываете в истине и мало
божественной Радости несете людям. Да, никто из нынешних системных гуру не
додумается проповедовать цветам. Но мы в простоте сумели осилить 800 километров
за 4 дня, из них 300 по разным «проселкам» и горным серпантинам. А
шикарные ПЛАСовцы застряли на главной дороге под Бийском, а предгорьях,
помаялись и вернулись. А может быть, помешала им кучность и мужской состав. По
моему опыту, быстрее парочки, похожей на влюбленных и светящейся обаянием, движется
по трассе только одиночка. Купив простенькую карту, обсуждаем маршрут. Турбаза на Айе –
банальна. Легендарной красотой и славой «незакрытых пупов Земли» известны гора
Белуха и Телецкое озеро. Наиболее дикое и странное место паломничества «энергуев»,
«контантеров», духовидцев, рериховцев, главная святыня алтайцев в
древности и высочайшая точка Алтайских гор (4499 м) все-таки Белуха, туда и пойдем.
    По Алтайскому краю едем большаком, вокруг вполне русская степь, родные названия
деревень, спокойные серые реки, горные цепи деликатно синеют вдали, как декорации.
    За Бийском предстоит углубиться по грунтовкам в сердце Горного Алтая, автономной
республики. Грязные московские сплетни типа: «за Онгудаем кончается советская власть,
головы русских консервируют в кедровом масле националисты» некстати вспоминаются,
я посылаю их к черту, и первый же «КАМАЗ» забрасывает нас в Белокуриху,
горную котловину, знаменитую радоновой грязью.
    Увы, все лечебные бассейны под крышей, а для «диких» туристов шумная речка
«курице по колено». Иномарки обдают пылью, на «празднике жизни» курортного
поселка мы себя чувствуем чужими…
    Ночной путь лежит к селу Солонешному, в воздухе действительно растворен запах
соли и нежный звон колокольчиков.
Жигули подбрасывают нас на Алтайскую пасеку. Мы болтали с хозяевами под
огромной елью, рядом с медогонкой и молчащими ульями.
Ночью в сторожке просыпаемся от грома и потоков воды и пытаемся найти
сухое место, вместе с рюкзаками, подаренными сотами и двумя кошками. Жарким
утром уходим сушиться на берег реки Песчаной – кошки провожают.
Вскоре разрешается загадка ночных колокольчиков – коровье стадо неспешно
переходит на наш берег. Налетает дождь. Мы спасаемся в автобусе с местными
туристами.
Проезжаем заброшенные фермы, заросли конопли, листья из пяти пальчиков
изящны, как божественная длань. Впрочем, поздороваться с богом трудно – «траве»
здесь слишком холодно, «силу» она накапливает в местах рядом с Монгольской границей.
Туристов здесь любят – они выгодны, можно продать молоко и мясо, травы и мед,
шкуры, панты, сдать домик, сводить на охоту. На пышных лугах процветает животноводство,
нет ни одного завода - переработчика. Мясо оптом стоит 15 р./кг, молоко 2 р./л.
Люди живут натуральным хозяйством, на улице поселка чаще встретишь лошадь,
чем человека. Свиньи роются у заборов, разрисованные грязью напополам, хозяйки
созывают вечером со склонов вниз рыже-белых буренок. Попалось однажды на глаза
маралье стадо в загоне над дорогой, очень похожее на коровье, безрогое.
Панты каждый год им срезают «по-живому» - полудикое животное загоняют в
деревянный станок и раскрывают пол под ногами, режут пока оно висит на боках
под собственной тяжестью. Население состоит на треть из русских, на треть из
алтайцев, на треть из казахов. Пьяные драки случаются, до национализма и войны не дошло.
Круг отдыхающих – Москва, Питер, Новосибирск, и другие сибирские города.
Однажды мы ночевали в казахской семье. Ужин накрыли в летней кухне, деревянной,
но похожей на юрту, мы помогали младшему сыну жарить карасей из его улова – рыбалкой
казахи почти не занимаются. В семье было восемь детей. Пили очень сытный чай, с деревенскими
сливками и «толканом» - обжаренным ячменем грубого помола, впервые
попробовали живой пример абстрактного понятия о «градусах» в кефире – водку,
отогнанную из коровьего кислого молока – крепкая, пахнет сывороткой.
Поселок Черный Ануй (поселки обычно называют в честь ближайших речек) был
знаменит пещерой святого Дионисия и лагерем археологов при ней, в четырех километрах
от села. Отец - отшельник занимал нору в 19 веке, в правой нише от входа, где он молился,
говорят, можно видеть вещие сны, а то и наяву получить пророчество. Унылый дом – грязные
известковые своды, промозглая сырость – похожий изнутри на перчатку, был населен
издавна – квартировали там неандертальцы, и чабаны нашего века со стадами укрывались
от дождя. Первыми жильцами занимается Новосибирская Академия с 80-х годов, раскапывая
восьмиметровую мусорную кучу на полу. В центре «перчатки» - шахта до материнской
породы, сейчас срезают слой чернозема в одном из «пальцев», собирают в ведра, по канатной
дороге спускают вниз, на речку, где вода уносит из корзин все лишнее, а твердые остатки
загорелые студентки сортируют на столе, отделяя кости и рубила, зубы грызунов от простых
камней. Снова дождь, мы прячемся в лагере у механика, слушаем его рассказы о
мамонтовых кладбищах и священном мертвом озере Мак – Мак на реке Чехе, притоке Олы в
окрестностях Магадана. (Над озером ночами появляется корона из восьми зеленых лучей).
    На перевале Громотуха видим изумрудную Катунь.
Усть – Кокса. Ночуем на берегу с камазистом, которого, как в песне, не дождалась
возлюбленная из поселка. Утром кузнечики взлетают с горячего асфальта, из под ног,
как прыгающие мины. Впереди тупик, 60 км до последней деревни, дальше конные
тропы – одна, вдоль Катуни, на главную дорогу к Монголии, другая – к Белухе и границе
с Казахстаном. Белый грузовик подхватывает нас, мы проскакиваем последний оплот
цивилизации – Тюнгур, красивый подвесной мост через Катунь, оказываемся на турбазе
«Кучерла», среди новых деревянных коттеджей, сияющих, как яичный желток, и
дорожек из голубых камней, отлавливаем хозяина и знатоков местности с подробной
картой, и уходим – по лугам и земляничным полянам, по мосту через «кипящую»
воду Кучерлы к правому берегу реки Аккем. Начинается подъем по
руслу – как американские горки, вверх, вниз, все-таки больше вверх. Ночью под
первым перевалом слышим голоса. Поднимаемся, сдувая с лиц огромных серых
бабочек – они облепили нас, привлеченные теплом, - и приходится прыгать в
чужую палатку от ливня, к группе новосибирцев, собравшейся обойти Белуху
вокруг, до истоков Катуни. (Со стороны Алтая Белуха обрывается отвесно, со
стороны Казахстана – круглый пологий склон.) Группа нагружена, как муравьи,
продуктами. Утром просыпаемся рано – облако стоит на перевале, священные
кедры и лиственницы отмечены каплями воды и полосами белого ситца, дарами
духа воздуха (тут же туристы, приобщаясь к алтайской культуре, конечно,
привязали всякую пеструю чепуху). Силам земли и воды у источников
оставляют желтый и синий ситец. В священных местах – на вершинах,
у воды – полагается алтайцу сойти с коня (выйти из машины), повязать
полосу ткани и причаститься шариком кислого подкопченного сыра – «крута»
- в память о прежней кочевой жизни, когда НЗ состоял из запаса такого
сыра на два года. Днем встречаем «водителя» конной экскурсии – алтайца
– с туристами – подопечными, в кожаных переметных сумах лежат современные
рюкзаки и палатки, день конной экскурсии обходится в 150 р. «с носа» (на 99 год,
однако!) У хозяина обычно семь – десять лошадей, обученных лазать по горам,
как козы – иногда под страшными обрывами, на редких валунах в «кипящей»
белой воде мы замечали лошадиный навоз – они прошли!
    Поднимаемся. Пышные туманы и луга с лиственницами в «три обхвата»,
с тмином и жимолостью сменяются ельниками, березняками, редколесьем, криволесьем,
вместо красного компота из жимолости варим грибовницу с моховиками, валуны гремят на
дне реки, на берегу – алеют кровавыми пятнами лишайников – горы отдали им железо.
Впереди светится ледяная стена, вместо влажных, теплых запахов жизни тянет вечным холодом.
А вот и тонкий ручеек человеческой вони сочится от первого альплагеря, статуя
Перуна над ним украшают метровые козлиные рога. Еще выше – Белуха и ее зеркало.
Корона Алтая, белая стена с тремя зубцами между двух черных скал,
Белая Яма или Три Вершины по – алтайски, и Аккемское озеро – с молочно-изумрудной
водой и бешеным течением, мелкое, как лужа (возле метеостанции есть яма по шею для купания).
   Зеркального озера и чистого неба фотографы здесь иногда ждут месяцами. Черные скалы
прозвали Борисом и Брониславом, у ног Бронислава палаточные лагеря. Над жесткой
травой, мхами, осоками парят синие альпийские аквилегии и золотые горные маки,
выше на скалах - черный кедровник, дров мало, много людей, любезных и разговорчивых.
Отдыхать легко, не сибирских клещей и комаров, правда, погоду
    Белуха заказывает по-своему, утренний пляжный сезон к вечеру может смениться снегом.
Группы альпинистов готовятся к восхождению на левый «зубец короны», группы
контактеров собираются на Ярлу – приток Аккема, видимый снизу как
тонкая серебристая жилка, где красные скалы, насыщенные железом, производят
магнитные бури не только в приборах, но и в головах, а на залежах соли пасутся
несметные стада горных коз.
    Семья хозяина Аккемской метеостанции – монопольные владельцы единственной
пекарни, лодки, склада продуктов, дома и электродвижка на ближайшие 70 км, раз в месяц
у них бывает вертолет. Рядом, в цистернах – домиках, подобно Диогену, разместились
спасатели. На отвесной стене ледника люди гибли, и не раз, от капризов погоды.
    Река, разлившаяся во впадине озером, выше него опять собирается в поток, в этом месте
– нарядный городок из голубых камней, пирамиды, замки, дороги, ворота; над потоком
натянут трос для переправы, можно пройти в ледяной воде по бедра, по острым
камням, на левый берег, к свалке изношенной альпинистской обуви и началу тропы
для восхождения.
    Мы идем к истоку Аккема, поток разливается в маленьких долинах на озерца и протоки,
между ними на голубой глине цветет чабрец. Цветет бадан на каменных глыбах.
Исток – река вырывается из под темного тела ледника, сверху капает
вода и катятся камни, но можно пройти по льду под самую белую стену.
    Ночуем у истока, под гром реки. На ловушке для осадков я оставляю подарок горе,
цветную косынку – через год она окажется во Владивостоке, на груди человека, с
которым мечтала познакомиться.
    От метеостанции на озере мы уходим вверх на перевал Кара – Тюрек, 3500м, быстро
набираем высоту, цветы и птицы остаются внизу, вокруг сады камней, странный восторг
охватывает в великой тишине и пустоте. Перевал увенчан флажками и шапкой снега,
рядом стоит палатка – двое музыкантов из Москвы проникаются горным настроением.
По руслу Кучерлы, спустившись по осыпям, возвращаемся в Тюнгур, не успев доесть
буханку местной выпечки, попуткой попадаем в Горноалтайск, смирившися с мыслью,
что не успеем увидеть староверские деревни, даже ближайшую к Тюнгуру, в
Замульте, не увидим буддийский центр на реке Аскате и питерского Джо, пытавшегося
создать «радужную» коммуну в алтайском селе. Впереди Байкальский музыкальный
фестиваль, собирающий в начале августа таланты от бардов до тяжелого рока и попсы,
от Сибири до Приморья, неделя под дождем у палаток и счастливая толпа на стадионе в
последний день – под звездами фейерверка, песни «Перекрестков», запавшие в душу
навсегда, синие горы, белый туман, холодная вода с оттенком загорелого тела, нежный
омуль с пивом – но это уже другая история.

    Эрис,1999г
E-mail: meda@severodvinsk.ru.