НАПЕРЕГОНКИ С ЗИМОЙ

    Конец января в Москве выдался неожиданно теплым. Казалось, зима отступила,
чтобы дать нам возможность заранее акклиматизироваться к далеким странам
Юга. Но в ночь перед стартом неожиданно поднялся ветер, заметелило,
похолодало; наутро градусник показывал минус пятнадцать.

    Первый участок пути, от Москвы до Батуми, я традиционно ехал один.
"Одному быстрее и проще, поеду в ночь, убегу от зимы", -
думал я.

    Тридцать первого января, в 12.30, я пересек границу Москвы и занялся
автостопом на Ростовской трассе. Водитель неновых "Жигулей"
провез меня первые три километра - до поворота на Видное. Он так
и не успел узнать подробности 20.000- километрового путешествия, начавшегося
в его машине.

    Мне, настроившемуся на южные страны, было зябко на зимней дороге.
Поэтому вскоре я с удовольствием уселся в "Камаз" до Воронежа.
К ночи буду в Воронеже, завтра к полудню - в Ростове, а там уже
нет снега, весна!

    Но оптимизм мой оказался преждевременным. Вечером, как только стемнело,
мы попали в огромнейшую пробку где- то перед Ельцом. На трассе случился
гололед, да такой, что встала вся трасса на двадцать километров вперед.
Груженые "Камазы" застревали на подъемах, а с ними застряла
и вся трасса, вперед и назад, насколько хватало взгляда.

    Водитель, Рафаил, жил в Ставрополье, там, где сходятся границы Ставропольского
края, Дагестана и Чечни. Удивил меня оптимизмом и дружеским отношением
ко всяким, как принято считать, вредным народам и явлениям. Чеченцы?
неопасные люди. Если бы БТРы не патрулировали, никто и не узнал бы,
что рядом граница. Возят в Чечню всякий товар, муку возят, нет проблем.
Дагестанцы? В нефтепроводы врезаются и солярку продают ворованную.
По сорок копеек всего. Гаишники? да все камазисты живут в симбиозе
с ними. Ты с ними делишься, а они разрешают тебе ночевать около своих
постов.

    Пробка казалась безнадежной. За окном стоял смог из выхлопных газов
сотен грузовиков. Настала ночь.Рафаил задремал, а я оставался бдеть,
когда освободится дорога. Когда в толпе машин начиналось движение,
я будил водителя и мы проезжали метров сто или двести. Гололед был
величайший. По сторонам дороги я насчитал больше десятка перевернутых
машин. Уцелевшие водители бродили среди сугробов, жгли вонючую резину,
грелись, кутались, зябли на зимнем ветру.

    Несколько километров мы ехали... тринадцать часов. Надежды на скорое
достижение Воронежа не оправдались. Только в полдень первого февраля
мы, наконец, миновали пробочный участок и достигли Ельца, и только
потом - Воронежа. Здесь оптимистичный камазист Рафаил сворачивал
на Валуйки, а я поехал дальше, ожидая быстро миновать за ночь внезапно
похолодавший участок России и встретить рассвет уже за Ростовом.

    Поздно вечером мне повезло еще на один неторопливый "Камаз".
Я стоял на Лозовском повороте (это в 300 км южнее Воронежа) и пугал
катафотами ночной транспорт. Рядом стоял грустный ночующий грузовик
и не подавал признаков жизни. Но вдруг он проснулся, и некий нахохлившийся
человек вышел оттуда и обратился ко мне примерно с таким вопросом:

    - Слушай, браток, ты на Ростов едешь? а у тебя деньги есть? -
и видя мое молчаливое удивление, объяснил ситуацию.

    Водители, двое ростовчан, регулярно ездили в Белоруссию за весьма
прибыльным товаром - морковкой. Из- за падения курса российского
рубля морковка на этот раз оказалась для них дороже. Большую часть
денег потратили, оставив немного на солярку и ГАИ. Но гаишники брали
по- черному, и деньги кончились совсем. Ростовчане тащились уже целую
неделю, разыскивали на стоянках земляков- ростовчан, одолжились где
могли, а сейчас застряли - опять на нуле - всего в двухстах
километрах от дома. Предложение водителей было таково: я одалживаю
им деньги на дорожные расходы, а они по приезде в Ростов мне все отдают.

    Я про себя подумал, что негоже водителям ездить по трассе без денег
и высматривать на трассе автостопщиков для своего продвижения... и,
конечно же, согласился.

    Мы заправились на все имевшиеся у меня рубли и поехали, но на следующем
посту ГАИ нас оштрафовали за перевес. Денег у водителей не было; у
меня остались только доллары, но ГАИ брать в валюте не хотели, а в
ночной деревне, где нас застопили, не было обменников, да и жители
имели слабое представление о текущем курсе доллара. Пока торговались
с гаишниками и избавлялись от долларов, прошло несколько часов. В
общем, лишь утром мы поползли к Ростову.

    Ростовские степи. Рыжая прошлогодняя трава, посыпанная вчерашним снегом.
Ветер. Говорят, только вчера здесь началась зима, а недавно было до
+16 ! Опять не успел, нужно будет избавиться от водителей- морковников
и поехать быстрее на юг.

    Морковники ехали медленно, грызли морковку (она уже два дня была их
единственной пищей) и жаловались на жизнь. Когда приползли в Ростов,
водители разошлись в поисках своих знакомых - у кого бы одолжить
и отдать мне тысячу рублей. Итак, когда я стоял на развязках Ростовской
объездной, день клонился к вечеру. Я ехал до Ростова более двух суток
- настоящий рекорд медленности!

    Военный- подводник, ехавший из Севастополя в Кропоткин на новенькой
иномарке, прибавил мне оптимизма; а к двум часам ночи я добрался до
большого рынка у объездной дороги города Пятигорска на машине, груженой
шампунем. Снег сыпался обильно (опять говорили, что зима наступила
только вчера). Тут мне сильно захотелось спать - все же третья
ночь в дороге. Я прошел пятигорский рынок, набрел на развалины какого- то
колхоза и улегся спать в сарае с сеном, оставив на снегу цепочку свежих
глубоких следов.

    * * *

    Проснулся в шесть утра. Прохладные, вязкие, кисельные сумерки. Темные
силуэты за окном. Собрал спальник, рюкзак; как вдруг один из заоконных
силуэтов зашевелился.

    - Стой, стрелять буду!

    Я вздрогнул от неожиданности. Оказалось - старик с пустым ведром
в руках, колхозный сторож, безвредный, нашел меня по следам. В его
сторожке я поел кашу и направился на трассу.

    В Нальчике я должен был обменять образовавшиеся у меня в Ростове рубли
на какую- нибудь другую валюту. Обменных пунктов нигде нет, но на Центральном
рынке процветает неофициальный ручной обмен. Обменщиков человек двадцать,
все стоят рядом, и все похожи: высокие кабардинцы в меховых шапках
и длинных тулупах, с квадратными лицами, из которых доносится бормотание:
"Доллар менять, доллар... "

    Обменщики оказались честными людьми, и я продолжил свой путь.

    * * *

    Последний российский город на моем маршруте - Алагир. Здесь начинается
Военно- осетинская дорога. Город наполнен слухами, что трассы через
Кавказ закрыты из- за обильного снега. Вот те на! На южном посту ГАИ
собралась пробка. Гаишники пропускают только некоторые машины, выбирая
их по непонятному мне признаку. Сверху, с гор, периодически проскакивают
залепленные снегом южно- осетинские машины. Говорят, что трасса безрадостная,
но проехать можно.

    Вечером пошел рейсовый автобус на Бурон (это маленький поселок повыше
Алагира, в горах, но еще на российской стороне Кавказа). "Не будет
машин, переночую, а наутро пойду пешком", - появилась неразумная
мысль. К счастью, движение все- таки открыли. Двое осетин с номерами
15RUS уже в полумраке подбирают меня до Цхинвали.

    Начали неспешную кавказскую беседу. Узнали, что у меня есть фотоаппарат.
Спрашивают:

    - А сфотографироваться можно?

    - Не выйдет, темно, а вспышки нет.

    - Жаль, а то в Москве напечатал, показал бы: я, мол, с чурками
чернорожими. Да?

    - Нет, ну что вы, - не согласился я, - не буду так говорить!

    - Та, нас же там не будет!.. - отвечали осетины, не особо
уверовав в мою искренность.

    * * *

    Два товара идут на экспорт из Южной и Северной Осетии: водка и мандарины.

    Все помнят историю осетинского спирта, поток которого пытались перекрыть
два года назад. Тогда по ту сторону Кавказа, в Южной Осетии, скопилось
фантастическое количество спирта - несколько сотен грузовиков. Таможня
не пропускала их в Россию, хотя водители, по слухам, предлагали погранцам
огромные взятки. Потом все же "наука победила", и спирт куда- то
пропал. Наверное, провезли в Северную Осетию и переработали в водку.

    Вторая статья осетинского экспорта - мандарины. Они попадают в
Осетию из Аджарии. Там они идут почти за бесценок, а, перевалив Кавказ,
дорожают почти вдвое. Цена на мандарины по ту сторону Кавказа, в Алагире,
колеблется в зависимости от погоды. Пришло сообщение, что перевалы
закрыты - цена тотчас растет: все понимают, что подвоза новых
сегодня не будет. Расчистили перевалы - мандарины дешевеют обратно.

    ...На въезде в Южную Осетию с меня как россиянина должны были взять
25 рублей въездного налога. Но шел такой густой снег, что никто из
таможенников и не высунулся из будки, чтобы посмотреть на облепленную
белым снегом белую машинку с номерами 15RUS. Два северных осетина
ехали в гости к южным.

    Мы долго, осторожно спускались с перевала. По сторонам дороги стояли
занесенные снегом грузовики. Кое- где виднелись машины колесами вверх,
потерявшие равновесие при спуске. Спустя бесконечно долгое время водители
въехали в какую- то деревушку и спросили у меня:

    - А ты осетынский пырог пробовал?

    Обнаружив мое досадное упущение, водители притормозили у маленькой
столовой. В крохотном помещении была печка, топившаяся дровами. Хозяйка
непрерывно месила руками тесто, лепила пироги и ставила их в печь.
Отогрелись, отъелись - спасибо водителям! - и к полуночи прибыли
в Цхинвали.

    С трудом отделавшись от предложений переночевать, я миновал пешком
полуночный, темный, обледенелый город и добрался до уже известной
мне трассы на Гори. Асфальт был покрыт тонкой корочкой льда. Дорога
шла на подъем, и вскоре рядом со мной, идущим вверх, забуксовал новенький
микроавтобус. Подталкивая его сзади, я помог водителю одолеть крутой
подъем. Машина шла в Гори и провезла меня до автомобильной развязки
на пересечении с трассой Тбилиси- Кутаиси- Батуми.

    Над Грузией бушевала метель, какой не видели здесь уже многие годы.
Идя по правой обочине дороги, я не видел левой обочины. В притрассовой
заправочной, равно как и на посту ГАИ, на ночлег меня не вписали -
испугались, наверное. До города было далеко, и я решил дождаться какой- нибудь
машины, которая бы вывезла меня из царства метели куда- нибудь в Кутаиси,
на теплую вписку.

    Редкий сумасшедший отправится в путь на своей машине в ночь в такую
погоду, но мне повезло. Два грузина на своей новой иномарке, купленной,
по их словам, всего неделю назад, ехали "испытывать" покупку.
Машина была скороходной, и в иную погоду мы были бы в Кутаиси часа
в три ночи. Но погодные условия не способствовали нам. Вчера еще в
Грузии была почти по- летнему солнечная погода, а сейчас в свете фар
не было видно ничего, кроме бесконечно валящегося снега. Гаишники
на дорожных постах задерживали весь транспорт, но мои новые попутчики
показывали свои важные удостоверения и - где быстро, где медленно
- уговаривали пропустить их.

    Мы были единственной машиной на дороге, взрезающей снежную целину.
Встречных и обгоняющих не было вовсе. Не только я, но и сами водители
не раз удивлялись, как им удается вычислять обочины и изгибы трассы.
В один прекрасный момент, когда в очередной раз видимость упала с
двух метров до нуля, произошла авария. Я ударился головой о спинку
переднего сиденья; грузины, вероятно, тоже во что- то ударились, так
что я услышал поток русско- грузинских ругательств.

    С трудом отворив двери, мы вышли наружу. Оказалось - машина ушла
в левый кювет и сбила металлический дорожный знак - ограничитель
скорости "40 км/час". Машина лежала на брюхе, впечатавшись
в снег и слякоть. Рядом валялись пластмассовые обломки, отвалившиеся
при ударе.

    Оглядевшись, мы поняли, что нам очень даже повезло. Левый кювет,
в который мы угодили, был весьма неглубок. А вот справа от дороги,
никак не огороженная, протекала в глубоком ущелье быстрая горная река,
и свалиться туда было даже более вероятно...

    Вытащить машину втроем не удалось. Размешивая под ногами снег и слякоть,
долго выглядывали на трассе какого - нибудь другого сумасшедшего. Минут
через двадцать мы дождались своего счастья: подъехала "Волга",
полная народа, и ввосьмером нам удалось- таки выкатить нашу новенькую,
но уже потрепанную машинку.

    Итак: когда мы достигли, наконец, Кутаиси, было уже светло, и вписываться
на ночлег к водителям было как- то несвоевременно. Поэтому я продолжил
свое путешествие и на попутном автобусе выбрался, наконец, на Черноморское
побережье в городе Поти.

    Только сейчас, после четырехсуточной гонки наперегонки с погодными
условиями, я наконец попал во влажный субтропический климат. Метели
и гололеда не было и в помине - снег здесь, вероятно, вовсе не
выпадал. На очередном попутном автобусе я прибыл в Батуми, тем самым
завершив первый этап большого путешествия.

    * * *

    На территории всего бывшего Союза был только один- единственный город
с реально субтропическим влажным климатом - это Батуми, столица
Аджарской автономии в составе Грузии. Здесь никогда не залеживается
снег; и сейчас, когда всего в нескольких часах езды отсюда бушевали
метели, здесь, среди пальм и мандариновых садов, температура не опускалась
ниже плюс десяти.

    Мандариновые сады, покрывающие все побережье и склоны окрестных гор,
ныне являются почти единственным товаром, которого в городе хоть завались.
Здесь хотя и не было гражданской войны, как в Абхазии или Южной Осетии,
но бедность и запустение тоже проникли сюда. Несколько лет назад подача
электричества зимой снижалась до нескольких часов в день; сейчас положение
улучшилось, но свет все равно отключают ежедневно. Хлеб, овощи и крупы
стоят столько же, сколько в России, если не дороже. Раньше, в советские
годы, толпы курортников посещали город; сейчас их стало значительно
меньше, и город обеднел.

    Я отправился на поиски места, где должен был встретиться с остальными
автостопщиками послезавтра. Мы назначили встречу на железнодорожном
вокзале, но вот незадача: вокзал в центре города представлял собой
развалины, а единственный поезд Тбилиси- Батуми завершал свой путь
в семи километрах от центра города, на станции Махинджаури.

    Станция Махинджаури представляла собой обычную платформу. Здания вокзала
не было. Расспросив народ, я убедился, что это и есть искомое место,
куда прибывают единственный поезд и электричка. Следов других автостопщиков
ни на старом вокзале, ни здесь не было, и я решил заранее озаботиться
ночлегом.

    Крутой горный склон, поднимающийся над набережной, был засажен мандариновыми
садами. Я сидел на этом склоне и смотрел на заходящее солнце, спускающееся
в Черное море. Море блестело и совсем не казалось черным. Было бы
неплохо поставить палатку где- нибудь среди этих дерев, но, к сожалению,
здесь бродили разные личности, в том числе охраняющие сады. Пришлось
спуститься и вернуться в сумеречный город, где вскоре меня приютили
на ночлег сторожа, охранявшие большое, помпезное здание - судя
по архитектуре, какой- нибудь университет или дворец культуры.

    Следующий день был посвящен плотским удовольствиям: покупал и разъедал
хлеб с мандаринами, а также спал на берегу моря, греясь под лучами
февральского солнца. Когда же настал вечер, я направился опять на
место нашей встречи, станцию Махинджаури, и поставил палатку на крыше
какого- то пустого курортного кафе.

    * 6 февраля, суббота.

    Место, где мы должны были встречаться, находилось в двадцати метрах
подо мной. Как только рассвело, я собрал отсыревшую палатку и спустился
вниз, на станцию, где уже стоял пришедший из Тбилиси утренний поезд.

    В назначенный срок, в девять утра, на станции Махинджаури собралось
семь человек. Как оказалось, первым в Батуми приехал Миша Кошелев.
Он уже несколько дней бродил по городу и скучал. Вторым приехал я,
а затем - Саша Казанцев, Андрей Петров, Миша Венедиктов и Паша
Марутенков. Чудеса скороходности проявил Костя Шулов: он выехал из
Москвы в ночь на 4 февраля, всего двое суток добирался от Москвы до
Батуми и прибыл сюда прямо к сегодняшнему утру.

    Не было видно Гриши Кубатьяна и Олега Моренкова. Что касается последнего,
мы решили, что он, по своему обыкновению, передумал ехать. Эта гипотеза
имела свое основание, ибо двое суток назад, когда Шулов второпях покидал
Москву, Моренков еще и не сподвигнулся выехать. Но отсутствие Гриши
было подозрительным, и мы решили еще немного подождать - к тому
же другие участники поездки видели его на трассе под Воронежем. Десятый
участник экспедиции Вовка Шарлаев и не ожидался нами, ибо собирался
поехать в Турцию через Румынию.

    Итак, мы рассказывали друг другу случаи и приключения, произошедшие
с нами на участке Москва- Батуми, и ждали странно пропавшего Гришу
Кубатьяна. Может быть, он передумал ехать? А если просто задержался?
Тогда мы должны встретиться в Алеппо.

    Пока мы раздумывали, покинуть ли нам сие место или подождать еще,
к нам подошли какие- то правоохранительные сотрудники, желая проверить
наши документы. Во многих городах бывшего Советского Союза есть обычай
выявлять приезжих на вокзалах и проверять у них документы, так что
поначалу нас это не удивило.

    - Все на месте? вас семь? а восьмой есть? - спросил один из
проверяльщиков. Наверное, кого- то из нас они уже видели. Впрочем,
вопрос о восьмом больше никто не поднимал.

    Один из сотрудников, оказавшийся начальником уголовного розыска города
Батуми, собрал наши паспорта и предложил нам проехать в город для
"проверки личности". Как бы специально для нас, около вокзала
стоял пустой микроавтобус с водителем. "Это был бы неплохой вариант,
- подумал я, - все вместе доедем до города, потом позвоним
домой, сообщим, что все в порядке, затаримся мандаринами и поедем
на границу.".

    Нас подвели к микроавтобусу, а человек с нашими паспортами сел в легковушку,
припаркованную рядом. Это было подозрительно (вдруг он хотел украсть
наши паспорта?), и я напросился в машину рядом с ним. Остальные погрузились
в микроавтобус, и мы поехали по красивой дороге вдоль моря и мандариновых
садов, навстречу такому приключению, какого и не могли ожидать.

    * * *

    Четырехэтажное здание Уголовного розыска стоит практически в центре
города Батуми. Многочисленные его помещения наполняют разные сотрудники
южного вида. Непонятно, чем они занимались до нашего приезда (ведь
по словам одного из них, в Аджарии - ноль преступности), но с
появлением автостопщиков у каждого из них появилась работа. Нас развели
по разным комнатам, расспросили о том, о сем и заставили писать "объяснительные
записки" - как, когда, почему и зачем мы приехали в Батуми,
чем мы занимаемся, какой у нас род занятий и семейное положение, -
под диктовку сотрудников УгРо, на корявом русском языке.

    "Семейное обстоятельство мое таковое, что..."

    У одного из нас оказалась при себе "Вольная энциклопедия".
Как нарочно, первой статьей Энциклопедии оказалась Абхазия, и книга
пошла по рукам, вызывая различные споры и нарекания.

    АБХАЗИЯ: небольшая страна на берегу Черного моря>, - читали
они.

Специфика: 1992- 93 гг воевала с Грузией, с которой граничит с
юга.> - Правильно. - <В результате стала фактически суверенным
государством...> - Пачему суверенным? Гасударством?

    Сотрудники УгРо стали носить Энциклопедию из кабинета в кабинет (где
нам продолжали еще додиктовывать наши идиотские объяснительные записки)
и зачитывать первые строчки оной. Как правило, на первых строчках
все угорали, начинали смеяться или спорить, и только начальник УгРо
сумел изучить книгу более внимательно.

    - Кротов, это ты Кротов? А почему Аджария не написана?

    - Потому что мы здесь еще не были, вот и не описали, - объяснил
я. - Теперь вернемся из путешествия и напишем про Аджарию. В следующем
издании.

    Заинтересованный начальник УгРо вскоре выдал мне четыре лари (два
доллара) с тем, чтобы когда выйдет новое издание Энциклопедии, я прислал
ему по адресу УгРо: г.Батуми, ул.Тельмана, 48, Тенгизу Концелидзе.
Я записал адрес и пообещал выслать книгу.

    Вскоре все объяснительные были дописаны, и мы и наши рюкзаки и паспорта
собрались в одной комнате. Это был кабинет того самого начальника
УгРо Концелидзе, с большим тяжелым столом, длиной в полкабинета, с
тяжелыми стульями вокруг него и вдоль стен, с сейфом и городским телефоном.
Двум из нас разрешили выйти в город - закупить мандаринов, которые
оказались здесь необычно дешевы. Пятнадцать килограммов этих фруктов
обошлись нам в два лари - это 1$.

    Дружелюбные сотудники УгРо обещали вскоре отправить нас всех на микроавтобусе
прямо до турецкой границы. Это был неплохой вариант. Мы ждали, но
автобус все откладывался. Наши попытки уйти самостоятельно приглушались
мягко, но настойчиво.

    Где- то в обеденное время в кабинет, где находились мы и несколько
сотрудников УгРо, вошли два строгих человека в пиджаках, и резко потребовали
у нас документы.

    Мы лениво (опять!) достали свои загранпаспорта. Один из нас достал,
вместо заграничного паспорта, внутренний.

    - А где второй? Все давайте вторые! Четырнадцать паспортов должно
быть!

    Вместо четырнадцати паспортов их оказалось девять. Костя Шулов не
стал признаваться в наличии внутреннего паспорта, а у большинства
из нас внутренних паспортов и не было при себе. Люди в пиджаках собрали
паспорта в стопку, взяли пачку "объяснительных" и направились
к выходу. Я последовал за ними на лестницу.

    - Куда пошел?

    - Туда, куда вы понесли наши паспорта, - ответил я.

    - Вам туда нельзя! - ответил один из "пиджаков", а
выскочивший вслед за мной из кабинета сотрудник УгРо затолкал меня
обратно в кабинет.

    * * *

    Сотрудники УгРо угостили нас байками о том, что наши паспорта сейчас
проверят и вернут, что сегодня вечером нас отвезут на турецкую границу
и т.д.. Мы уже не особо верили этим байкам и ворчали; Костя Шулов,
не спавший двое суток, разлегся спать на мягких стульях кабинета.

    Вечером, вспомнив, что автостопщиков байками не кормят, Концелидзе
вывел нас на прогулку по сумеречному Батуми - до близлежащего
кафе. На наши вопросы - где же паспорта, автобус и вообще? -
Тенгиз отвечал уклончиво: что- де там послали запрос, а так как сегодня
не успели ответить на него, завтра, мол, ответ придет, и вас отпустят.
В качестве моральной компенсации мы получили перекус в кафе за счет
начальника и вписку в его кабинете. Он же пытался угостить нас водкой,
но так как мы дружно отказались, угостился ею сам.

    Поужинав, мы вернулись в кабинет начальника УгРо, в котором нам предстояло
провести ночь. Перед сном выпивший начальник предложил нам сыграть
в шахматы, обещая выигравшему паспорт, свободу и 50$. Миша Венедиктов
вызвался играть и выиграл 2:1, но проигравший слово свое не сдержал,
отмазываясь тем, что ни нашими паспортами, ни деньгами он ныне не
обладает. Опасаясь проиграть еще чего- нибудь, Концелидзе пошел домой,
а мы остались ночевать в его кабинете.

    * 7 февраля, воскресенье.

    Настало утро. Мы проснулись и взялись за мандарины, засоряя кабинет
начальника шкурками от оных. В десять часов утра начался рабочий день,
и уголовные сотрудники, заглядывая в кабинет своего начальника, только
дивились и тут же закрывали дверь, чтобы никто другой не увидел царящего
в кабинете беспорядка. Натюрморт был замечательный: спальники, коврики,
автостопщики, примус и корки от десяти килограммов мандаринов, тяжелые
стулья, перестроенные в кровати. Начальник пока не видел этого.

    Телефонный звонок. Я снимаю трубку и здороваюсь по-грузински:

    - Гамарджоба!

    - Гамарджоба! Бур- бур- бур, - бормочет трубка по-грузински.

    - Извините, Концелидзе напился и проспал, поэтому подойти к телефону
не может, - по-русски объясняю я. Немое удивление в трубке.

    Мы звонили по 09, по 02, в прокуратуру и т.п., но так и не могли выйти
на странных людей в пиджаках, которые забрали наши паспорта. Как правило,
нас пускали по кругу, по одному телефону давали другой и т.д., в результате
нам дали телефон того самого кабинета Тенгиза, где мы сейчас находились.
А попытки дозвониться до Москвы не были успешными - к сожалению,
телефон работал только внутри города.

    Однако, бдительность сотрудников УгРо республики Аджарии была на низком
уровне. В это утро никто не присматривал за нами, а на первом этаже
охранник вполне удовлетворился моим объяснением, что я пошел за хлебом.
Отойдя подальше, я нашел переговорный пункт и позвонил в Москву, родителям,
известив их о следующем: нас семеро прибыло в Батуми, всех нас вчера
задержали менты, прошу пока не беспокоиться. Сообщив о ситуации, я
купил лаваш и, как ни в чем ни бывало, вернулся в кабинет начальника.
Несмотря на слабую бдительность охранников, смыться и продолжать наше
путешествие мы не могли, ибо не имели паспортов.

    Телефонный звонок. Я снимаю трубку.

    - Гамарджоба, бур- бур- бур, - бормочет трубка.

    - Гамарджоба, кабинет ментов слушает, - отвечаю я, - ментов
нет на месте, все играют в шахматы!

    Удивление в трубке.

    Кто- то из сотрудников УгРо оставил в кабинете свою рацию. Интересно,
как она работает на передачу? Наверное, надо нажать эту кнопку? или
другую?

    - Внимание всем! В городе Батуми, на улице Тельмана, 48, задержаны
семеро русских путешественников. Вчера утром у них отобрал паспорта
Тенгиз Концелидзе. Просьба ко всем сотрудникам отыскать эти паспорта
и вернуть немедленно по адресу: улица Тельмана, 48, второй этаж.

    Я повторил четыре варианта этой речи при разных нажатых кнопках. Никакого
эффекта не последовало, паспортов никто не принес. Однако, вскоре
начался переполох в коридоре; распахнулась дверь, в кабинет вскочил
порозовевший Концелидзе (он все- таки проснулся) и громко возмутился:

    - Кто пользовался рацией??

    Рацию у нас отобрали, а вскоре нас со всеми рюкзаками перевели на
третий этаж, в большой актовый зал с паркетным полом и тяжелыми, пыльными
шторами. В зале было пять окон (из которых три - без стекол),
деревянная кафедра для чтения речей, герб (не то Грузии, не то Аджарии)
на стене и рояль.

    Мы не хотели заселяться в продуваемый ветрами актовый зал, но желание
сотрудников было так велико, что они тотчас начали "застеклять"
окна полиэтиленом, и нам пришлось подчиниться.

    В этом актовом зале мы и провели весь воскресный день. За нами следили
более бдительно, чем утром - приставили охранника. Нам с Мишей
Венедиктовым разрешили (под конвоем) сходить на базар, где, после
непродолжительного торга, мы приобрели целый ящик мандаринов (не менее
двадцати килограммов!) за два с половиной лари (чуть больше одного
доллара). Купили и хлеба, а затем вернулись в зал, где поеданием мандаринов
и скрашивали день заточения.

    * 8 февраля, понедельник.

    В десять утра у уголовных сотрудников города Батуми начинается рабочий
день.

    В 10.15 утра я отпросился из актового зала в туалет, но, вместо него,
подошел к дверям известного нам кабинета. Оттуда доносилась непонятная
грузинская речь. Открыл дверь - там уже не было такого хаоса,
как вчера; ни одной мандариновой шкурки! На главном кресле сидел столь
уже надоевший нам Тенгиз Концелидзе, а по обеим сторонам длинного
стола и вдоль стен на стульях - человек двадцать сотрудников УгРо.
Многие лица уже знакомые: вот те, кто диктовал нам идиотские объяснительные
записки, вот наши охранники... Совещание.

    На скрип двери все разом обернулись и замолчали.

    - У меня - один вопрос. Когда - отдадут - наши паспорта?

    - ...Ваши паспорта отвезли в Тбилиси в министерство. Сейчас уже
едут обратно. Сегодня вечером отдадут.

    - Кто - фамилия- имя- отчество - приказал нас держать?

    - Вот отдадим паспорта, и скажем.

    * * *

    Объевшись мандаринами, мы решили объявить голодовку с полудня сегодняшнего
дня, требуя возврата паспортов. Мы написали заявление на имя Тенгиза
Концелидзе, доели мандарины, написали на пенке- коврике большими буквами
"ГОЛОДОВКА" и вылезли из актового зала на лестничную площадку.
Мы разумно полагали, что, пока мы скрыты от взоров сотрудников УгРо
в актовом зале, нас как бы и нет; но когда мы будем мешаться им под
ногами, они будут вынуждены чаще вспоминать о нас.

    Вертухай, охраняющий нас, тоже был вынужден встать на лестничной площадке,
создавая дополнительную пробку.

    - Голодовка! Семеро российских граждан задержаны в Батуми! Третий
день не отдают паспорта!...

    Больше всех кипятился Шулов:

    - Это нарушение прав человека! Мы будем жаловаться в ООН! Вы,
именно вы лично, ответите за то, что выполняете беззаконный приказ!

    Марутенков был внешне спокоен и читал в журнале "Geo" большую
статью про Египет. Остальные вели себя промежуточным образом.

    К сожалению, на лестнице было темновато (электричество в Батуми то
и дело выключали). Люди, поднимавшиеся по своим делам в здание УгРо,
шарили в полупотемках, и, протискиваясь между нами, сидящими и лежащими
на лестнице, чертыхались по- грузински.

    Ближе к вечеру 8 февраля в здании УгРо чрезвычайное происшествие -
исчез один из задержанных. Пропавшим без вести оказался Саша Казанцев.
Все встали на уши. Тенгиз вызвал меня в кабинет.

    - Куда заслал седьмого?

    - Не знаю, - отвечал я, сам про себя недоумевая, куда и зачем
мог пропасть Казанцев.

    - Отвечай, ты начальник группы, отвечай, куда делся седьмой?

    - Отвечайте, вы начальник УгРо, куда делись наши паспорта? Отвечайте,
сколь долго, по грузинским законам, можно задерживать людей без ордера
на арест, для проверки личности? Отвечайте, кто приказал нас задерживать?

    Благодаря оперативно проведенным розыскным мероприятиям, загадочно
пропавший Казанцев был найден в городе и возвращен обратно. Бежать
насовсем он и не собирался, а хотел просто сообщить на родину о наших
злоключениях. Однако, бдительность властей помешала ему это сделать.

    Вечером нам принудительно помогли вернуться в актовый зал. Уже три
охранника следили за нами. В туалет, находящийся во внутреннем дворе,
нас водил один из них. Часов в девять вечера, несмотря на такие меры
предосторожности - новый аврал! Пропал Андрей Петров.

    Дело в том, что мы уже улеглись в спальниках на полу актового зала,
и Андрей оказался удачно скрыт от охраны за другим лежащим. Кому- то
из охранников показалось, что нас меньше, чем надо. Начались поиски
нас по всему зданию, а может быть, и по городу.

    - Где седьмой?!!

    - Не знаем. Никуда он не уходил.

    - Как не знаете?!!

    Мы едва сдерживали смех. Наконец, кто- то из охранников (не тот, кто
обнаружил пропажу, а другой) тщательно пересчитал нас. О, счастье!
Семь! Все на месте! Но это было еще не все. Третий охранник возомнил,
что нас должно быть восемь - стало быть, одного все равно не хватает.
Все трое охранников, хорошо считающие и плохо считающие, начали ругаться
друг на друга грузинскими словами, а мы удивлялись.

    Ночью, когда все охранники переругались, и каждый из них убедился,
что несет службу рядом с идиотами, бдительность их опять утратилась.
Кто- то из них ушел спать в коридор, и мы остались в актовом зале одни. Костя
Шулов, одев вместо желтого комбеза брезентовый тулуп Миши Кошелева,
отправился в полуночной тьме в туалет, находящийся во внутреннем дворе.
Никто не последовал за ним.

    Как уже было нам известно, туалет, расположенный во внутреннем дворе
здания, скрытым образом сообщался с внешним миром. И вот Костя осуществил
тайный маневр. Он выбрался в город и позвонил в Петербург. И уже этой
ночью все люди в Питере и Москве знали, что мы до сих пор находимся
в заточении, что надо срочно обращаться в посольство, к журналистам
и в ООН.

    Пока Костя звонил, в его спальнике тихо дремал муляж, изготовленный
из одежды. Ночью в темный актовый зал (электричество в городе опять
отключили) заходили подозрительные проснувшиеся охранники и светили
фонариком. Еще немного поспорив о том, сколько нас - шесть, семь
или восемь, - они отправились спать. И снился им счастливый день,
когда... когда... ну, наверное, когда в Батуми не будут выключать
электричество на ночь.

    * 9 февраля, вторник.

    Сегодня утром исполнилось ровно трое суток с момента нашего задержания.
Судьба наша была нам непонятна. Концелидзе старался пореже показываться
нам на глаза, и за отсутствием начальника мы препирались с охраной.

    Многое было странным в нашем заключении. Мы были как бы заключенными,
а как бы и нет. Наши вещи и карманы не досматривали. Ничего у нас
не конфисковывали. Никого не били, хотя, конечно, силовые методы применяли
иногда. Ордера на арест не существовало, и мы сидели не в камере,
а в актовом зале. Никакого обвинения нам не предъявляли.

    Срок нашего освобождения был неведом. Нам все время врали, говорили:
сегодня вечером, завтра утром, послали запрос, идет ответ, и т.п.
Сколько времени мы должны были провести здесь? Неделю? Месяц? Всю
жизнь?

    Поскольку нам, на положении "пожизненных заключенных", отступать
было некуда, мы начали открывать окна, кричать на всю улицу и бросать
на улицу записки с просьбой позвонить в Москву и сообщить о нашей
судьбе. По тротуару бродил какой- то странный человек, вероятно сотрудник
УгРо, и время от времени подбирал записки. Но иногда, как нам казалось,
они попадали в руки и честным гражданам; кое- кто из них все- таки позвонил
моим родителям в Москву, спасибо! Охранники пытались оттаскивать нас
от окон, но нас было семеро, а количество сотрудников УгРо, занятых
нашей круглосуточной охраной, было все- таки ограничено. К вечеру нас
навестил какой- то местный полуначальник, попросил прекратить хулиганить
и пообещал, что к 18.00 наш вопрос решится.

    - Вы все всегда врете! - отвечал бойкий Шулов и пригрозил
еще раз пожаловаться в ООН.

    - Я вас никогда не обманывал, - ответил толстый полуначальник.

    - Да, конкретно вас мы пока не уличали в обмане, - отвечал
Шулов, - но это нас ни в чем не убеждает!

    Около восьми вечера нам явился опять этот же полуначальник и сказал,
что наш вопрос решился, и нас повезут сейчас на встречу с министром
и с российским представителем. Микроавтобус уже выехал, собирайтесь.
Мы стали собираться, еще до конца не веря в то, что нас действительно
отпустят.

    Подъехали два микроавтобуса (не те ли, что должны были нас довезти
до турецкой границы три дня назад?). В 20.40 мы погрузились в них
и долго ехали по вечернему Батуми. Я подумал, что, наверное, сейчас
нас вывезут за город, раздадут паспорта и скажут: валите, чтобы вас
тут не было...

    Микроавтобусы подъехали к некоему дому. Мы выгрузились около крыльца.
На дверях было написано: "5- е отделение милиции: вытрезвительное".

    - Сейчас приедет российский представитель. Подождите! - с
этими словами нас ввели в двери. Тут же сотрудники УгРо, одетые в
гражданское, исчезли. Мы оказались в "фойе" обычной милиции;
за столом сидел майор лет пятидесяти. Были и прочие милиционеры рангом
поменьше.

    Никаких российских представителей никто, разумеется, не ожидал. Милиционеры
равнодушно глядели на нас. Майор просто сообщил, что ему поручили
свыше нас охранять; причины и сроки нашего задержания ему были неизвестны.
Открыли решетчатую дверь, ведущую в узкий коридор; по этому коридору
мы с рюкзаками и были переведены в одну из камер.

    Камера была свободна - специально для нас. Величиной 3х4 метра,
сырая, выкрашенная в зеленый масляный цвет, она включала одну кровать
в виде квадрата 2х2 метра, решетку под потолком и голую лампочку.

    - Располагайтесь. Это камера отдых, - пояснил майор.

    Мы возбужденно высказали кучу естественных вопросов. Майор во второй
раз монотонно повторил, что ему поручено держать нас, а кто приказал
- он не имеет права говорить. Наша сущность и преступления, совершенные
нами, были ему неизвестны.

    - Скажите нам свое фамилия- имя- отчество! - предложили мы.

    - Не знаю. После скажу, - ответил майор и удалился, скрипнув
железной дверью.

    Охранники вытрезвителя отнеслись к нам спокойно- безразлично. Дверь
нашей камеры выходила в общий коридор и обычно не была заперта. В
соседней камере сидели местные люди, все задержанные, как они говорили,
"ни за что". Камеры то закрывали, то забывали закрыть, и мы
могли выходить в коридор, оканчивающийся удивительно грязным и мокрым
туалетом. Один из толчков этого туалета был полон в точности до краев,
да и другие не сияли чистотой. Холодная вода из крана текла по полу
и хлюпала под ногами, а по причине голодовки нам было дополнительно
холодно. С другой стороны коридор оканчивался решетчатой дверью, за
которой сидел охранник и следил, чтобы заключенные не заходили друг
к другу в камеры.

    Наши вещи остались при нас, и мы, удивляясь неожиданному повороту
событий, улеглись спать всемером на большой, холодной лежанке.

    * 10 февраля, среда.

    Сегодня - четверо суток нашего задержания и двое суток голодовки.

    Воздействовать на общество так, как в здании УгРо, тут уже нельзя.
В окно не покричишь - оно крошечное, заделано решеткой и выходит
в зарешеченный дворик для прогулок. По рации не поговоришь, по телефону
не позвонишь. Колотить в дверь - совсем глупо, здесь, наверное,
все колотят в двери, пока вытрезвляются. Остается ждать.

    Миша Кошелев - первый, упавший духом. Целый день, ослабев, лежит
в спальнике и пытается спать. Всего два дня голодовки, да в такой
хорошей компании - и вот что- то ему невесело.

    Марутенков - противоположность ему. Бодрый, все время делает свои
дыхательные и рукомахательные упражнения, которые я называю "лысая
гимнастика". Он говорит, что не надо было хулиганить в здании
УгРо, а нужно было спокойно себя вести с самого начала. Тогда и они
были бы расслабленнее и помягче. Мы могли бы ходить в город, на базар,
звонить и т.п. - считает он.

    Костя Шулов, как всегда, активно призывает все громы небесные, телевизионщиков,
журналистов, дипломатов, ООНовцев и питерских коллег- автостопщиков
на головы врагам. Он считает, что надо было сразу, в первые сутки
задержания, звонить в Россию и требовать устроить переполох. Тогда
мы, возможно, были бы уже на свободе, - считает он.

    Андрей Петров спокойно воспринимает происходящее. Казанцев мечтает
прекратить голодовку, сказавшись язвенником или еще каким инвалидом.
Народ развлекается журналом для компьютерщиков - в нем большая
статья Казанцева о путешествии в Америку. Статья снабжена большим
набором фотографий нашего друга на фоне всех американских достопримечательностей.

    Миша Венедиктов спит. Что- то он, кажется, готов утратить самоходные
свойства. Наверное, ему снится еда.

    Интересно, где же пропавший Гриша Кубатьян? Ведь еще в момент нашего
задержания один из сотрудников спросил: а где восьмой? Ведь никто
из нас не сообщал им до того, что нас восемь. Может быть, они его
тоже арестовали и держат в другом месте? Но все, от Концелидзе до
теперешнего майора, делают вид "ничего не знаю".

    Днем нас водили на десятиминутную прогулку в тюремный дворик, огороженный
решетками (наружу не пролезть), заплеванный, закиданный окурками.
Эх!

    День идет к вечеру. Давали чай без сахара, а от тюремной еды мы отказались.
Коллега, сидящий в соседней камере, заходил к нам по секрету -
пообщаться. Его обещали выпустить через несколько дней. Передаем ему
записки на волю.

    * 11 февраля, четверг.

    Спали. Ходили на прогулку в тюремный дворик. Вновь читали пашин экземпляр
журнала "Гео" с обширной статьей про Египет, а также книгу
"Практика вольных путешествий". Опять спали. Вспоминали,
кто, когда и как начал путешествовать автостопом. В камере сыро и
холодно. Все без изменений.

    * 12 февраля, пятница.

    Сегодня утром миновало шесть суток с момента нашего заточения.

    Начались седьмые сутки. В начале седьмых суток дверь нашей камеры
со скрипом отворилась. Вошел майор (тот самый, который не знал своего
фамилия- имя- отчества):

    - Ну что, ребята. Сегодня приехали два ваших представителя из
России. Наверное, вас скоро отпустят.

    - А что за представители? - удивились мы.

    - Спонсоры, или как там они, которые вас направили, - объяснил
майор. - Один, вон, на него похож, с бородой. А другой без бороды.
Так что, если хотите, можете начинать кушать.

    Мы решили не бросать голодовку, пока нас не отпустят; но сообщение
майора нас весьма взволновало.

    - Это Фил! - кричал возбужденный Шулов. - А второй кто?

    Мы размышляли об этом интересном событии.

    В этот день нам разрешили гулять сколько влезет (в тюремном дворе,
разумеется). Некоторые из нас с радостью воспользовались этой возможностью.
Паша, делая свою гимнастику, энергично размахивал руками. Мы смеялись:
это он воображает, что избивает Концелидзе: вот так тебе! и вот так!
Только оба Миши (Кошелев и Венедиктов) не радовались долгой прогулке,
а лежали в камере, экономя исчезающие силы организма.

    Охранники вытрезвителя радовались за нас и говорили, что теперь нас
точно отпустят.

    Гуляли мы очень долго. Потом, вернувшись в камеру, уже почти видели
свободу через тюремные стены. И свершилось: примерно в пять часов
вечера дверь камеры отворилась, и улыбающийся охранник известил нас:

    - Ребята, амнистия!

    Мы собрали рюкзаки. У ворот вытрезвителя стоял микроавтобус. Вероятно,
именно он должен был нас отвезти на турецкую границу шесть с половиной
дней назад. Или три дня назад - на встречу с "министром"
и "российским представителем". Куда он повезет нас в сей раз?

    Микроавтобус провез нас по вечернему городу... Вот она - выездная
табличка Батуми. Да, это дорога на юг, в сторону турецкой границы!
Но где же, интересно, наши паспорта?

    Километрах в тринадцати южнее Батуми микроавтобус остановился около
большого придорожного ресторана. Какая неожиданная встреча! Вот они,
наши "спонсоры" - Фил Леонтьев и Энди Герасимов, вот и
живой- здоровый- сытый Гриша Кубатьян, вот и какие- то важные люди в
пиджаках - только Тенгиза Концелидзе нигде не было видно. Ресторанщики
живо накрывали стол. В торжественной обстановке мы получили свои долгожданные
паспорта и сели ужинать.

    Постепенно нам начала приоткрываться тайна явлений.

    * * *

    Наш питерский друг Гриша Кубатьян прибыл в Батуми еще раньше нас.
Путешествие его было благополучным. Никого из прочих стопщиков по
трассе он не встретил, зато получил от одного из водителей вписку
в этом самом городе Батуми. Приехав сюда ночью, Гриша сразу отправился
на ночлег, пользуясь нарисованной тем водителем схемой.

    За пару дней до того в Батуми было произведено очередное покушение
на президента Аджарии Аслана Абашидзе. Немудрено, что стражи порядка
проявляли повышенную бдительность, и когда в три часа ночи мимо президентского
дворца проходил подозрительный человек с армянской фамилией, объемистым
рюкзаком и "картой секретного объекта", они решили его арестовать.
При допросе обнаружилось, да Гриша и не скрывал, что бригада остальных
"сообщников" прибывает в Батуми вскоре, и повидать их можно
будет наутро в условленном месте.

    Гришу держали в здании КГБ отдельно от нас, и подробностей о нашем
заточении он не знал. Зато их прознали в Питере и в Москве. За пару
дней, истекших с момента аварийного звонка Кости Шулова, родители
Кости и мои подняли переполох среди журналистов, посольщиков и самих
батумских ментов. О нашей судьбе сообщили по радио (правда, назвав
нас велосипедистами), по телевизору, о нас беспокоились представители
России в Тбилиси и представители Тбилиси в России. Более того, главный
редактор газеты "Вольный ветер" С.Минделевич попросил помочь
нам Сергея Шпилько, председателя госкомитета по физической культуре
и туризму, а тот сообщил о нас своему другу, министру туризма Грузии.
Наше задержание имело все больший резонанс. А тут, в довершение всего,
представители команды "УЛЬТРА автостоп", получив бесплатные
билеты на самолет, приезжают в Аджарию в желтых автостопных комбинезонах
и пугают всех своим видом. Плюс наша голодовка. Все эти факторы и
привели, в результате, к нашему освобождению.

    На банкете, устроенном батумскими властями в честь нашего освобождения,
присутствовал зам.министра КГБ и прочие высокопоставленные личности.
Обилием пищи они старались исправить свой имидж тюремщиков. На пищу
мы особо не налегали (это могло быть вредно на пятый день голодовки),
но с радостью воспользовались предложением позвонить родным по сотовому
телефону. Как выяснилось позже, это было требование моих родителей,
которым Концелидзе звонил и извинениями.

    Тут Саша Казанцев проявил свой нетривиальный экономический подход
к жизни. Дело в том, что он взял с собой в путь зарядное устройство
для батареек, которое добыл еще во время своего другого путешествия,
в США. В камере у него это устройство одолжили жильцы соседней камеры,
от коих оно перешло к охранникам. Вернуть пропажу не удалось, так
как смена охраны вскоре сменилась, а новые вертухаи не ведали об устройстве.
Саша Казанцев отнес сию утрату на счет батумских властей и вытребовал
у зам.министра КГБ тридцать долларов в качестве компенсации.

    По окончании банкета мы расстались с нашими "спонсорами" и
тюремщиками и, погруженные в тот же самый микроавтобус, отправились
на границу - уже с паспортами. Аджарские начальники торжественно
передали нас с рук на руки турецким таможенникам, и мы, заплатив по
десять долларов за турецкую визу, около полуночи оказались, наконец- то,
в Турции.

    перейти дальше

  Вы читаете книгу Кротова А.В. © "ЭТО ТЫ, АФРИКА!" 1999 г. на сайте АВП.
  Оглавление книги, е-mail А. Кротову, zip-архив всей книги (290 кб.), e-mail веб-мастеру.